Глас сирены

There's no peace without you, without you

So bury me if you have to, if you have to

I know you're killing me, keeping me alive

But the pain you kill is more than worth the price

So there's no peace without you, without you

Citizen Soldier

And I guess I

Should thank you

By the way, for helping me

To open my head

And letting all that out

For showing me the way

To be free

Trent Reznor & Antonio Sanchez

      Париж, Мюнхен, Амстердам, Копенгаген, Вена, Милан, Будапешт, Мадрид… Тур по Европе, хоть и небольшой, принес гораздо больше денег и проблем, чем все туры по Британии. Второй альбом Silver Tongue, The Becoming, совершенно немыслимым образом попал на американские радиостанции, и Гермиона подозревала, что к концу года оттуда тоже придет запрос. Ей и хотелось, и не хотелось посмотреть Америку, но Северус предсказуемо уперся и заявил, что не готов и будет готов не раньше, чем после третьего альбома. Рита заявила, что он псих — упускать такую возможность, и надо ковать железо, пока горячо. Однако Северус, похоже, пересмотрел приоритеты, и творческий процесс увлекал его куда сильнее, чем сам факт известности. Он даже взялся за профессиональное изучение клавишных и перкуссии, хоть и до этого мог что-то наиграть для демо-записи. Гермиона на публике ворчала, а в тесном кругу повторяла: — Уж лучше что-то оригинальное, для меньшей аудитории, чем умирать со скуки, играя двухсотый концерт с одним и тем же материалом. — Когда я сказал то же самое в интервью, ты взбесилась, — напомнил ей Северус. Она пожала плечами: — Народ требует зрелищ, и мы им должны эти зрелища туманно пообещать, но когда именно и в каких объемах — уточнять не стоит. — Да чо там, просто на все вопросы отвечай «скоро», вполне себе обещание, и даже достаточно туманное, — ухмыльнулся Крис, листая очередную партитуру, где кроме базовых аккордов и текста больше ничего не было. — Блин, опять на больную голову писал? — На здоровую ему не пишется, — гыгыкнул Джефф. — И на самом деле это хорошо. Ты вот представляешь, что бы он написал, если бы был абсолютно счастлив и доволен жизнью? — Бр-р-р.       Северус скорчил недовольную мину: — Тебя послушать, так я в вечной депрессии. — А что, нет? Грейнджер, халтуришь, твоя главная звезда чахнет и хиреет. — Я ему… зачахну, — пригрозила она, пряча улыбку. Уж наедине с ней он не производил впечатление несчастного. Хотя европейский тур и дался ему ненамного легче предыдущего британского. Под конец от срыва его отделяло всего ничего, и она предпочитала не думать о том, что с ним будет, если они таки доберутся до Америки. Наверное, стоило бы отметить, что этот срыв совпал с заметкой на одной из последних страниц «Пророка» — о том, что Изабеллу Забини перевели в камеру со смягченным режимом. Северус, прочитав это, побледнел и следующие несколько дней практически ни с кем не разговаривал, но все попытки Гермионы добиться от него хоть какого-то вразумительного объяснения успехом не увенчались. Гарри на все вопросы лишь пожимал плечами: — Да на кой хрен она кому сдалась? Досрочно ее вряд ли выпустят даже за хорошее поведение, с учетом всех ее… подвигов. Так что если ты опасаешься именно этого, то напрасно.       Напрасно-то напрасно… Но Гермиона не могла не думать об остаточном эффекте «Гласа». Тем более, что у Северуса он порой проявлялся гораздо сильнее, чем ей хотелось, и обстановка вокруг была совершенно неважна. Он мог забыться и на сцене, отчего женщины рвали на себе одежду и сметали охрану, только бы добраться хоть до кого-нибудь из музыкантов, и на репетиции, где кроме ребят и Дуга никого не было, и в студии, когда записывал пробную партию вокала, и в аппаратной оставалась одна Гермиона. Несмотря на все повторные проверки с отворотом и без него, полного иммунитета у нее не было. Стоило ему спеть что-нибудь… этакое, и она сама готова была валить его на пол. Иногда ему и петь не надо было, достаточно только появиться перед ней, неважно в каком виде. И как они ни пытались определить, что именно так на нее действует — «Глас» или сам Северус, — ничего не вышло. — Ну, как я и говорила, — отдышавшись после очередной «репетиции», фыркнула Гермиона. — Хорошо, что это ты и я. — И тебе как будто все равно, что это может быть недобровольно? — недоверчиво поинтересовался он, запахивая порванную рубашку. — На первых порах ты меня готова была за яйца подвесить за такое. — Честно? После всего, что было, я много чего переосмыслила. Потому что, хоть ты и отказываешься разговаривать со мной по душам, я уже знаю, что ты никогда бы не сделал чего-то, чего я не хочу. Если я скажу «нет», ты остановишься. К тому же, из всех последствий воздействия «Гласа» в моем случае есть только одно, — ухмыльнулась она.              