Дым кристальных роз

У Марко на лице — ужас неописуемый и нескрываемый. Праведный и абсолютно оправданный; он задирает голову вверх и едва ли не притоптывает каблуком от негодования. — Жан, спустись сейчас же! Жан в ответ только надрывно пыхтит сверху: — Да подожди ты. Марко нервно хмурится. Он смотрит так напряженно, что чувствует давление на собственный лоб изнутри; но не смотреть абсолютно точно не может. Не может не сверлить взглядом подошву длинного сапога, едва-едва стоящую на каменном выступе в пару сантиметров. На длинные пальцы широкой, почти огромной ладони; костяшки Жана белеют от того, с каким усилием он цепляется за край черепицы. — Жан, — повторяет Марко, вытягиваясь спиной, — ты сейчас оттуда… — Не каркай мне под руку, будь любезен, — Жан, судя по голосу, едва сдерживается, чтобы не огрызнуться. Марко страдальчески вздыхает, сминая в руках тяжелую зеленую шинель. Рост Жана для него самого — благословение, а для Марко — периодическое проклятие. Начиная с того, что шея болит тянуться за поцелуями, и заканчивая вот таким — когда Жан, пользуясь своим преимуществом, лезет везде, куда можно и куда нельзя. Например, под крышу одного из домиков на окраине Митры. Сходить за лестницей или на крайний случай надеть УПМ для Жана явно вариант слишком простой, даже не подлежит рассмотрению. Никаких лестниц в доме ростом 190 сантиметров. — Я не каркаю, — защищается Марко, — я взываю к твоему разуму. Должен же хоть кто-то это делать… — Марко, — предупреждающе отвечает сверху Жан, ловко подтягиваясь второй рукой. Марко недовольно щурится и поджимает губы. Ну, ничего, он-то знает, как потом отомстит за собственное беспокойство. Вариантов у него — уйма. Например, не защищать от Саши чужие креветки в кляре за ужином; деликатес от Николы явно пришёлся Жану по вкусу, но всегда находился под угрозой. Не подготовить одежду на утро, чтобы рассеянный Жан полчаса мотался по комнате в поисках ремня от шинели или запонок для рубашки. Или еще страшнее — принести второе одеяло и отказаться спать в обнимку под одним. Последняя санкция действовала всегда и надолго — потом Жан зарекался делать что-то, противоречащее здравому смыслу. Но сам не замечал, как отрекался, и Марко приходилось снова возвращать его с небес на землю. — Взял! — радостно восклицает Жан, и из-за этого едва не валится назад. Из-под его правой ноги сыпятся крошки камня, и Марко не выдерживает — жмурится, лишь бы не видеть феерического падения, от которого Жан сломает себе все 206 косточек. Может, в его теле найдется даже 207-ая. И тоже сломается. И все же он удерживается рукой за черепицу; находит новый неровный кирпичик и цепляется носком сапога, едва балансируя. Марко, не заметив грохота падения его любимой шпалы и хруста костей, аккуратно приоткрывает один глаз. Жан держится за кирпич одной рукой, вторую жмет к груди; правой ногой аккуратно ощупывает воздух, пытаясь найти точку опоры в виде выложенного кирпичами окна. — Левее, — вздыхает Марко, подсказывая. — Ну и прибавится же у меня седых волос… — От титанов не прибавилось, и тут ничего не будет, — вновь пыхтит Жан. Он лезет вниз, держась за стальные решетки на окнах и декоративные элементы рукой; наступает на подоконник самого низкого окна и наконец твердо спрыгивает на землю. — Ха! А ты боялся, — довольно говорит он, пятерней зачесывая назад отросшие волосы. — Оденься, ветер холодный, — Марко как-то снисходительно улыбается. Он сам расправляет чужую шинель в руках, встает на носочки и накидывает на плечи Жана. — Да ерунда, — Жан ведет плечами, но шинель не скидывает. Он складывает ладони у груди, прижимает что-то к светлой рубашке; когда-то белой, но посеревшей от времени и пыли. Марко смотрит с интересом. — Что ты там хоть достал? — Не та постановка вопроса, — Жан усмехается. Он бережно отнимает сложенные лодочкой ладони; и открывает Марко пушистый комочек в них. — Не что, а кого. — Полез за котенком? — удивляется Марко. Он протягивает руку, но сперва боится коснуться. Котенок открывает рот, но почти не может пискнуть, только жалко прохрипеть свой мяв; его шерсть кажется такой невесомой и нежной, что Марко сперва даже не