Пограничные земли

      С каждой планеты к ним подсаживаются беженцы. Не всегда люди, но всегда в количестве больше двух штук. Лилит, начальник местного сопротивления, говорит, что это хорошо. Больше мяса, больше сил, больше возможностей справиться с новой межгалактической заразой.       Эггзи знает: это плохо.       Убежище-3, их недокорабль, держится на соплях, упрямстве и скотче. Из техников на посудине бандитка с острым языком и лишним весом да ее братец — давно почивший, оставшийся лишь в виде граффити на стенах. Такой себе тандем (но это вы еще не видели их мамашку).       Новые пассажиры для корабля — лишний вес, очередная попытка разлететься на части об астероид, не суметь уйти из-под огня в межгалактический прыжок. И без новых людей в пузе тварюги вечно что-то гремит, шуршит и бьется; пробоины заделывают кусками фанеры и частями болтливого робота, местного клоуна. Пляшет глупо, но шутки иногда смешные — а теперь и вся задница в звездах.       В общем, новые пассажиры — новые проблемы, а у вшивого крошечного сопротивления их и так достаточно. Лучше б оставались на родных планетках и вели подрывную деятельность. Не то чтобы Эггзи кто-то спрашивал, конечно.       На Эдеме-6, ведомые синдромом матери Терезы, они подбирают Чарли.       Эггзи встречал его раньше — пересекались на чисто наемнических посиделках и каждый раз пытались отстрелить друг другу хотя бы одно из пары яиц или ушей, — и потому считает, что это символично. Эдем-6 — одно сплошное болото; такой склизкой ящерице, как Чарли, тут самое место.       — Воняешь, как обезьяна, — вместо приветствия роняет Эггзи, когда капсула выплевывает новых членов экипажа в ржавом трюме, и демонстративно зажимает нос.       У Чарли тонко дергается бровь, потом уголок губы, потом все лицо расцветает знакомой ядовитой усмешкой. Хладнокровная поганая тварь, как Эггзи и говорил. Ни тебе "привет", ни "как дела?".       Чарли помогает подняться кому-то из раненых — внутренняя богиня Лилит должна плясать от счастья: столько калек, столько шансов проиграть! лучше бы они сами себя где-нибудь на обочине закопали — и шагает в свет фонарей.       Эггзи моментально замечает изменения: сеточку белесых рваных шрамов по правой щеке, модулятор голоса, вшитый в горло, и хромированный протез вместо руки. Хотя годы никого не делают краше, Чарли выглядит по-настоящему погано. Еще немного — и можно смело спрашивать, как себя чувствуешь.       Но Эггзи вместо этого фыркает, тыкая пальцем в протез:       — Что новую не отрастил, а, ящерица?       Чарли вместо ответа смеряет долгим, тяжелым взглядом. Показательно тяжело вздыхает. Его голос с механическими нотками слегка хрипит, когда он говорит:       — Я надеялся, ты сгнил на Пандоре, — по-другому: более тягуче, низко и опасно.       Прежний Чарли так почти никогда не звучал. Он звучал высоко — богатеньким сосунком с Прометеи, ребенком корпоративных благ, впервые взявшимся за пушку после смерти родителей и потери состояния. Теперь Чарли звучит настоящим убийцей — отбитым, матерым.       Даже несколько горячим в своем мастерстве.       Эггзи думает сказать ему об этом, но вовремя прикусывает язык — вдруг Чарли сочтет за комплимент. Нет уж.

***

      Лилит — двинутая баба — посылает их под нацифрованные гранаты отбивать Прометею. Вдвоем. Она говорит: вы лучшие; Эггзи знает: кроме них посылать некого.       Где-то в недрах планеты прячется Хранилище — источник невероятной силы и богатства, — и они идут к нему по горам трупов, отбиваясь от звездного десанта поехавшего богача. Такого, который с большим самомнением и маленькими пушками, ну вы знаете.       Эггзи отфыркивается от пыли, прячась за сломанной колонной. Чарли справа; в его руках снайперская, а за спиной с десяток бандитов. Эггзи не думает, что это хорошая идея, когда делает резкий кувырок и подкат в его сторону.       Дробовик поет шальными выстрелами, вокруг все горит и взрывается. Энергетический щит, накрывающий Эггзи голубым мерцающим лучом, трещит от напряжения. Еще немного — и крышка. И тогда тот перекачанный радиацией бугай размажет его черепушку по асфальту. Вот будет красивая смерть — даже не за себя, а за бездушную ящерицу.       — Блять, — Эггзи вскидывает дуло в последний момент, прикрывается ладонью, но не успевает даже зажмурится — бугай безвольно падает вниз, рассыпаясь в труху. — Че это было?!       — Высокие технологии, дубина, — пожимает плечами Чарли, оттаскивая его за баррикаду. — Куда круче разваливающихся бандитских пукалок.       Приваливает плечом к прохладному бетону и устраивает снайперку в выбоине от старых снарядов. Пули бесперебойно свистят над головой, пока Эггзи поспешно бинтует кисть.       Это крайне похоже на взаимопомощь и крайне не похоже на них.

