Долгий сон, длиною в вечность

Се Лянь с детства учился быть благоразумным и невозмутимым правителем. Выбрав путь самосовершенствования посредством табу, он представлял собой воплощение сдержанности. Конечно, это не означало, что он никогда не испытывал негативных чувств. Грусть, раздражение, нетерпение — всё это не прошло мимо Его Высочества, потому что, он, в первую очередь, оставался живым существом, со своими проблемами и амбициями. Но, никогда за прожитые годы, Се Лянь не испытывал настолько разъедающую злость. Она пузырится под кожей, вскрывает вены и затуманивает взгляд, делая его нерационально нечётким. Челюсть бога напряжена до предела, мышцы потяжелели, стали тугими и неподвижными. Всё тело, на какое-то — оторванное от реального мира — время замерло в ожесточённом оцепенении. Столько мыслей крутилось в голове. Как принц, за краткие секунды, умудрялся приходить от отчаянного неверия до болезненного принятия; от смеха до безумной истерики, возвращаясь к хладнокровному спокойствию — оставалось загадкой. Его глаза горели из-за того, как Се Лянь, не моргая, смотрел на величественное лицо Владыки, искажённое в странной нечитаемой эмоции. Даже если бы попытался, принц не сумел бы найти точного определения — Цзюнь У всегда оставался для Его Высочества закрытой книгой. Да и к тому же, имело ли сейчас это знание хоть какой-то вес? Всё разрушилось, сгнило и рассыпалось в прах. Каждый раз, когда Се Лянь говорил себе «хуже быть не может» происходило нечто, что снова и снова вырывало израненное сердце, только, чтобы запихнуть его обратно в изуродованную грудь, как бы говоря «Живи. Прими это, и живи дальше». И он жил, ведь ничего другого попросту не оставалось. Не переставал отскребать себя от пыльного пола, вставать на шаткие ноги, приподнимая голову, словно там присутствовала хоть какая-то щепотка гордости, оставшаяся от некогда престолонаследника целого государства. Заставлял глаза открываться, глядя на плоский затхлый мир, обтянутый вуалью цвета маренго, пропахший могильным смрадом и копотью. Он собирал себя по кусочкам, вновь разбивался и повторял этот порочный круг из раза в раз. И всё ради чего? Чтобы Безликий Бай — Цзюнь У, чёрт возьми — собственноручно, не впервые, разрушал все эти крошечные старания, требующие от Се Ляня несоразмерных сил? Стоило только принцу, так по-детски глупо, надеяться на какой-то просвет, пытаясь понять суть единственного оставшегося рядом существа, — прячась в их вместе построенном коконе, позволяя утешать себя в ледяные ночи, деля на двоих одно пространство и время — как всё потонуло в бескрайних мутных водах. И сам Се Лянь вторил, приближаясь прямиком ко дну, зарываясь пальцами ног в густой ил. Ничтожно, недостойно, наивно. Да, именно так дела и обстояли. От начала и до конца, Его Высочество был не большим, чем наивным глупцом, до зубовного скрежета и оскомины, желающим видеть в окружающем только хорошее. Это ведь принц и делал в тот день, верно? «Тело пребывает в страдании, но душа пребудет в блаженстве». Се Лянь бы снова рассмеялся, если бы его лимит мрачного веселья на сегодня — или оставшуюся жалкую жизнь — не закончился. Всего каких-то несколько слов. Одна чёртова фраза. И Его Высочество уже хотел обвинить во всём себя, погрязнув в пучине самоуничижения, но, оставалась в юноше странная обезумевшая часть, которая перенаправила клокочущую злость и ненависть на напротив стоящего мужчину. Хватка в ладони окрепла, взгляд перестал размываться, став на удивление сфокусированным. Мышцы Се Ляня заныли, то ли от долгой неподвижности, то ли в предвкушении активных движений, которыми они были обделены последнее время. Холодные омуты глаз Цзюнь У на секунду замерли на устремлённом к нему кончике меча, после чего, вновь вернулись к лицу Се Ляня. Никто из них ничего не сказал. Его Высочество просто ринулся вперёд, сражаясь так, как никогда прежде.

***

Чёрное лезвие полоснуло у шеи Безликого Бая, когда тот отпрянул назад, не находя времени на перегруппировку, как Его Высочество сделал новый выпад и ещё один, продолжая фехтовать, словно от этого зависела его жизнь. К сожалению, это было не так, но то, с каким отчаянием дрался Се Лянь, становилось очевидно по побелевшим костяшкам, обхватившим Фансинь, да горящему немигающему взгляду. Юноша будто вспомнил, каково это — являться Богом Войны, непобедимым воином в изящных нарядах, с мечом наперевес и силой в крепких ладонях. Весь мир сузился до одной крошечной точки, находящейся в не менее маленькой комнате обветшалого домика. Было слышно лишь тяжёлое дыхание Его Высочества, да звук разрезаемого воздуха остриём Фансиня. Ярость придавала ослабшему телу мотивацию, посылая импульсы в разрозненный мыслями мозг, вынуждая конечности двигаться. Оружие вновь прошло в едва уловимом промежутке от лица врага, пока тот отскакивал в сторону, натыкаясь на стену позади, сразу же уходя в сторону, хмуро глядя на дыру в месте, где он стоял всего мгновение назад. У Се Ляня не было времени, дабы как-то отреагировать на это, потому что, юноша двигался неизмеримо быстро, направляя всё новые и новые смертельные атаки, которые проходили мимо цели. Он прекрасно осознавал разницу сил, находя решение лишь в беспрерывном наступлении. Ему хотелось выпотрошить Цзюнь У, собственными руками пролить кровь, увидеть, каким станет выражение лица