Ты никогда не удалишь меня, Базиль!

Обриэль была задержана. Всё, как предсказывал Базиль, вот она, – связанная по рукам, стоит в окружении двух синих фуражек. Базиля бережно подвели к машине скорой помощи. Лишь один элемент ушел от прогноза Базиля, – это Кель. Позарившись, он увидел его, лежащим на носилках, его лицо было, на удивление, не тронуто; тонкие и острые черты лица изобличались в улыбке, а губы не переставая повторяли: -Базиль… Базиль, я так рад что ты жив, Базиль…. Это был старый, добрый Кель, как и Базиль, совершенно не изменившейся. Мальчик заплакал. Вместо вопроса о состоянии друга, Базиль спросил: -Офицер! Скажите, она в порядке? Полицейский поиграл своими крупными плечами, для разминки, затем повернулся: -Да, всё хорошо, не её дурной головы, я думаю, – он смутился в самосуде, – а почему ты спрашиваешь, малой? Ты жив – это всё что должно тебя беспокоить сейчас, – спокойствие жертвы не малость удивляло офицера полиции. -Ах, что дальше будет…. -Побереги свою руку, – заметил офицер, – хм, перелом, это будет учитываться на суде. -Суд? – сердце Базиля пропустило волну крови, – какой суд, не надо суд! -Тише-тише, ты сейчас не в состоянии, – заботливый мужчина похлопал потерпевшего по плечу и удалился обратно. Мед работники занялись осмотром. На удивление, Базиль так и не увидел своих любимых родителей, может они ещё не узнали? Все равно. Единственное что сейчас волновало мальчика – это судьба своего похитителя, неистового мучителя и деспота, судьба Обриэль. Полицейские осмелились говорить с ней прямо при задержании. Она вела себя спокойно, держалась холодно и безэмоционально, все вопросы и требования она пропускала мимо ушей, изредка поглядывая на Базиля. В лазурно-бирюзовых глазах не было намека на печаль, ненависть или иную низкую эмоцию, глаза были сухи, пусты, кажется что с последней встречей её роговица потускнела, теперь не такая яркая как раньше. Голова поникла в землю, она смотрела тупым, прочным взглядом на каменную лестницу дома. Похожее происходит с обречёнными людьми, когда всё внешнее их не тревожит, а в голове лишь мысли о самоубийстве, конце этих длительных мучений. -Обри! – крикнул Базиль, голос был приглушен чужими разговорами. Она услышала. Рефлекторно её голова приподнялась, вздрогнула, словно её дернули за розовую прядь волос, она окинула взглядом Базиля. -Кель…, – сказала она просевшим от горя голосом, – надо было спрятать его телефон…, нужно было убить его! -А ну-ка тихо, розовая бестия! – скомандовал один из полицейских. «Она думала, что это Кель вызвал полицию?» – мысли закружили, заплясали в танце новых, волнительных открытий. -Это я позвонил! – Базиль крикнул, не держа свой язык. Он должен довершить это дело. Всё должно быть обличено в болезненную правду. Обриэль нарушила покой. Она забилась на месте, стараясь высвободиться из прочных наручников, руки тянулись к карману джинсовой юбки. Мужчина был более не способен держать её рвение, второй, третий полицейские подоспели вскоре. Девушка вырывалась, била полицейских ногами и головой, всё внимание резко переключилось на Обри. Её сердце взорвалось, душа стонала болью от пустоты. Но её лицо оставалось всё той же каменной маской что и ранее, словно она больше не имела воли над лицом, больше не могла выражать эмоций. Гнев, печаль, радость: – всё стерто и забыто. Только холодная сталь острого носа и безвыразительного взгляда. Последняя опора была подбита, Обриэль сдалась окончательно. Единственное, что сейчас правило ей, это желание бессмысленного разрушения и вредительства, вмиг ей захотелось передать боль другим, но полицейские тут же сдержали позыв. Предательство, совершенное из полной безысходности, более не жгло душу. Сердцевина была обращена в пепел, а пепел, как правильно, горит довольно туго. Вместо этого лишь пустота и внутренняя смерть, обращение в бездушную машину потребления без какого-либо намёка на душевное начало. Обриэль не могла. После такого просто нельзя было жить. -Что на неё нашло!? -Вколите ей что-нибудь, господи! -Успокойся! Базиль горько заплакал. Что-то в душе улыбнулось ему, подлой, саркастичной ухмылкой. Сейчас он хотел быть на месте Обри, ведь слова, что вылетели из-под неловких уст, это и есть самое худшее преступление. Он предал Обри. Он убил её.