В остальном же они вполне приноровились друг к другу и к обстоятельствам, если не считать капризов и психов, когда Северус решал поиграть в диву и составлял на очередной концерт совершенно идиотский райдер, просто чтобы позлить ее. — Вот какая тебе разница, какого цвета полотенца в гримерке? — кипятилась Гермиона. — Почему обязательно черные и «умеренно пушистые» — это что вообще означает? Как это определить? — А так, что мне должно быть приятно прижимать их к лицу, не отплевываться при этом от ворса и не чихать от химозных ароматов того, в чем их стирали. — Ну допустим. А на обед тебе всенепременно нужна правая задняя нога дикого кабана из шотландских лесов, маринованная в… Да ты издеваешься! Может, тебе еще трех девственниц, чтобы подавали тебе обед топлесс? — А есть? — заинтересованно уточнял Северус. — Куда ему девственниц, ты чего! — возмущался Крис. — Если верить звукам, которые вечно из вашего номера доносятся, от тех девственниц ничерта не останется. — Да-да, — встревал Эдриан. — И вообще, учтите на будущее, если будете прятать трупы девственниц, мы ничего не видели и не слышали.       Дикого кабана, девственниц и полотенца умеренной пушистости в гримерную никто, разумеется, не доставлял. Когда Гермиона начинала психовать всерьез, Северус с нечитаемым лицом доставал из-под списка требований второй список и торжественно вручал ей: — Я бы перестал, но ты каждый раз так забавно ведешься, Грейнджер. — Сволочь ты, вот ты кто! — она в сердцах швыряла в него скомканный список и вылетала из комнаты, после чего Северус догонял ее где-нибудь в укромном уголке и долго тискал, невзирая на возмущенные визги.       А вообще с ним могло быть весело. Иногда они ездили куда-нибудь вдвоем и завели дурацкую привычку красть из отелей или покупать всякую несусветную дрянь. В итоге у них образовалась целая коллекция, не имеющая ничего общего с традиционными туристическими сувенирами, да и поклонники регулярно ее пополняли дарами, которые Северуса иногда веселили, но чаще бесили. Рита долго всеми правдами и неправдами упрашивала показать, что там за диковины такие, и Северус, гадко ухмыляясь, принес в студию битком набитую коробку. — Когда купим дом, сделаем трофейную, — заявил он, и Гермиона навострила уши на это «купим» и «сделаем», как будто он уже для себя все решил. Рита если и заметила, то виду не подала и с любопытством заглянула в коробку. Гермиона сунула туда руку, на ощупь выбирая предмет, и вытащила унитазный ершик в прозрачном зип-пакете. Сперли они его только потому, что ершик был черным, а ручка имела совершенно неприличную форму, словно ее задумывали для каких-то непотребств, а вовсе не для чистки туалета. Рита округлила глаза: — И мне, разумеется, нельзя это фотографировать и писать об этом тоже нельзя. — На кой хрен твоим читателям знать, что мы коллекционируем всякую ерунду, — фыркнул Северус, доставая из коробки нечто, похожее на клещи, но с рукоятками в форме женских ног и дыркой между ними. Рита изогнула бровь: — Это что? Похоже на средневековое орудие пыток. — Очень нужная вещь, — не моргнув глазом, ответил Северус без тени улыбки. — Если догадаешься, для чего она, накину тебе премию в следующем месяце.       Рита с некоторой опаской потрогала рукоятки, но в руки брать не рискнула. — Судя по вашим каменным рожам, это что-то неприличное. Извращенцы, вот вы кто. — Это всего лишь орехокол, — улыбнулась Гермиона. — Это? — Рита недоверчиво смотрела, как Северус щелкает клещами. — Кажется, ими можно колоть кое-что еще. В слизеринских подземельях было бы в самый раз. А это что такое? — она вытащила непонятную черную штуковину с крыльями летучей мыши и принялась вертеть в руках. — Ну прямо обалдеть оригинально, нетопырь для бывшего темного мага. — Темные маги бывшими не бывают, — зловещим тоном напомнил Северус. — Штопор такой, уж ты-то должна была догадаться, раз столько по маггловским барам шляешься. Гермиона где-то нашла и решила, что да, оригинально, — и получил локтем под ребра. Гермиона, скалясь, достала черную чашку с надписью «Здесь должен быть саркастический комментарий» и пачку чего-то черного и зернистого: — Жвачка в форме угля. Фанатки подарили. — Чтобы зубы сломать? У вас и фаны извращенцы какие-то. Там хоть одна не черная вещь есть? — Есть, — Гермиона покопалась в коробке, извлекла что-то круглое и блестящее, на поверку оказавшееся снежным шаром, вот только внутри в вихре блесток красовалась отвратительно-слащавая розовая свинья с сердечком на заднице. — Черт его знает, для кого это вообще делалось, но, по-моему, мило.       