***

      Ситуация пахнет блядством, причем — в буквальном смысле. Чарли полураздет, развалился на промятом диване в своей каюте. Пьет, не просыхая, и стреляет глазами — черными-черными в этом полуразрушенном мраке. Блядина.       Эггзи, зайдя, зачем-то прикрывает дверь. Может, потому что на корабле есть дети и разумные тираннозавры.       — Что ты делал на Эдеме-6?       Чарли отхлебывает из горла, а потом тянется — грациозно, красиво — отстегнуть ненастоящую руку. Протез с гулким стуком падает на пол; Эггзи, не моргая, впивается взглядом в ветви-шрамы на обрубке. Кожа стянутая, побелевшая, на ней тусклые цветы-следы ожогов. Картина жизни на изнуренном теле.       — Спасал чужие задницы.       Эггзи хмыкает, упирая руки в бока. Пройти дальше отчего-то боится. Словно кто-то нарисовал между ним и Чарли невидимую черту, переступишь — потеряешь дорогу обратно... а впереди чертовски пугающая неизвестность.       — Когда успел заделаться миротворцем?       У Чарли тонкие обветренные губы и породистый нос, у него даже морщины изящные на высоком лбу — единственном, что не тронули ссадины. Он как-то по-особому хорош — не красив, а именно хорош, как верная винтовка, рабочая, прошедшая с тобой не один бой.       Которую и продавать, и выкидывать жалко, хотя рядом — ассортимент добра получше.       Эггзи уверяет себя, что все дело в его корпоративном прошлом. Крема, мази. Хорошая родословная. Больше ни в чем.       Чарли смотрит из-под ресниц — раскинувшийся, расслабленный. Впервые за долгие годы знакомства уставший и настоящий. Совершенно не хладнокровный.       Говорит с низкой-низкой хрипотцой:       — А когда я им не был?       И. Эггзи слишком долго думает, что возразить.       В принципе, отстрелить пару голов — тоже миротворство, особенно, если это дурные головы и принадлежат они плохим людям. Может, дело в гнилом характере Чарли? Может, дело в том, что они с самого начала привыкли, соревнуясь, рвать друг другу глотки? Может?..       Он уходит молча, не хлопнув дверью.       Блядина.

***

      — Был у Мокси?       Эггзи в курсе: от него настолько несет дурным виски и женскими феромонами, что это просто невозможно не заметить. И, конечно, Чарли и та забавная пышка-техник у десантной капсулы замечают.       Посещение местного бара и его сексапильной хозяйки — не то, что можно скрыть.       — Ма, сколько раз просить: оставь мальчика в покое!! Ты из него все соки выпила, как он пойдет Хранилище искать?! — у Элли с проблемами разговор короткий: она подрубает рацию и долго, с чувством, отчитывает мать.       Эггзи под шумок прислоняется лбом к стенке — лед железа облегчает головную боль, становится чуть легче дышать. Главное, не открывать, не поднимать глаза, чтобы не видеть блеклого света разноцветных лампочек. И Чарли — отчего-то более собранного и злого, чем когда-либо.       Его голос коктейлем Молотова влетает в уши, взрывается на подкорке:       — Если подставишься под пули, я тебя обратно не потащу.       Эггзи думает: ну и пусть. Эдем-6 — райское болотное местечко. Без дыма дорог и вонючей атмосферы успевшей стать родной Пандоры. Без плотоядных псин-скагов, чей рот — три зубастых лепестка, а кожа покрыта черной броней и слизью. Без неона вывесок Прометеи. И пусть. Он ляжет там и помрет. Счастливой спокойной смертью. Не загоняясь ни о чем. И ни о ком.