величественного Владыки, после ранения другим небожителем (уже нет — шептал внутренний голос). Месть никогда не казалась наследному принцу чем-то достойным, но сейчас, Се Лянь, на самом деле, терял всю свою королевскую и божественную величественность, падая до уровня простого смертного. Возможно, он слишком много времени провёл подле Безликого Бая, перенимая от демона отнюдь не положительные качества. Было уже всё равно. В конце концов не оставалось никого, кто сумел бы осудить Его Высочество. По крайней мере, никого рядом. — Сяньлэ, ты ведёшь себя неразумно, — спокойным, но напряжённым, голосом прервал молчание Владыка, одними пальцами, перенаправляя лезвие меча в сторону от своего лица, точно подобный трюк не стоил и толики усилий. Новая волна гнева поднялась к горлу Се Ляня, когда он зарычал, отскакивая назад, дабы Цзюнь У не удалось выхватить Фансинь. Как он смел, до сих пор, даже в этой ситуации, говорить так отвратительно снисходительно? Словно Цзюнь У по-прежнему оставался для Се Ляня фигурой разумного правителя и, по совместительству, покровителя принца. Будучи Безликим Баем, делал столько презренных вещей — и из-за чего? Жалкой мелочности? Зависти? Обиды? — но умудрялся журить Его Высочество, как бестолкового щенка, преувеличивающего незначительные вещи. Се Лянь ненавидел это. О, Небеса, как же ненавидел. — Заткнись! — хрипит, вновь бросаясь вперёд, в отчаянной попытке, задеть хотя бы локон волос Цзюнь У. — Ты не смеешь так называть меня. Не после того, что ты сделал с моим государством. С моими людьми. Со мной. Голос сорвался, но Его Высочество не позволил себе плакать. И так, слишком много слёз было пролито подле этой твари. Он больше не заслуживал никаких искренних эмоций, кроме праведного гнева и разрушающей ненависти. Никаких попыток понять. Никакого сочувствия и сожаления. Единственное, что на самом деле хотел Се Лянь, это погрузить Цзюнь У в ту же боль, которую, изо дня в день, приносил Безликий Бай Его Высочеству. — Оставь это, Сяньлэ. Ты всё равно не победишь. — Цзюнь У повернул туловище в сторону, от обрушившегося удара. — Сложи меч, мы сможем спокойно поговорить. — Мы?! — неверяще, ухмыльнулся Его Высочество. — Нет никаких «нас»! Чёрт возьми… Его Высочество на секунду задохнулся из-за абсурдности сказанного, качая головой так сильно, что распущенные пряди длинных волос хлестали по его разгорячённым скулам. Он замер, накрывая ладонями, не отпуская меча, лицо, царапая короткими ногтями щёки. Цзюнь У сделал рывок вперёд, вытянув руку, но Се Лянь рыкнул, так болезненно и нечеловечно, точно загнанный в угол зверь, отчего Император остановился, слегка расширив глаза. — Я столько… — сипло, попытался найти нужные слова Его Высочество, сгорбившись, можно подумать, таким образом, пытаясь сберечь остатки разбитого сердца, — столько раз думал. Днями и ночами. С каких пор всё пошло не так? Где именно я ошибся? Что мог исправить? — Се Лянь сделал рваный вдох, пытаясь заставить свой рот работать. — Оставшись один, позволял тебе утешать меня, не зная, что ты и являлся причиной всех этих несчастий. Было весело? Когда Его Высочество поднял лицо, с прилипшими волосками к влажному от испарины лбу, Цзюнь У, едва заметно, вздрогнул, приоткрыв губы. — Сяньлэ, это… — Я тебя спрашиваю! Было весело? — он кричит, вновь кидаясь вперёд, целясь кончиком меча в горло противника. — Играть одновременно палача и спасителя? Разрушать меня, чтобы собирать по кускам в темноте ночи? Видеть, как я медленно предаю всё, во что верил, сжимая в своих объятиях заклятого врага? Император попытался ответить, но наследный принц оборвал его очередным рычанием. Он не хотел знать правды, хоть сам о ней и молил. Моргает, пытаясь избавиться от предательской влаги, смотря в такие знакомые глаза, от которых колючий ком разрывает глотку. Терновые ветви, обвивающие его дыхательную систему, вливающие раскалённый яд через проклятые шипы. И кровь всё продолжает течь, разнося эту заразу по организму, отравляя-отравляя-отравляя. До такой степени, что Се Лянь чувствует прогнившую горечь на языке; слизывает её с потрескавшихся губ; выдыхает, вместе с углекислым газом. Возможно, он сам превратился в этот яд, пенящийся и всеобъемлющий, созданный поглотить с собой напротив стоящего небожителя. — Я ненавижу тебя, — опустив голову, сквозь плотно сжатые зубы, выдавил Его Высочество, остановившись напротив Императора, — но, ещё больше, я ненавижу себя. За то, что позволил этому произойти. За то, что сказал злосчастную фразу. За то, что льнул к демону в попытке прогреться. Мерзостное чувство не желало покидать наследного принца, казалось, и вовсе, навсегда укоренившись в уставшем теле. Он не хотел жить с этим ощущением. Он не хотел жить. — Почему ты не убил меня? — тихо, надрывисто, с заметной дрожью. — Сяньлэ… — Цзюнь У дёрнулся, будто желая дотронуться до принца, но так и не решаясь. — Почему, Владыка? — юноша поднял, полные боли, глаза, глядя в чёрные зрачки небожителя, которого, как он думал, знал. — Ты добился того, чего хотел. Разрушил всё, что у меня было. Заставил повторить собственную судьбу. — Я не стал бы убивать тебя, Сяньлэ, — голос Цзюнь У начал давать трещины, перестав представлять собой абсолютную непоколебимость. — Ты дорог мне. Повисла оглушающая тишина. Настолько давящая, что не было слышно даже звука дыхания. Цзюнь