Абсолютная высота. Часть вторая

Энджелина

Время в Нью-Йорке движется иначе. По крайней мере я ощущаю это именно так. В голове словно включается крохотное механическое устройство, стрелки внутренних часов показывают 17:00. Город за окном находится на пике своего безумия: шумят машины, голоса людей с верхнего этажа высотки мне не слышны, но я точно знаю, что сотни жителей мегаполиса спешат по своим делам. Их суета передается мне на физическом уровне и липким осадком ложится на кожу. После минусовых температур на склонах Гималаев, прохладный вечер в Нью-Йорке не причиняет никакого дискомфорта. Мне удалось поспать от силы часов пять, но этого на удивление хватило. Наверное, нужно сказать «спасибо» чудотворному снотворному. Повезло пережить еще один день максимально безболезненно для своей нервной системы, но вряд ли я смогу отделаться так легко и дальше. Когда я перебиралась с дивана в гостиной на просторную панорамную лоджию, то видела, как Бриттани наспех собирает сумочку, лавируя по пентхаусу и прижав телефон к уху. Мне не было никого дела до того, куда она уходит, ровно так же, как и самой Бри не было дела до меня. Наш разговор был попыткой скинуть с её души часть ответственности за все случившееся, но это ни разу ни способ завязать теплые дружеские отношения. И когда я только успела стать такой циничной? В панорамных окнах лоджии отражаются дрожащие блики солнца. Оно близится к закату. Я по привычке встречаю его одна и с кружкой горячего крепкого чая в руках. Если запрокинуть голову на спинку плетеного кресла, то можно увидеть только бескрайнее небо над собой. Но это всё равно не то небо. Снова и снова обдумывая рассказ Бри, я прихожу к выводу, что у вселенной крайне скверное чувство юмора. Столько случайных событий теперь связаны воедино, что стоит попробовать оборвать хотя бы одну нить, чтобы система рухнула, навсегда исчезла. Как я ни стараюсь, но Стивена Стаффорда вспомнить не могу. Мне кажется, что он никогда не входил в круг общения моего отца, и значит никогда не был у нас дома. А что касается его фамилии, то я знаю достаточно громких имен высокопоставленных обитателей Манхэттена. В шестом часу вечера дверь за моей спиной плавно скользит в сторону, и за ней появляется Стэн. На нем застёгнутая только до половины куртка, а в кулаке зажата связка ключей. Одного взгляда на него мне хватает, чтобы понять, что хорошее настроение сегодня в спальню Себастьяна не заглядывало. Я машинально начинаю напрягаться, словно готовясь к очередной схватке с неравным противником. — Думал, что ты ушла, — признание, слетевшее с губ мужчины, тонет в глухой тишине. Я слышу нотки облегчения в его голосе, но кисти рук по-прежнему напряженно сжаты. — Как видишь, я всё еще здесь, — честно говоря, у меня подобной мысли не возникло. Какой смысл бежать, если меня нашли даже на краю Гималаев? — Разговор удался? На покрытых щетиной скулах опасно гуляют желваки, вернуть себе самообладание у Стэна получается далеко не сразу. Он нависает надо мной грозовой тучей, и в такие моменты Себастьян напоминает мне не стену, за которой можно укрыться от любых невзгод, а олицетворение предштормового предупреждения в десять баллов. — Ты мог сказать мне и раньше. — Нет, не мог. Его испытывающий взгляд из-под черных ресниц выжигает на мне невидимые символы. Отвратительно начинать свой день — вот так, с очередной ссоры, но ситуация, в которой мы оказались, к иному не располагает. Горькая правда теперь застыла дулом у виска, от которого уже струится ниточка сизого дыма. И перед тем, как мы перейдем к фазе взаимных извинений и сожалений, я скажу то, что считаю нужным. Мне необходимо раз и навсегда отпустить эту мысль, а Стэну будет полезно узнать, что вопреки его желаниям и приказам, у людей есть свое собственное мнение. — У меня было право остаться в стороне от всего этого. С самого начала пойти другой дорогой, но ты не оставил мне выбора. — Так и есть, Лина. С первой нашей встречи выбора у тебя не было, — горько усмехается мужчина и делает то, что никак не сочетается с его образом Короля Манхэттена: опускается на одно колено перед креслом, в котором я сижу. — Не драматизируй, — этот жест вызывает у меня легкую усмешку. — Думаешь многим в этой жизни удавалось увидеть меня вот таким? Себастьян разводит руки в стороны. Уголки его губ чуть приподнимаются. — Нет, и именно поэтому я чувствую себя неловко. Покорный мужчина на коленях — не мой типаж. — Я прекрасно знаю, какой типаж тебе нужен, можешь не рассказывать. Воротник на его куртке с левой стороны чуть приподнят, словно призывает протянуть руку и поправить. Коснуться взлохмаченных каштановых прядей. — Твоя излишняя самоуверенность приводит к печальным последствиям, — этот разговор «ни о чем» может продолжаться очень долго. Но кажется, что сил на пререкания нет ни у меня, ни у