***

      — Вставай, блять. Вставай.       Чарли лезет за ним в тюрячку, куда отбитые бандиты-сектанты собирают весь сброд, способный мало-помалу пригодиться их королеве-богине (они зовут ее Тайрин, Эггзи зовет ее Мразь) — в рабство или пищу, абсолютно неважно. Важно то, что Чарли взрывает стены, выковыривает его из-под ошметков тел и камней и тащит на себе до лагеря по хлюпающим, булькающим, ядовитым болотам.       Волоком тащит, потом на спине, потом снова волоком.       Эггзи разглядывает его протез, барахлящий от забившейся в стыки грязи, и не знает, что сказать. Вообще принято говорить в таких ситуациях? Или лучше прикинуться ветошью, пока они не доберутся до своих?       Чарли решает все сам — и за двоих. Он отпаивает его мерзкой лечебной гнилью у ночного костра, а потом, закашлявшись от смога, смеется:       — Ты только посмотри, что с нами стало, — и протягивает его любимый дробовик, видимо, силой отбитый у тюремной охраны; на нем все еще пятна бурой засохшей крови.       Эггзи смотрит. Теряется в выводах.

***

      По возвращению на Убежище-3 к Эггзи приходит бессонница. Они близки к цели — близнецы Тайрин и Трой (часть галактики считает их богами, Лилит и ее компания — отродьями) уже не так непобедимы, как прежде. Еще одно, два Хранилища — они найдут силу, способную стереть их в пыль.       И тогда наступит порядок.       От напряжения сводит пальцы. Очень хочется залиться спиртягой и к Мокси под бок, но почему-то кажется, что больше не прокатит. Да. Больше не прокатит.       Эггзи закрывает глаза лишь на мгновение и видит Чарли. Страшно и сладко. Сладко и тошно. Тошно и страшно. Круг замкнулся.       Черт бы побрал Лилит и ее освободительный крестовый поход. У них во всей галактике ни одного психиатра — а Эггзи не уверен, что справится один на один со своей головой.

***

      Когда он приходит к нему снова, Чарли не в духе. Он ведет носом и пренебрежительно морщится.       — Закрой дверь с той стороны, утырок, — и это очень грубо, особенно если учитывать, что Эггзи выпил всего ничего, для храбрости.       Вместо ответа Эггзи делает шаг. Второй. Третий. Падает на линялую обивку дивана и закидывает ноги на подлокотник. Чарли с койки секунду пялится удивленно, но быстро возвращает лицо.       — Думаешь, твоя хромированная лапа больше, чем у Троя? — Эггзи хихикает против воли, в звуке его голоса куда больше истерики, чем смеха.       Но они стоят (колесят) на пороге катастрофы, он может себе позволить.       Чарли вздыхает. Медленно приподнимается на локтях.       — Я перерос возраст, где принято меряться чем бы то ни было, — его стеклянно-голубые глаза бликуют в неверном свете лампочек. — И тебе советую.       Эггзи фыркает. Закладывает руки под голову. Потолок над ним едва ли назовешь красивым, скорей — разваливающимся, собранным из говна и палок, но и на том спасибо. Эггзи привык довольствоваться малым. А вот Чарли? А вот Чарли — это, безусловно, вопрос.       — Послушай, — Эггзи слегка наклоняет голову вбок, так, чтобы видеть Чарли, но не слишком палиться. Тот, не моргая, пожирает глазами в ответ. — Как думаешь, какие у нас шансы?..       Чарли долго молчит. Оборачивается через плечо на кривенький иллюминатор, замирает, словно считает астероиды или звезды. Потом встает и подходит ближе, как большая дикая кошка — мягкими неслышными шагами.       — Зачем ты пришел, Эгги? — он опускает к нему руку, живую, настоящую, теплую, едва касаясь шеи.       Эггзи знает: это предложение.       Выбор — потянешься вперед или отпрянешь, воспользовавшись последним шансом. Шансом оставить все, как было — в кипящей искусственной неприязни, приправленной ядом и выдуманными обидами.       В ней годами было так хорошо.       Эггзи берет дыхание. Прислушивается к биению сердца.       И подставляется.