У смотрел на Се Ляня, исказив брови в нетипичной для него эмоции. Что это? Сочувствие? Жалость? Сожаление? Он не может, просто не имеет права сожалеть. Иначе, для чего всё это? Эти страдания, бесчисленные смерти, пролитые слёзы и кровь. Крики, мольбы, проклятия. — Ты шутишь? — наконец, рявкнул Се Лянь, не впервые за утро, вскидывая Фансинь перед собой. — Ты не можешь быть серьёзным. — Сяньлэ, я говорю правду, — оборонительно, приподнял ладони Цзюнь У, можно подумать, пытаясь успокоить взбесившегося дворового кота. — Ты не, — заскрежетал зубами Его Высочество. Он просто не находил возможности и дальше выносить этот, искажённый нездоровым восприятием Безликого Бая, разговор. Чёрное лезвие Фансиня слабо блеснуло, когда наследный принц кинулся вперёд с новыми силами. Цзюнь У тут же отскочил в сторону, но Се Лянь предвидел это, двигая запястьем, меняя направление. Глаза Небесного Императора удивлённо расширились, когда по белоснежной коже, в районе шеи, расползся порез. Крошечный, едва считавшийся больше царапины, но и это был такой прогресс, от которого двое в комнате, на краткий миг, замерли. Подняв предплечье, Цзюнь У дотронулся рукой раны, с неверием глядя на окровавленные пальцы. Се Лянь не стал давать противнику время опомниться, тут же возобновляя нападение. Он надеялся, что после этого, Безликий Бай, как обычно, взбесится. Принц хотел этого. Хотел боя до последнего издыхания. Хотел выбить из лёгких кислород. Хотел сражаться, как некто, носящий титул Бога Войны в короне из цветов. Но, чем дольше они дрались, и тем больше мелких царапин было на руках и шее Цзюнь У, в то время, пока наследный принц оставался абсолютно невредимым. Раздражение перемешивалось с остальными негативными эмоциями, представляя собой взрывоопасную смесь. Принц быстро понял — он смог нанести все эти увечья, лишь только потому что Император, на самом деле, не сражался с ним. Он избегал атак, но при этом, ни разу не пытался навредить оппоненту. Будто мужчина, ранее, не вытворял подобное, и даже хуже, множество раз. Словно… Се Лянь на самом деле был ему дорог. Цзюнь У не стремился доставать собственный меч или же перехватывать оружие противника, что доводило Его Высочество до играющих желвак на плотно сжатой челюсти. — Сражайся! — крикнул, ударяя свободным кулаком, едва задевая скулу демона. — Сражайся, чёрт возьми! Пальцы принца ухватились за погребальные одеяния Безликого Бая в районе груди, нещадно сминая ткань, только, чтобы в следующий момент, отшвырнуть его в сторону. Столкнувшись со стеной, Цзюнь У проломил препятствие, вылетая наружу. Переступая сломанные деревянные доски, задерживая дыхание из-за витавшей пыли, Се Лянь выпрыгнул следом на улицу, щурясь от света, после долгого пребывания в темноте комнаты. Облако тёплого пара вырвалось из бледных приоткрытых губ, когда Его Высочество увидел спокойно поднимающегося Небесного Императора, который легко отряхнул одежду, придавая ей первозданный идеальный вид, приподнимая голову, встречаясь взглядом со стоящим напротив принцем. Смотря так… отвратительно… эмоционально. — Ты не можешь… — принц потерялся в словах, пока дрожь в ладони на рукояти Фансиня увеличивалась, — ты не… я… Почему ты не сражаешься? Почему ты… чёрт… Грудная клетка болела от чрезмерно частого и поверхностного дыхания морозным воздухом. Се Лянь моргнул, пошатнувшись, восстанавливая равновесие, как раз в тот момент, когда Император вытянул руку, возможно, намереваясь его поймать. — Дыши, Сяньлэ, — и снова эта, вызывающая оскомину, просьба. — Почему?! — голосовые связки с трудом работают, но наследный принц всё равно, с хрипотцой, выкрикивает. Небеса, как много вокруг кислорода, но он словно не желает задерживаться в опостылевших лёгких, иначе, Се Лянь никак не может объяснить причину, по которой задыхается. Фигура напротив стоящего мужчины раздваивается, расплывается в туманной дымке собственного дыхания. Дыхания, что не приносит никакой пользы, только поднимает панику и тошнотворное чувство беспомощности. — Почему ты не сражаешься со мной? — уже не так неистово, как-то устало, практически умоляюще. Император снова скривился в неопределённой эмоции. Той, от которой, вдоль позвоночника Его Высочества, расползаются мурашки, а руки чешутся из-за желания схватить небожителя за грудки, да встряхнуть. Что угодно, только бы он перестал смотреть столь… — Я не могу, Сяньлэ, — Цзюнь У говорит так, будто не верит в собственные слова. — Больше нет. Ледяные губы Се Ляня открываются и вновь закрываются, пока ресницы нервно трепещут. Он не видит, как за горизонтом встаёт солнце, орошая землю слабыми утренними лучами. Не ощущает, как на голову падает первый, в этом году, снег. Не слышит, как завывает ветер, раздувая длинные волосы, вместе с рукавами и подолом монашеских одежд. Потому что всё его внимание обращено на лицо Цзюнь У, которое, впервые за их знакомство, Его Высочество может прочитать. Он словно стал видеть невообразимо чётко, так, как никогда прежде. И сведённые к переносице брови; и подрагивающий, при глотании слюны, кадык; и поджатые губы, с напряжённой челюстью. Но, особенно, во внимание бросаются тёмные глаза. Глаза, что перестали быть сродни тысячелетнему льду. «Он меня любит» — понимание пришло вместе со спокойствием. Оно растеклось по организму, подобно долгожданному противоядию.