***

Эпилог первый – правда.

Судебный процесс начался через несколько недель. Холодные залы окружного суда приветствовали своей светлой атмосферой. Огромный, стеклянный купол велико возвышался над местом, где свершалось правосудие. Белые колоны были усажены в потертостях и маленьких дырочках, место старое, изъеденное временем и сильным присутствием духа, при входе Базиль ощутил, как многолетние процессии поразили его сущность, потрясли историей эмоций, пролитых в этом месте. Не смотря на благую светлость окружения, Базиль считал это место злым и подлым, что противило всему предмету правосудия, он возненавидел всю округу. Произнеся классическое, многоштампованное вступление, сторона обвинения начала зачитывать список преступлений девушки. Присяжные сидели молча, кидая косые взгляды на хулиганку за решеткой, то жалостливые на Базиля. Его рука была в гипсе; зажившие, сросшиеся кости разбили вновь, чтобы выстроить их по верному, анатомическому порядку. Был риск того, что Базиль больше никогда не сможет подчинять левую ладонь. Он бы отдал и левую ладонь, и всю руку, даже две руки, лишь бы избежать этого кошмара вины, что творилась в его душе. Почему он просто не отдал альбом, мелкое чувство мести породило ужасный инцидент. -…и в довершение ко всему, нанесение вреда легкой тяжести, гражданину Келю *****, – закончил свою тираду прокурор. Обриэль сидела смирно, игнорировала любое свидетельское опровержение. Молодой адвокат, нанятый государством, был смущен и сбивчив в речи, но аргументы его производили впечатление на присяжных, как мальчик, рассказывающий стишок перед взрослыми гостями. Люди симпатизировали адвокату, медленно принимая, впитывая его речь. Их глаза были замылены объективностью доводов, медленно они добрели к Обри, рассыпались в её нелёгкой истории из детства. Одна женщина даже не удержала слёз, представив те муки, через которые прошла Обри в детстве. Присяжные растаяли. -Ваша, честь, позвольте пригласить ещё потерпевшего – Бэзила ******, главная жертва этого нелёгкого, опомрачающего дела. Конвоир помог мальчику дойти до трибуны. Его ноги тряслись, подкашивались в телесной слабости. Под глазами выпирали лиловые мешки бессонницы и душевной усталости, лицо имело нездоровый, ещё более бледный окрас. Щеки совсем прохудились, показывали скулы, подчеркивали мягкий подбородок, Базиль был нездоров. Тонкая кожа вытянулась от голода и мук совести, он еле ухватился за дерево для своей речи. Перед судом его заставили выучить недлинную речь, вся сублимация его показаний, обличающая Обриэль как самого злостного преступника. Он хотел, чтобы это было всё сном. Но нет, он чувствует давящую атмосферу судебного заседания, милостивый взгляд матери и сиделки Полли, – оба выступали в качестве свидетеля. -Ну-с, начинайте, молодой человек. Базиль не знал, сколько времени прошло с того момента, как он зашел на трибуну. Всё внимание было обращено на него, на центр судебного комплекса. Он ненавидел всех этих людей, проклинал каждого кто смотрит на него самыми грязными словами, естественно, в голове. -Я… я хочу… с-сказ-сзать, – печаль рвала голос, его затошнило. Из памяти вылетели заученные строки, он никогда бы их не озвучил, даже если бы помнил. Голову закружило как при