чувствует ее подушечками пальцев. Котенок в широких руках кажется невероятно хрупким; не так коснешься и сломаешь ненароком, обидишь. — Он, бедный, несколько дней там просидел, — Жан сочувственно хмурится; куда смелее большим пальцем гладит котенка по спине. Малыш помещается только на одной его ладони целиком. — Даже пискнуть не может. Марко охает и хватает Жана под локоть; тянет в сторону фонтана, мимо которого они проходили. — Чудо, что ты его услышал, — беспокойно говорит он. Жан только поджимает губы и пальцами придерживает котенка на ладонях, чтобы не упал; чудо, не то слово. Марко задирает рукава шинели повыше, садится на каменный край фонтана и наклоняется к воде. Жан едва касается своими кончиками пальцев чужих; мягко нажимает на макушку котенка, тыкая носом в воду в ладонях Марко. Он фыркает, трясет головой, но потом начинает пить; чуть не захлебывается от собственной жажды и жадности. — Если он так хрипит, то дня три точно там просидел, — вздыхает Марко. — Застрял под черепицей, — жалуется Жан. — Голодный тоже, наверное… — Надо взять что-нибудь у Николы, — Марко не сдерживает слабой улыбки. — Мяса, да пожирнее, ты посмотри, какой исхудалый, — настаивает Жан, так и поглаживая котенка большим пальцем. — Потом отмоем его по-человечески, как в себя придет. Марко поднимает почти испуганный взгляд; Жан сегодня не перестает его удивлять. — Ты что, оставить его хочешь? — Почему бы и нет, — слегка отстраненно отзывается Жан; с пониманием сомнительной вероятности осуществимости его желания. — Поживет с нами, как будем уезжать, дадим маме — все одно она жаловалась, как дома тоскливо… Марко хлопает глазами. За все время их службы он абсолютно ни у кого не видел никаких домашних животных; ну, не считая ручных титанов Ханджи. С печальной, правда, учестью. — Не в армии же, — неуверенно говорит он, а потом поясняет свои сомнения: — Нас капитан Леви живьем закопает. — Ничего не закопает, — возражает Жан. Когда котенок напивается и начинает облизываться, он опускает ладони. Ставит его на свои колени, давая осмотреться и осязать свою свободу. Ладони кладет рядом, внутренней стороной вверх; котенок боязливо обнюхивает его пальцы. — Мы почти ветераны разведки, — неожиданно говорит Марко. — А то, — согласно кивает Жан, не поднимая взгляда от кота. — И даже не почти. И вообще, мы большие шишки… — Не такие уж и большие… — неуверенно возражает Марко. — Но такие, нормальные, — кивает Жан. — У нас даже комната уже отдельная. — И Королева нас награждала, — поддакивает Жан. — Мы с ней в одном корпусе учились… — Буквально приближенные, ну, почти свита… — Можем себе позволить, — делает вывод Марко. Замолкают они так же вдвоем. Марко смотрит, как котенок едва не спотыкается о собственные ноги; Жан бережно поддерживает его под тонкие когтистые лапки. — Как назовем? — снова выпаливает Марко. Жан смотрит на него как-то непонятно — то ли с удивлением, то ли с обожанием, то ли с желанием зацеловать до звездочек. Наверное, все и сразу. — Ну, — сомневается он, — может, просто… Кот? Марко сперва честно пытается держать серьезное лицо; но в итоге беззлобно смеется. — Назвать котенка Котом? Жан, — он качает головой. Садится немного ближе, неловко стукается своими коленками о чужие; вот ведь и правда они вымахали, — какой же ты… Марко кладет ладонь на его шею и тянет к себе, чтобы поцеловать где-то под скулой. — Какой? — бурчит Жан; но скрыть улыбку не может. Марко оставляет поцелуй на едва заметной ямочке чужой щеки. — Абсолютно бесхитростный, — нежно отвечает Марко, убирая длинные светлые пряди с чужого лба. Жан слабо улыбается; смущенно; и опускает взгляд к котенку. — Опять свои глупости говоришь, — нехотя защищается он, ведь нужно как-то поддерживать образ офицера и «большой шишки». Марко снова смеется; но без злости, по-доброму; и только ему Жан такое позволяет без злости и раздражения, даже напускного. Ему нравится, как пляшут на чужом лице веснушки при этом смехе; как появляются морщинки в уголках глаз; у Марко их куда больше, чем у остальных, ведь и улыбается он гораздо чаще. Жан может смотреть прямо, не первый год они вместе, но смотрит все равно украдкой и