***

Как же… всё так вышло? Это не имело никакого смысла, то, насколько потерянным ощущал себя Цзюнь У. Не мог оторвать взгляда от фигуры, облачённой во всё белое, напротив. На то, как неистово клокочут тёмные локоны, чьи передние пряди подвязаны на затылке. На то, как ветер ударяет по щекам. На то, как ярко контрастирует чёрная рукоять Фансиня с бледными пальцами. Цзюнь У кажется самому себе заблудшем в метели ребёнком, растерянным и таким незначительным. Не имеет возможности сделать и шагу, переосмысляя все сказанные слова и совершённые поступки. Он не сумел поднять на Се Ляня руку, как бы неистово принц ни сражался, насколько обидные слова ни говорил. Демон был готов пролить собственную кровь, услышать тысячи и тысячи оскорблений, встретить плотью лезвие меча. И, сколь сильную бы злость или раздражение ни испытывал, не стремился причинить как можно больший вред. Не хотел видеть кровь на этих устах; слушать сбившееся хриплое дыхание; смотреть на, расцветающие по телу, цветы, состоящие из синяков и гематом цвета индиго. Зато, находил в себе привычное желание протянуть ладони, да обвить хрупкую фигуру в защитном жесте. Но, Се Лянь вздрагивал при каждом движении так, что брови Цзюнь У невольно сводились к переносице, а внутри живота разрасталось странное чувство, ранее не имевшее с демоном ничего общего. Ему это не нравилось, приносило дискомфорт, поэтому Небесный Император принял ясное решение — он должен всё исправить. — Сяньлэ, давай вернёмся в дом, — Цзюнь У старался звучать миролюбиво. — Мы можем поговорить и найти компромисс. — Компромисс? — на удивление, не менее спокойно, склонил голову наследный принц. — Зачем? — Пока мы будем цепляться за прошлое, ничего путного из этого не выйдет, — ноги мужчины начали медленно двигаться, можно подумать, напротив стоял хищник, пойманный в силок. — Нужно отпустить прошлое, чтобы мы могли жить в настоящем. — Но зачем? — всё также просто, без агрессии, только с небольшим замешательством, моргнул принц, выглядя столь невинно, из-за чего, неописуемое нечто в груди Безликого Бая беспощадно сжалось. — Разве ты не достиг свой цели? Посмотри, к чему это всё привело. Разруха. Всё разрушено, Владыка. — Нет-нет, — Император принялся отрицать, во рту отчего-то пересохло, но он был уже на полпути к своему принцу, — ещё нет того, что нельзя исправить. Мы не разрушены, Сяньлэ. Наконец, Цзюнь У оказался напротив юноши, глядя, как неяркие лучи солнца отражаются в чёрных бездонных зрачках. Се Лянь слегка приподнимает голову, смотря на небожителя снизу вверх. — Нет никаких «нас», Владыка, — не впервые, отрешённо выдохнул, вместе с паром, Его Высочество. Так невыносимо обречённо, словно они вдвоём, и впрямь, затерявшиеся для всех Трёх Миров, несчастные неупокоенные души. Словно, сладостное и утешительное «настоящее» не то что разваливалось на части, но и вовсе, не имело никакого права на существование. Потеряно-потеряно-потеряно. Или это сам Цзюнь У оказался потерянным? Потерянным маленьким ребёнком в магазине сломанных игрушек. Разъедающая невозможность пожирала внутренности, поднимая волну обжигающего огня от желудка куда-то в район трахеи. Сжигало на своём пути кислород, опаляло стенки глотки, вырываясь изо рта сдавленным хрипом, когда Безликий Бай, точно в момент приступа вернувшегося безумия, подался вперёд, хватая принца за плечи. Тонкие, но сильные, пальцы вцепились в мышцы рук, комкая белоснежную ткань одеяний, непреднамеренно, наверняка причиняя боль. — Не говори так, Ваше Высочество! — то ли приказывает, то ли умоляет, горячо шепча. — Мы здесь. Мы существуем, — дрожащие ладони накрывают ледяное лицо напротив, большими пальцами, нервно оглаживая щёки. — Я не оставлю тебя. Никогда. Мы будем вместе, чего бы этого ни стоило. Ты и я. Слышишь, Сяньлэ? Ты для меня всё. Се Лянь качает головой из стороны в сторону, не отрывая усталого взгляда от Владыки, из-за которого, у последнего, першит в горле. Наследный принц Уюна не понимает. Просто… не в состоянии осознать, что за эмоции поглощают его разум, не давая подобрать нужные, правильные слова. Он не уверен, что правильные слова в принципе существуют. Наклоняется, онемевшими губами, прижимаясь быстрым поцелуем к губам напротив. Снова и снова, мажет по уголкам; переходит к подбородку; оставляет влажные быстрые касания на щеках и веках. Придвигается ближе, сгорбившись, соприкасаясь лбом к чужому лбу, пока Его Высочество негромко продолжает: — Мы оба прекрасно знаем, что, на самом деле, я ничего для тебя не значу, — хрипло, надрывисто. — Что это? Очередной трюк? Или, эгоистичный порыв? — Нет! — Цзюнь У кричит, как умалишённый, вновь хватая принца за плечи, встряхивая изо всех сил, всё сжимая-сжимая-сжимая хватку. — Нет, ясно? — Очнись! — вторит повышенным тоном, перехватывая предплечье Безликого Бая, по-прежнему держащего Се Ляня за одежду. — Приди в себя, Владыка. Ты не способен ни на какие светлые чувства. Только тьма и червоточина, разъедающая всё на своём пути. Цзюнь У мечтает перестать слышать — просто проткнуть собственные барабанные перепонки. Злость вызывает непонятную тошноту, будто он какой-то жалкий смертный. Но, если он позволит красной пелене перед глазами руководить собой, то лишь подтвердит все опасения Его Высочества. Мужчина вновь тянется к Се Ляню, пытаясь заглушить рёв в голове долгожданной близостью. Бездумно прикусывает чужие сухие губы, обводит языком кончики зубов, накрывает ладонью талию, притягивая