обмороке. Неужели это всё происходит, наяву? Судья погладил свою козлячую бородку. -Не бойтесь, она вам больше не навредит, говорите смелее, всё как есть. Базиль тяжело вздохнул. Он повернул голову в сторону подсудимой. Обриэль всё также тупилась в пол, на ней не было той яркой одежды, что он привык видеть, на ней было представительные, деловые брюки и белая блузка. Лишь розовый отблеска давал понять, кого он собирается судить. Базиль не мог иначе. Вся нанесённая ему боль разбивалась об его предательство. Базиль не мог отрезать своих чувств, та Обри всё ещё была для него Обриэль четырёх летней давности, какой он её помнил. Она была где-то там, внутри, запертая сумасшествием домашней жизни и роковой смертью лучшей подруги – Мари. Он должен сидеть за этой решеткой, а не она, – подумал мальчик. -Я…я…. Вся округа молчала. Весь суд погрузился во мрак. Исчезли железные прутья решетки. Остались только двое – Обриэль и Базиль. Те маленькие, беззаботные дети, что любили проводить время с друзьями. Маленькая Обриэль маленькими шашками подошла к Базилю у трибуны. Он и сам стал меньше, белая майка обличилась в зелёное поло, салатовые края затянулись под шеей. Её детско-невинная улыбка обогрела сдавшуюся душу Базиля. Она смотрела на него, оставляя определённое расстояние между. Вдруг Базиль побежал за ней, – она убегала, никак не давая себя поймать. Мальчик бежал так быстро, как только мог, он видел лишь чёрную копну волос, смешно развивающуюся при беге. Она смеялась, заливалась свои заражающим хохотом. В дикой усталости он перестал чувствовать свои ноги, он бежал, старался нагнать давно упущенную, маленькую, омертвлённую Обри. «Обри, остановись, не уходи» Она бежала. «Обри! Не оставляй меня, как все!» Она смеялась «ОБРИЭЛЬ!» Мальчик чуть не упал с трибуны. Мужчина в форме помог ему подняться. Базиль заплакал навзрыд . -Прошу! – слезливый крик обвёл всю округу, – не садите её, она не виновата! Обриэль! Обриэль… Девушка наконец посмотрела на него. Она улыбнулась ему милой, по-детски знакомой улыбкой. Маленькая Обри улыбнулась ему в лице новой Обриэль. Она передала первый и последний привет за эти года. На момент сон облек реальность, и он правда видел в преступнице маленькую Обри, он мог доказывать всем, что видит именно её. В её правой руке что-то сверкнуло, тонкий кусочек металла. -Ты никогда меня не забудешь? – она убивала Базиля своей речью, – знаю, не забудешь. Как и Мари, также не забывай, – она тоже лила слёзы, решетка мешала развидеть лицо полностью. Приподняв руку, она начала быстро, энергично проводить по горлу металлом. Она лишь тихонько вскрикнула. Хлынувшая кровь не останавливала её, он продолжала резать себе горло бритвенным лезвием. Тело вздрогнуло, рука всё продолжала и продолжала, на лице вскочила ухмылка, словно насмешка над всем осточертевшим миром. -БОЖЕ! ОСТАНОВИТЕ ОСТАНОВИТЕ! Поднялся гам, заглушивший мысли Базиля. Голова больно ударилась об пол. -Не забуду…., – он не чувствовал не печали, не горя. Базиль был счастлив этим опустошением как никогда ранее. Обриэль скончалась от обильного кровоизлияния. -Как оно к ней попало…, – удивлённо говорил судья. Белая пелена вновь окутала Базиля. Он шагнул к своей свободе, пусть и не по своей воле. Это было всё взаправду.