тайком; ловит эти веснушки, как в детстве — солнечные зайчики. Он не обижается на прямоту; а Марко не обижается на «глупости». И как обижаться, если Жан и сам подставляется даже под мимолетные касания, ластится, словно такой же спасенный кот? Марко подскакивает на месте; слышит оклик своей фамилии и по привычке чуть ли не вытягивается по струнке. Бьется внутренней стороной коленки о бортик фонтана, когда слишком быстро встает, и, оборачиваясь, резко жмет кулак к груди. Леви смотрит на него непонятливо; едва вскидывает брови. Вроде как официальности у них прошли уже давно, но временами Марко все еще приверженец старых привычек. Жан за ним поднимается, выглядывает из-за чужой макушки; выше почти на целую голову; и прячет котенка под накинутой шинелью и за спиной Марко. — Вы чего? — спрашивает Леви, но без ответа добавляет: — Только вас там все ждут. — Так точно, — кивает Марко. Жан от этого едва сдерживает смешок; кладет свободную ладонь меж чужих лопаток, немного успокаивая. Марко весь напряжен скорее по привычке. — Мы… сейчас, капитан. Нам тут… — Жан запинается, пытаясь что-то срочно придумать, но так и не находится. — Закончим и придем. Скоро. Леви смотрит на них, как на дураков; впрочем, какими они вдвоем и были. — Только рыбой своего кота не кормите, — говорит он, отворачиваясь, — им мелкие кости нельзя. Марко снова повторяет свое «Так точно», провожая капитана взглядом; и кулак от груди убирает только тогда, когда Жан мягко толкает его плечом. — Ну, — задумчиво тянет Жан, — наш Кот благословлен. Марко отстраненно угукает, соглашаясь. Поднимает голову, чтобы поймать взгляд Жана; и губы в конце концов сами по себе тянутся в улыбке. — Большие шишки, да? — Ага, — Жан прикусывает щеку изнутри, — можем себе позволить. Их усилия не помогают — оба начинают смеяться. Будь им хоть по шестнадцать, хоть по двадцать; Марко как-то радостно, что даже титаны не заставили их погрузиться в абсолютный мрак, и хоть в глубине души они остались теми же мальчишками, какими встретились в училище. Марко обнимает Жана одной рукой за поясницу, подлезает под накинутую шинель. Жмется ухом к его плечу, согревая от холодного ветра и согреваясь сам. Жан обнимает в ответ, тянет поближе; Марко оказывается едва ли не нос к носу с котенком в чужой ладони. — Ладно, пошли к лошадям, — через смех говорит Жан. — До Николы еще пилить и пилить. Марко соглашается. Он сам забирает котенка в свои руки, бережно держа в ладонях, пока Жан нормально одевается. Марко прижимает его к груди, чувствует цепкие острые коготки кожей под тонкой тканью рубашки; но даже не думает одергивать или отцеплять малыша. — Как вся эта катавасия закончится, — говорит по пути Жан, расправляя рукава, — поселимся где-нибудь в центре. Может, еще кота заведем. — Давай с этим пока управимся, Жан, — мягко смеется Марко. Котенок тыкается в его подбородок; и Марко, не удержавшись, аккуратно и бережно тыкается губами к мокрому носику. Жан что-то там бурчит, что после кота целовать его не будет, принимается запрягать лошадей. Марко знает, что это все уж точно глупости — каким только Жан его не видел, и каким только Жан его не целовал. Из-под плотных туч краешком выглядывает солнце; Марко подставляет щеки, хочет немного согреться. Маленький котёнок несмело мурчит в его руках; все громче и громче с каждой секундой, понемногу оживает, привыкает к человеческому теплу. — Поселимся, — тихо соглашается Марко, — где-нибудь в центре. Когда все это закончится, когда мы выйдем в мир, когда больше не будем никого запугивать и ни с кем воевать — обязательно поселимся, думает Марко. Будем целыми днями ничего не делать; Жан будет рисовать, ругаться на наверняка непослушных котов; Марко будет читать свои книжки и тихо с него посмеиваться. Они будут лениться вставать по утрам и спорить, кто будет делать завтрак; Марко будет хитростью выталкивать хмурого Жана из теплой кровати и смотреть, как тот клепает им тосты, пока пушистый кот сидит на его плече, выпрашивая вкусности. У них будет куча дней, куча ночей, чтобы проводить совершенно одним — только им вдвоем. Обязательно поселимся, снова думает Марко. И кота обязательно заведем.