Себастьяна. Опускаю взгляд на зажатую в руке связку ключей, и мужчина, пристально следивший за моими глазами, тут же признается: — Нужно уехать по делам. Кровь в венах медленно превращается в жидкий азот. Несколько секунд я растерянно моргаю, смотря на брелок от «ягуара». Из вчерашней истории я, конечно, сделала вывод о том, насколько Бриттани не повезло с семьей, но она точно не единственная пострадавшая сторона. — Куда? — я поднимаюсь на ноги, наблюдая, как передо мной также вырастает его высокая, статная фигура. Он терпеливо ждет, склонив голову набок, словно общается с любопытным ребенком, которому все нужно разъяснять по сто раз. Секунда, и мои ладони уже скользят по гладкому материалу, задерживаясь на крепких мужских предплечьях. — Работа, — отвечает Стэн, — не буду тебя утомлять. Это скучно. Это не «работа» уж точно. Я отрицательно качаю головой. — Мы договаривались не врать друг другу, разве нет? — А я сейчас соврал? — обеими руками мужчина обнимает меня за талию, прижимая к своей груди. Я чувствую вибрации его сердца. Вижу, как движется адамово яблоко под кожей на шее, когда он сглатывает. Стоит мне чуть пригнуться, и я с легкостью могу укрыться в его объятьях, словно наши тела были созданы друг для друга как два кусочка пазла. — Я действительно скучала по тебе, — вспоминая вчерашний вечер, на ум мне почему-то приходит именно этот момент. Он просил меня озвучить то, что глупо было скрывать. Ни любимое дело, ни кто-либо из экспедиции уже не мог мне в полной мере заменить его. И я очевидно так долго боролась с этим чувством, что сейчас ощутила состояние, близкое к исповедальному. Чужое тело под моими ладонями заметно напряглось. На секунду мне даже показалось, что Стэн перестал дышать. С чего бы? — В последние несколько часов я был на расстоянии в несколько метров, в соседней комнате буквально, что помешало тебе прийти и восстановить свое душевное равновесие? — По себе людей не судят, — хмыкаю я, — засыпая, я не грежу о тебе. — Очень жаль, тогда ты не поймешь, какого это. Невыносимо и жутко одиноко. — Ты сейчас строишь из себя жертву. — Делюсь своими переживаниями, вообще-то, — с легким укором замечает он. Наконец наш разговор перестает быть похожим на камень, привязанный к шее. Интересно, мы когда-нибудь сможем общаться как друзья? Непринужденно, без потаенных смыслов. — Я знаю тебя достаточно хорошо, и ты не такой. — Тогда давай начнем все заново? Узнай меня еще раз? Мужчина роняет эти слова так легко, что я начинаю ощущать удушливую волну паники от его хладнокровия. Заново. Почему мне кажется, что подобный расклад подойдет кому угодно, только не нам? И именно осознание этого факта заставляет меня чувствовать фатальную обречённость. Отойдя на шаг, я начинаю внимательно осматривать человека, стоящего передо мной. Будто и правда мое решение сейчас отмотает ленту времени на два года назад. Стэн замирает на месте и почти не моргая смотрит на меня. Мужчина, пытавшийся завязать разговор за столиком в Бернандрин, и тот, кого я вижу сейчас, две разные личности. И если первого я практически не знала, то рядом со вторым замирает сердце. Меня пугает эта слепая привязанность и одновременно делает счастливой. Если люди именно это называют любовью, то… — Не так-то это просто. Боюсь, что второго знакомства я не переживу, Стэн. Да и люди не меняются по щелчку пальцев. А для таких как ты не будет достаточно и самой веской причины. Я вываливаю на него свои опасения, впервые произнеся это открыто и вслух. Самое банальное, что он может мне ответить, так это «ты ошибаешься». И знаете, что самое смешное? Несмотря на всю абсурдность, мне этого хватит. Цена моего, как сказал Стэн, душевного равновесия, упала до критической отметки. — Ты слишком много думаешь для человека, способного всецело довериться дикой природе. Разве это не порыв чувств? Стремление делать то, что тебе нравится, не взирая на здравый смысл? Ты отрицаешь рациональное, поднимаясь выше уровня моря не несколько тысяч метров. Плюешь на реальную опасность. И не особо заботишься о тех, кто ждет тебя дома. — Это не т… — Так, Энджи, это так. Поэтому для меня удивительно, насколько рассудительной ты становишься, когда речь заходит об отношениях. Это такая же стихия. Первозданная и необузданная. Это риск. Это страсть. Это подлинное удовольствие. Его гипнотизирующий взгляд и бархатный голос — невыносимы. И это значит только одно: я объективно проигрываю. По паркету разливаются охристые волны заката. Я смотрю на упирающийся в линию горизонта город и ощущаю мучительную тоску по тем временам, когда мне еще удавалось держать необходимую дистанцию с людьми, которые способны разрушить привычный уклад жизни. И как у него это только получается? По самому больному. — Я не хотел тебя расстроить, — раздается тихое извинение за моей спиной. Стэн подходит