Эпилог второй – мечта во сне.

Обриэль сидела всё также неподвижно, даже когда огласили вердикт она никак не отреагировала. Слова Базиля никак не отразились на ней, он старался максимально преуменьшить её вину, многое упускал из своего пересказа. -Беря во внимание возраст и нелёгкое положение подсудимой, – судья прокашлял, – присяжными было сделано снисхождение, не отменяющий наказания, но понижающий убийство и похищение на три степени, – он стукнул молотком, призвав всех к порядку, молчанию, – девять лет колонии для несовершеннолетних и дальнейший перевод в колонию строгого режима по достижению двадцати одного года, – судья несколько раз стукнул молотом, – суд окончен. Двое мужчин повели Обриэль в левую секцию залы, более Базиль её не видел. Она даже не взглянула на него, и это упущение обжигало, ранило душу. По окончанию судебных прений Базиль повис на материнской шее, изливая слезами свою жалость к Обриэль. Его мама не понимала таинство связи жертвы и похитителя, она просто молча обняла его в ответ. Откровенная сцена растрогала зал. Тянулись года, а за ней и серая жизнь Базиля. Спустя три года он окончил школу и поступил в аграрный институт, фотографию он оставил на хобби. Он долго томился над выбором, но понимая, что фотограф будет служить ему тяжким напоминанием, Базиль решил пойти по дороге зелени. Друзья более не виделись с друг другом. Понаслышке от Келя, который держал редкий, но всё же контакт с Базилем, он узнал, что Хиро бросил учёбу и стал работать кондитером где-то за границей. Санни сбежал из дому и его больше никто не видел. Базиль забыл о Санни. Это невозможное усилие вырвало сердце, и казалось, возможность любить и проявлять какие-либо чувства иссякла. Даже спустя столько лет, Кель всё ещё не понимал мотивов поступка Обри, его ненависть к ней никуда не делась. Кстати, Кель построил себе спортивную карьеру, но скоро вылетел из баскетбольной команды из-за тёрок с тренером, теперь он работал в фитнесс зале, довольно элитном, его там любили. Все эти три года Базиль приезжал в колонию по нескольку раз. Холодные ставни отворялись, повисший телефон вещал привычный гудок, но никто не пришел, опять. -Что, опять не явилась, казанова? – охранник подшучивал над Базилем. -Нет, думаю…, – он погрустнел, – в любом случае, передайте ей…, – Базиль вручил посылку со всем необходимым. Он уже развернулся, как в толще стекла выскочил знакомый, возрастом изменённый лик. -Обри! Девушка молчала. -Обри! Привет, – он начал кричать в телефон, – боже, прошу, скажи хоть что-нибудь, хоть слово! -Ах…, – тяжелое дыхание раздалось из трубки, – зачем ты это делаешь? Её голос, он изменился, стал ниже и грубее. Ласковый бас обогрел Базиля для новых слов: -Ведь мы друзья? -Базиль, – она опять вздохнула, – ты конченный. -Да, возможно, – он прижал ладонь к стеклу, – но послушай– -Нет, ты послушай, – лицо покосило в злобе, столь знакомой и приятной, – у меня здесь своя жизнь, черт его знает: когда я выйду, кажется пройдёт вечность, – нижняя губка её дрогнула, – и даже…, через три года, боже, ты всё приходишь и приходишь, Базиль, почему? Она поникла лицом на стол, положив телефон на голову. Тёмные волосы так напоминали Базилю о старой, давно забытой Обри, ему больше нравился натуральный цвет, нежели этот токсично-розовый. -Я, – его голос дрожал от наплывших воспоминаний, Базиль был готов вспылить, – я никогда не забуду. -После всего того, – Обри погрустнела, запал ярости потух под кровом слёз и печали, – что я тебе сделала? Ты реально псих…. -Мы психи. Обриэль раздалась хохотом. Она смеялась наигранно и неестественно, стараясь скрыть слёзы. Вскоре смех перерос в истерически гогот. -Обещай, что будешь приезжать почаще, – она успокоилась, время действительно лечит, – и кстати, как там остальные?, говори быстрее, здесь всё по времени, знаешь же. Базиль поведал ей о судьбах друзей.

***

За хорошее поведение, что удивило даже саму Обри, девушку выпустили раньше, по условно-досрочному. Семь лет прошло с тех пор. Найдя друг друга, Базиль и Обриэль начали совместное сожительство. У Базиля была неплохая работа при колледже, средств хватало на обоих. Обриэль постарела, не смотря на только начавшуюся середину молодости. Её бока огрубели, стали более твёрдыми и сильными, она стала худая, вся девственная краса была стёрта. Лицо также высохло, сделалось худее от нелёгкой, тюремной жизни, но имело всю ту же заразительную живость, силу эмоций. Их тела различала лишь половая физиология, сравни у них был один вес, рост и телосложение. Базиль же, наоборот, возмужал, сделался широкоплечим. Пропала вишенка, так сильно нравящаяся Обри. -Базиль. -Да, – отвечал мужчина. -Ты думаешь это нормально. -Думаю…, – он погладил её голую спину, – у нас будет много чего поведать детям. -Господи, – Обри не противилась его ласкам, – не смей говорить о детях. -У тебя просто было трудное детство, вот тебе и кажется, что дети – обуза, – он поцеловал её в щеку. -Базиль…. Двадцать пять лет – свежий возраст для начала семейной жизни. На свадебном фото она, возвышаясь на высоких каблуках, целовала его макушку. Базиль же в свою очередь, тянулся к ней, особенно в кадре выделялся его лиловый фингал под глазом.

Базиль проснулся. Это всё было приятным, мнимым сном. Обриэль была мертва. Наскоро одевшись, он выбежал из дома.

Больше его никто не видел.