к себе до невозможности близко. Отчаяние душит его, тревога отдаётся дрожью в пальцах. Потому что принц находится прямо тут, в его руках, и всё же, Цзюнь У продолжает казаться, что Се Лянь ускользает, исчезает, как сизые облачка пара между их губами. Его Высочество упирается, пытается отпрянуть от прикосновения, но, не способный адекватно мыслить, загнанный в угол, Император не замечает этого, до тех пор, пока что-то светлое не пролетает у его лица, задевая щёку, заставляя отстраниться. Рефлекторно, демон хватает пальцами угрозу, сжимая её, до странного хруста и вспыхнувшего пламени. Только, услышав, наполненный неверием и болью, вскрик, моргает, прогоняя марево сумасшествия перед глазами, переводя внимание, на обугленную ленту, сгорающую ещё до того, как материал успевает до конца осесть. Лишь чёрные неказистый пепел опускается на землю, только-только припорошённую чистым снегом. Видимо, это притаившаяся лента-оборотень не выдержала непозволительного посягательства в сторону своего хозяина, защищая его. Так печально сгинула, в отчаянной попытке спасти божество от нечестивых рук. Наступает тишина. Настолько напряжённая и давящая, что нет сил вытерпеть, ровно, как и прервать её. На секунду, Цзюнь У прикрывает веки, подсчитывая хриплое дыхание напротив. Слишком медленное. Слишком непостоянное. Он не желал этого. Да, маленькая лента-оборотень вызывала странное раздражение, но, — о, Небеса — она была безвредна для кого-то столь сильного как Император. Двигаясь под действием импульсов, демон уничтожил то немногое, что оставалось подле Его Высочества. И, если раньше, подобное принесло бы Безликому Баю невероятный трепет, то сейчас, в груди лишь шевелились мерзкие отрицательные эмоции, названия которым, Цзюнь У ещё не дал. — Это то, о чём мы и говорили, — едва слышно, оборвал затянувшуюся тишину Се Лянь. Цзюнь У поднял голову, так резко, что, будь он человеком, наверняка бы сломал себе несколько позвонков. Он ожидал от Сяньлэ многого: от очередной начавшейся истерики, до второго круга беспощадного боя. И всё же, вот такой Се Лянь — с грустным нечитаемым выражением лица; с глазами, обращёнными одновременно в сторону сгоревшей ленты, но при этом, словно в никуда; голосом, таким болезненным, что хотелось выть от одного звука — вызывал неконтролируемую дрожь по телу, наряду с сухостью во рту. Кончики пальцев закололо — Цзюнь У нужно было держать наследного принца в руках, можно подумать, если он этого не сделает, Се Лянь и впрямь растворится, подобно мыльной пене. — Нет, Сяньлэ, я… — Да, ты, — Се Лянь поднял голову, меланхолично глядя на собеседника, — ты всё твердишь и твердишь как я тебе дорог, но всё, что на самом деле делаешь — это разрушаешь. Это лишь очередной эгоистичный порыв, Владыка. Нежелание остаться одному. Се Лянь продолжал, так чертовски устало, но, нестерпимее становилось не от смысла слов, а от того, насколько уверенно говорил Его Высочество. Словно… словно и впрямь в это верил. Нет! Нет-нет-нет-нет-нет-нет. Он не прав! Конечно, он не прав. Небесный Император веками был один, ему не нужны посторонние, чтобы чувствовать себя полноценно. Имеет вес только Его Высочество наследный принц Сяньлэ. Се Лянь и этот беззвучный маленький мир, что они построили. То, как они понимали друг друга, какое горе разделяли, как крепко переплетались их судьбы… Сяньлэ… просто должен понять. Осознать, насколько он дорог Цзюнь У. — Нет, Ваше Высочество, мне нужен только ты, слышишь? Потому что мы должны быть вместе. Потому что мы созданы друг для друга. Потому что я дорожу тобой, — Цзюнь У шептал, быстро и горячо, точно умалишённый, опуская руку на голову принца, поглаживая мягкие пряди. — Всё это лишь слова, Владыка. Никто из живых существ не станет причинять боль тому, кем дорожит. Но это всё, что ты делаешь. Снова и снова, — на секунду, севший голос и вовсе сорвался, — ты разрушаешь меня. Я пытался… Небеса, каждый раз, я пытался собрать себя по кускам, лишь, чтобы повторить этот процесс вспять. Ты даже уничтожил Жое, будто и той разрухи, что и так была, оказалось мало. Руки, ласкающие Его Высочество, замерли, падая вдоль тела. Вившиеся в груди эмоции, не хуже стаи изголодавшихся змей, поднялись к горлу, вызывая непривычную тошноту. Казалось, что пол рушится прямо под ногами Владыки. Вся эта атмосфера… таилось в ней нечто удушливое. Какая-то аномалия, от которой глаза Цзюнь У непозволительно жгло. — Я не желал этого, Ваше Высочество, — мужчина подхватил лицо принца ладонями, пытаясь сфокусировать его взгляд на себе, да что угодно, только бы Се Лянь перестал смотреть так отрешённо. — Клянусь, я больше не стану причиной твоих страданий. Я защищу тебя от любой боли. — Столь высокопарные обещания, — мрачно усмехнулся наследный принц, склоняя голову на бок, наконец, встретившись взглядом с Цзюнь У. — Будто у меня есть выбор, пока ты продолжаешь держать меня на поводке, как какую-то одичавшую собаку. — Не говори так о себе, Сяньлэ, — практически прорычал в ответ, пальцами накрывая скулы. Се Лянь хмыкнул, взмахивая предплечьем, отталкивая касание Владыки, но всё ещё находясь на расстоянии вытянутой руки. Его ладонь поднялась, опускаясь на собственную бледную кожу шеи, покрытую чернильными символами. Как завороженный, Цзюнь У проследил это действие взглядом, ощущая падение в преисподнюю, будто он вовсе и не стоял ногами на твёрдой почве. — А разве это не то, чем я являюсь? — насколько выбившихся прядей