сзади и обнимает за талию, касаясь подбородком моего плеча. Я не испытываю прежнего трепета от этих прикосновений. Хотя когда-то мне казалось, что привыкнуть к ним нельзя. Каждый поцелуй, движение рук, взгляд — всегда что-то новое, отчасти запретное для нас обоих. — Но ты делаешь это одновременно несколькими способами. Не говоришь, куда тебе нужно уехать. — Это для твоей же безопасности, viața mea. — Что это за язык? — в изумлении спрашиваю я, услышав совершенно новые для себя вибрации в его голосе. — Румынский, — отстраненно отвечает Стэн, мягко касаясь губами моей шеи. — И что это означает? — «Моя жизнь». — Очень романтично, Стэн, — я почему-то не могу представить, что он действительно это сказал, хотя интонация была подходящей, — а если серьезно? Повернувшись, я вижу, как мужчина задумчиво поджимает губы, сканируя меня строгим взглядом, от которого под кожей начинают движение сотни крохотных иголок. — Я крайне серьезен. Впрочем, в том, что практически в каждом моем слове ты ищешь двойной смысл, есть только моя вина. И я привез тебя сюда не для того, чтобы держать взаперти. Ты — единственный человек, которого я так страстно хочу видеть рядом с собой, но которого не могу удержать. Я никогда не смогу пообещать тебе, что просто отступлю. Отойду в сторону. Не в моих правилах, малыш. И, еще возможно, я собственноручно сверну шею любому, кто посмеет вообразить, что имеет на тебя какие-то права. Но если я не попробую, если просто отпущу, то буду последним идиотом на свете. Разве не эти слова мечтает услышать каждая женщина? Ну или что-то в этом роде. Я чувствую мелкую дрожь от кончиков пальцев рук до кончиков пальцев ног, словно вот-вот захлопнется дверца золотой клетки, о которой вчера рассказывала Бриттани. Утверждения Стэна об обратном не помогают мне справиться с тревогой. Манхэттен перед нами как на ладони. Весь из серого камня, окрашенного вечерним солнцем. Еще пару часов назад оттенки были преимущественно голубыми, холодными, как древние ледники в горах. Удивительно, но жизнь в мегаполисе хранит не меньше опасности, чем поиски истин на вершинах Гималаев. Вспомнив об этой стороне Манхэттена, я возвращаюсь к истинной теме нашего разговора. — Надолго ты уезжаешь? — Всё зависит от того, насколько Стаффорд впечатлился новостями из Бэллпорта. — Ты играешь с ним. Зачем? — Он слишком азартен и начинает терять былую хватку, — задумчиво протягивает Себастьян. Я представляю себе схватку двух крупных хищников, практически не уступающих друг другу в способностях. — И всё-таки он больше, чем просто рядовой игрок. — Так же, как и я, viața mea, — вновь шепчет мне на ухо Себастьян, вызывая волну мурашек, — пока не придет время, мы будем решать конфликт цивилизованно, — мужчина мрачно усмехается, потому что сам не верит своим словам, — путем деловых переговоров. — Если ты вернешься сюда с простреленной конечностью, то я припомню тебе эти слова. — Почему твое беспокойство обо мне выражается в форме угрозы? — По-хорошему ты не поймешь. — Очень даже пойму, просто ты не пробовала. Жаль, что свое беспокойство я не могу выразить полным запретом на участие в подобных авантюрах. А еще, это форменное лицемерие с моей стороны, злиться на другого человека за то, что он рискует своей жизнью. Ведь я не принимаю заботу других о себе, зато прекрасно отчитываю других. Браво. Когда Стэн всё-таки уходит, я остаюсь в незнакомом месте совершенно одна. Если к пентхаусу и приставлена охрана, то находится она снаружи, а значит можно ненадолго расслабиться. В моем случае это переодеться и достать со дна чемодана пакет с лекарствами. Названия препаратов на английском, немецком и даже непальском. Я поочередно вытаскиваю из каждой упаковки по одной-две таблетки и складываю их горсткой на журнальном столе. Восстановление организма после восхождения не так красиво, как сам поход в горы. Приняв суточную норму необходимых витаминов, снова убираю их подальше. В руках у меня остается только тюбик с бесцветным кремом. Обрабатывать синяки на спине самой — жутко неудобно, но еще неудобнее мне будет, если кто-то об этом узнает. Я прекрасно помню, какой была реакция старшего брата, когда ему сообщили о происшествии в Альпах. Еще одного потрясения Итан не перенесет и окончательно перекроет мне кислород в направлении гор, а поможет ему в этом Стэн, не сомневаюсь. И вселенная, словно услышав мои размышления, решает ненавязчиво подкинуть новую проблему. Телефон, валяющийся поверх одежды экраном вниз, издает три коротких сигнала, оповещающих о новом сообщении. Как только я беру устройство в руки, чтобы выяснить причину уведомления, перед моими глазами всплывает сперва имя, а потом и текст СМС:

Итан: у тебя есть ровно час на то, чтобы связаться со мной и всё объяснить.

Что будет потом, если не уложиться в установленные сроки, я даже знать не хочу.