волос упали на лицо Его Высочества. — Ты оклеймил меня, как какой-то скот. — Нет! — демон взревел настолько сильно, что ввысь взмыли обеспокоенные птицы. — Нет, Сяньлэ, это не так… — Это так, Владыка. Ты не можешь испытывать ничего положительного. Ты не можешь любить. Всё, на что ты способен — это нездоровое собственничество, — Се Лянь провёл по Проклятой Канге ногтями, оставляя за собой розовые полосы, — вот тому доказательство. В то время как Цзюнь У переходил с мирного тона, до неистового крика и едва слышного шёпота, голос Его Высочества оставался абсолютно неправильно спокойным. Единственная константа в этом промёрзшем мире. Непоколебимый, как его прямая спина. И такой же пустой, как его взгляд. Небесный Император не понимал, в чём именно дело, но создавалось такое ощущение, что пространство разваливалось — расползалось по швам и опадало, вроде этого самого пепла ленты-оборотня на снегу. Поэтому наследный принц Уюна сделал то, что умел делать. Приблизившись к Се Ляню, схватил его за плечи в каком-то нездорово привычном жесте. Его руки тряслись так, как никогда прежде. — Нет-нет-нет, — качал головой из стороны в сторону, ничуть не страшась выглядеть окончательно спятившим. Может, таковым он и являлся. — Я люблю тебя, Сяньлэ. Слышишь? Я люблю-люблю-люблю, — влажно шептал в чужие бледные губы, словно заверял в бренности всего бытия. — Я люблю тебя. И впервые, за долгие годы и столетия, всё на самом деле встало на свои места. Вот так просто. Будто огромный неподъёмный вес свалился с крепких плеч Владыки. Любовь. Раньше, Безликий Бай рассмеялся бы от одного упоминания слова, поскольку, подобные человеческие эмоции были для него чужды, презираемы. Что значит любовь для существа, прожившего бесконечность в одиночестве? Да, подле него находились демоны, небожители и, даже иногда, люди. Но, сколько бы живых иль мёртвых его ни окружало, наследный принц Уюна неизменно оставался один. По крайней мере так было, пока не появился Се Лянь. Его юный принц в величественных одеяниях и с улыбкой на благородном лице. На последней мысли, Цзюнь У заметно вздрогнул. Неужели, ему потребовалось уничтожить всё это, просто, чтобы понять? — Теперь-то ты осознал? — нежно, будто разговаривая с разбившим коленку неуклюжим ребёнком, — по-видимому, обнаружив нечто в лице Императора — подал голос Се Лянь. — Я… — Император запнулся, растерянно глядя в опустошённые глаза напротив, — я всё исправлю. Сяньлэ, поверь мне. Что угодно. Я всё изменю, стану лучше, только дай мне шанс. Небеса, как же жалко он молил, точно грешник у постамента божества. Цеплялся за Се Ляня, сминая его одежду, не прекращая просить, не хуже, изголодавшегося по ласке, уличного кота. Так низменно… но, Цзюнь У не ощущал себя униженным. Всё потому что это был Сяньлэ. Его небожитель, Бог Войны в короне из цветов. — Что угодно? — казалось, прошла вечность, прежде чем нездорово-бледные губы Се Ляня разомкнулись. — Тогда… сними это с меня. Небесный Император проследил за направлением руки Его Высочества, замирая, при виде Проклятой Канги. Всё его естество тут же взбунтовалось, забурлило под кожей, подобно раскалённому маслу. Ветер завывал. Было слышно, как громко клокочет ткань их одеяний. Солнце поднималось над горизонтом всё выше и выше, отражаясь от снега, почти ослепляя своим сиянием. — Вот видишь? — горько усмехнулся Его Высочество, когда ответа не последовало. — Все твои слова лишь пустой звук. — Нет! — Цзюнь У крикнул, обхватывая запястье Се Ляня, всё ещё кружащее возле тёмной метки. — Да, чёрт возьми! — вторил ему принц, сжимая ладонь в кулак, до побелевших костяшек. — Ты сказал, что защитишь меня от боли, но вот это, — юноша вновь указал на Кангу, — это причиняет мне боль. — Я не… — Не можешь? Конечно, как я смел подумать, что клятвы от тебя будут иметь хоть какой-то вес, — Се Лянь опустил голову, закрывая лицо завесой из волос. — Слова о любви тоже ложь? — Это не так! — Цзюнь У приблизился до такой степени, что кончик его носа касался холодной щеки принца. — Я люблю тебя. Сам не заметил, как ты стал всем моим миром. Среди бесконечности страданий и мук, среди серости и смрада мира, среди неустанных горестных молитв — лишь ты имеешь смысл. Каждое слово, он произносил почти беззвучно, опаляя дыханием лицо небожителя, вдыхая его запах, вместо кислорода. Говорил чистую правду, словно цитировал, собственноручно написанное, священное писание. Шептал, так сладко и беспрерывно, точно, если остановится — всё мигом разлетится в прах. Сгинет в пучине невозможности. — Тогда, сними её с меня, — Се Лянь, явно с трудом, сдержал всхлип. — Умоляю, Владыка. Если твои слова хоть что-то значат. Если я для тебя хоть что-то значу… Дай мне то, что принадлежит мне. Ты забрал и так слишком много, оставь остатки достоинства. Они встретились взглядом. Его Высочество не плакал, но его глаза были влажными и покрасневшими, а губы слегка дрожали, делая произнесённое нечётким, размытым, сродни сизой дымке туманного утра. Во рту Владыки пересохло, а собственные глаза, по какой-то причине, беспокойно саднило, как будто слизистую оболочку прижгли раскалёнными углями. Попытавшись проглотить вновь подбежавший ком в горле, приподнял трясущуюся руку, кончиками пальцев, дотрагиваясь до кричащей чёрной метки. Дыхание наследного принца сбилось, и он медленно прикрыл веки. Цзюнь У, какое-то краткое мгновение, смотрел на трепещущие ресницы, что тенями оседали на щеках божества. Он должен сделать это, дабы доказать свои слова. Се Лянь не являлся заключённым. Больше нет. Любовно, так нежно-нежно, провёл по мягкой бархатистой коже аккуратным касанием, последний раз, видя на этом теле Проклятую Кангу. Письмена начали расходиться, исчезать из плоти юноши, теряя насыщенность до тех пор, пока все горестные краски и вовсе не померкли, стали прозрачными, исчезая. Когда метка была уничтожена, Се Лянь вздохнул, столь резко и глубоко, точно всё это время, проведённое подле Безликого Бая, задерживал дыхание, и лишь сейчас, сумел нормально дышать. От этого, внутренности Цзюнь У скрутились — осознание, что он и стал причиной всего перечисленного, раздражало нервные окончания. — Сяньлэ? — тихо позвал Владыка. Се Лянь, державший голову опущенной, приподнял подбородок. По его лицу расплылась улыбка, настолько искренне счастливая, из-за чего Цзюнь У с трудом удержался на подкосившихся ногах. Это выглядело неправильно. Так… чертовски неправильно. Но ещё с того момента, как Его Высочество снял с Безликого Бая маску, Цзюнь У был не в состоянии рационально мыслить. Его разум метался от одного образа к другому, меняя многочисленные маски, в попытке найти подходящую. В конце концов все маски пали, оставив за собой неприкрытое лицо истины. Лицо потерянного ребёнка, так сильно нуждающегося в близком человеке подле себя. Ребёнка, что молил о любви и так хотел любить в ответ. Ребёнка, что, от переизбытка чувств, сжимал драгоценного питомца до тех пор, пока тот не перестал дышать. Может, если бы Цзюнь У надел свой образ Небесного Императора, то сумел распознать странный тон в голосе Се Ляня. Разглядеть зияющую пустоту в его зрачках. Осознать несвойственность поведения. Но, он не думал, впервые за сотни и сотни лет, опираясь исключительно на, — обычно подавленные, запертые в глубокий ящик — эмоции, которых стало неожиданно много. Так много, что это крошечное тело не несло силы выдержать подобный натиск. Чудилось, будто ещё немного, оно и вовсе, с дребезгом разобьётся. Тем временем, Его Высочество приподнял ледяную, словно первые снега, руку, мягко опуская её на щеку Императора, выбивая мужчину из колеи, отгоняя все тревожные мысли. Плавно, провёл кончиком указательного пальца по щеке, склоняя голову на бок, позволяя волосам последовать закону гравитации, развеваемые ветром. Так… по-неземному красиво. Чарующая незабвенная картина, как одна из фресок, выполненная величайшим художником всех времён. — Как забавно, — вместе с облачком пара, легко и по-прежнему улыбаясь, пробормотал наследный принц. — И с каких пор я стал таким же манипулятивным ублюдком, как и ты? — Ч-что? — всё естество Цзюнь У похолодело от слов, произнесённых столь бережным тоном — он молился, чтобы ему показалось. Се Лянь не дал ответа, даже не попытался объяснить смысл брошенной фразы. Его рука упала с лица Императора, послышался характерный звук и сдавленный стон, вырвавшийся сквозь сжатые зубы. Всё произошло так быстро, что Цзюнь У не сразу осознал случившееся. Или же, это его психика пыталась сохранить остатки разума, не давая им окончательно развалиться. Потому что именно это и происходило. — Нет! — крик эхом разнёсся по пространству, когда Владыка, широко расширив глаза от шока, рванул вперёд. Было уже поздно. Разбрызгивая багряные капли, Его Высочество сразу же вытащил меч из своей груди, дабы ничто более не сдерживало беспощадного кровотечения. Онемевшие пальцы не могли удерживать оружие — Фансинь с грохотом упал, теряясь в белоснежном полотне, подобно чёрной бездне, непроглядной и всепоглощающей. Се Лянь покачнулся, но Цзюнь У уже был рядом, подхватывая лёгкую фигуру дрожащими руками, опускаясь с принцем на землю. — Сяньлэ, — Цзюнь У с трудом выдавил из себя, накрывая зияющую дыру на груди принца ладонями. Видимо, меч слегка промазал, не пронзив сердце напрямик, поскольку, Его Высочество сумел приподнять предплечье. С его рта вытекали струйки крови, марая подбородок. Пальцы также хранили на себе вязкую жидкость, когда Се Лянь дотронулся ими до скулы Небесного Императора, марая, потерявшую все краски, кожу отпечатками цвета сангрии. Его тихий хриплый, но одновременно лёгкий и счастливый, голос прорезал тишину, прерываемую неровным дыханием. Его Высочества или же Цзюнь У — оставалось загадкой. — Это больно? Цзюнь У застыл, пока Се Лянь, с улыбкой, произнёс свои последние слова. Его веки мягко закрылись, а рука безвольно упала. Грудь больше не вздымалась. Не трепетали длинные ресницы. Сердце… оно не билось. И всё в этом мире циклично. Как бесчисленное количество раз ранее, Безликий Бай наносил Его Высочеству новые ментальные и физические раны, спрашивая, больно ли это, так и сейчас, принц вторил, будто на смертном одре, только это и имело значение. Он сумел отомстить, как и желал, причинив нестерпимую боль существу, для которого ничто не имело значения. До каких-то пор. — Нет-нет-нет, — Цзюнь У продолжил бормотать, не в своём уме, раскачивая головой из стороны в сторону. — Нет-нет, ты не можешь умереть. Слышишь? Сяньлэ! Я тебе не отпускал. Я не давал такого дозволения! Его рёв едва ли походил на человеческий, пока окостенелые пальцы цеплялись за туловище божества. — Да, конечно, я… я могу всё исправить, — судорожно хихикнул, облизывая пересохшие губы, видя светлое сияние, появляющееся над бездыханным телом. — Я просто запечатаю твою душу. Так, как делал это всегда. Ты не сумеешь уйти от меня. Сяньлэ, ты меня слышишь?! Собственная грудная клетка Цзюнь У судорожно вздымалась и опускалась. Нервно дёргающаяся рука потянулась к сиянию, желая заключить его в незримую тюрьму. Но, стоило только пальцам коснуться души Его Высочества наследного принца, как та рассеялась, рассыпалась, точно семена одуванчика на ветру. — Нет! — вновь, болезненно закричал Император, не прекращая попытки собрать душу воедино. — Нет-нет-нет. Боже, нет. Умоляю. Он приказывал, угрожал, в конце концов, молил. Сам, будучи богом, молил из последних сил, но, единственное божество, которому обращены слова, остывающим телом, покоился в его руках. Потому что хоть она и была могущественной, но Проклятая Канга не являлась всесильной. Она не способна склеить осколки души, ровно, как и удержать их вне сосуда. Вот почему Се Лянь, последнее время, непрестанно замерзал. Сколько бы Владыка ни пытался отогреть продрогшего принца, он продолжал увядать, теряя свой прежний здоровый вид. Его такая сильная душа не могла выдержать всех этих адских мук, медленно, но стремительно, трескаясь. И, только Проклятая Канга удерживала отчаянные кусочки вместе. Теперь, всё вдребезги разбилось, вместе с миром Цзюнь У. Поскольку, весь его мир лежал в груде снега, не моргая, не произнося нелепые ругательства, не хмуря брови и не дыша. Да, верно, всё в этом мире и впрямь циклично. Как и та женщина в разрушенном храме Его Высочества наследного принца Сяньлэ сжимала труп собственного ребёнка, чью жизнь отобрал Цзюнь У, так и сам Безликий Бай сжимал бездыханное тело Се Ляня, раскачиваясь из стороны в сторону. Хватался за его одежду, целовал посиневшие окровавленные губы, марая собственные, совсем не обращая на это внимания. Судорожно проводил руками по холодному — Небеса, слишком холодному. Се Лянь не должен быть настолько холодным. Он не… — лицу, любовно заправляя выбившиеся пряди волос за уши, оставляя нежные касания на закрытых, больше не дрожащих под его пальцами, веках. — Прошу, — практически бесшумно шепчет, в чужой приоткрытый рот, прижимаясь ближе, — умоляю. Сяньлэ… всё что угодно, только не это. Умоляю. Умоляю тебя. Боже… Не осознавал, что его глаза больше не жгло, зато щёки давно покрылись неравномерными влажными дорожками. Если бы попытался, наследный принц Уюна не сумел бы вспомнить, когда он в последний раз плакал. Но, теперь его грудь разрывала столь сильная бесчеловечная боль, от которой не было возможности избавиться — никак не заглушить всепоглощающую агонию, охватывающую каждый участок тела. Больно-больно-больно-больно-больно. Казалось, словно боль — это единственное, что он может ощущать. Точно, только боль и существует в этой вселенной, нестерпимой и потухшей. Сверхновая взорвалась, сгорела, не оставив за собой ничего, кроме мучений. Лишь, только когда послышался пугающий хруст, Небесный Император разжал хватку, отпуская Его Высочество, продолжая бессвязно шевелить губами, принимаясь поправлять смятую одежду, вытирая разводы крови с мертвенно-бледного лица. — Прости-прости-прости, — как заевшая пластинка, не прекращал повторять, только больше размазывая кровь по щекам, не сразу осознавая, что собственные руки оказались полностью красным, из-за раны на груди Се Ляня, — Прости. Прости. Он не знал, за что просил прощения: за только что сломанные кости из-за крепкого объятия или же за все поступки, совершённые ранее. Всхлипы Императора едва ли считались достойными, но это и впрямь не имело никакого смысла. Ведь, смысл умер, прямо тут, в его хватке, перед его глазами. А Его Высочество не переставал возлежать, такой безмолвный, но, тем не менее, прекрасный. Если немного представить, даже будет казаться, словно это не кровь украшает монашеские одеяния, марая их, вместе с кожей, богопротивными красками. Можно вообразить, будто бесчисленное количество багровых цветов распускаются на исхудавшем теле. Такие чарующие, что и само божество. Наверное, Се Лянь просто заснул, как и множество раз до этого. Так крепко-крепко, но это ничего. Наследный принц Уюна умеет ждать. Что для бога года или века? Вот, пройдёт время, Его Высочество откроет глаза, настолько чистые и подающие надежду, отчего, каждый раз, нечто щемит глубоко в сердце. Улыбнётся и положит свою ладонь Цзюнь У на лицо. Его голос, лёгкий, как дуновение ветра, озарит пространство, не хуже прекрасного звука небесного колокола. Но, как бы ни желал себя обмануть, в глубине души, Император понимал, что никаких цветов там нет. Ведь, была зима, лето давно закончилось, растения завяли и погибли. Земля промёрзла, покрылась тонкой коркой льда, и лишь одинокий снег спускался с небосвода, дабы покрыть тело принца белоснежным покрывалом. Он путался в тёмных шелковистых волосах; убаюкивал, точно колыбель, как самое нежное хлопковое одеяло. Словно желая согреть, но, сколько бы ни старался, всё было напрасно. Потому что принц оставался по-прежнему ледяным. Потому что Се Лянь остывал, температура его кожи становилась всё ниже, до тех пор, пока не стала подобна снегу. Глаза Его Высочества наследного принца больше никогда не откроются. Не увидят мир. Не прольют горьких слёз. Он не ощутит новой порции боли, не погрязнет в самоуничижении и не сорвёт голос от очередного крика промозглой ночью. Он освободился, как давно об этом мечтал. Его выражение лица оставалось мирным: без тени тоски или непрекращающейся печали. Можно подумать Бог Войны в короне из цветов, и впрямь, всего лишь заснул. Погрузился в долгий-долгий сон, длиною в вечность.