Северус заглянул в коробку и нахмурился: — Может, я не ту коробку прихватил? Потому что я тут вижу то, что никому видеть не положено.       Рита резво сунула руку внутрь и выхватила то, что лежало на поверхности — розовый ошейник с шипами. — Твою-у ж ма-а-ать! — восхитилась она, потрясая им в воздухе. — Грейнджер, это явно твой цвет. — Это не мое, — заявила Гермиона, тоже заглядывая в коробку и быстро прикрывая ее, чтобы Рита не увидела остальное. — Наверно, и впрямь не та коробка, хотя… Ошейник-то мы стащили из зоомагазина в Мадриде. Ну как стащили… Я потом деньги под кассой оставила. — Но зачем?.. — Это интереснее, чем воровать мерзкие полуфабрикаты на Рождество и делать вид, что это традиция, — издевательским тоном ответил Северус. — Там вон еще боа есть. Зеленое с серебром, между прочим. А еще медиаторы от всех участников прошлогоднего Хеллфеста и банка с уродцами в формальдегиде со съемок последнего клипа. — Что, ностальгия замучила? — оскалилась Рита, пытаясь нацепить на него ошейник, благо нынешние отношения в команде и обновленная версия контракта уже позволяли некоторые вольности. — О-о-о, его коллекцию банок с уродцами из школьных подземелий гоблины в Гринготтсе уже за деньги показывают, — весело сообщила Гермиона. — Я так понимаю, старые эссе с комментариями и «троллями» уже не котируются, пора выходить на новый уровень торговли сувенирами. О, вот еще интересное, — она достала плохо отпечатанную мятую брошюрку, грозившую читателям страшной Божьей карой за содомию и прочий разврат. Внутри брошюрки лежал презерватив в простой черной упаковке, на которой было написано «Get Fucked». — Само по себе никому не интересно, но какое сочетание, а? В ящике прикроватной тумбочки лежало.       Северус порылся в «сувенирах» и выудил будильник, на циферблате которого зачем-то была нарисована пара огромных сисек: — Что это нахрен такое? — Это тебе фанаты в автобус подкинули в Манчестере, забыл? Когда ты проспал саундчек.       Он повертел будильник в руках, криво улыбаясь, и бросил обратно в коробку. Взамен достал большой почтовый конверт, в котором лежала сшитая наподобие книги рукопись: — Фанатское творчество. Это, кстати, самая первая, потом я еще штук тридцать получил. С чего люди решили, что мне интересно их жалкое нытье, да еще в стихах? «Уж ты-то точно поймешь и оценишь». Кому это вообще может быть интересно? — Пхах! — Гермиона выразительно изогнула бровь. — Кое у кого есть одна интересная тетрадочка… А потом это слушают по всей Европе. — Язва. — Не вынуждай меня произносить слово, которое тебе точно не понравится. Для фанатских подарков надо было отдельный контейнер завести. Они ловят каждое его слово, а потом приходится терпеть последствия народной фантазии. И фантазия у них весьма… кхм… — Попробуй тут забудь, — усмехнулась Рита. — Два дня испепеляла плюшевые члены с яйцами, даже не знала, что у магглов такое есть. Кто вообще додумался до подобных игрушек? — Это у них магазины приколов такие есть, вроде «Удивительных ультрафокусов Уизли». В основном всякий примитив на генитальную тему. Вот угораздило тебя предложить тому несчастному идиоту отсосать на всю длину? Он всего лишь раскритиковал парочку текстов. Хорошо, что остальным это понравилось, и мы отделались только плюшевыми членами. Ты почти спровоцировал очередной пиар-скандал. — А как прикажешь на подобное отвечать? — удивился Северус. — Не нравится — пусть не слушает. — И правильно, — оскалилась Рита. — На форумах до сих пор обсуждают, даже жалуются, что не всем везет с такими зажигательными предложениями от Расса, а то бы в очередь записывались. — Да ну вас, в самом деле, — отмахнулся он. — Всего лишь нахрен послал, а из этого целую тему раздули. — Зря отмахиваешься, могу методичку составить, будешь с ней сверяться и вставлять всякие фразочки в подходящий момент. Это же весело, читать потом, как они в каждом твоем слове ищут скрытые смыслы. — Для такого надо быть моложе лет на двадцать. — О-ой, начина-а-ается. Но, может, хоть фотосессию в ошейнике? — не отставала Рита. — И с ершиком. В «Ведьмополитене» обкончаются. Ну же, мне нужно что-нибудь «жареное», с наручниками, а то вы совсем забили на колдовское сообщество, даже обещанные концерты в магическом мире так и не организовали. — Министр поклялся, что посадит нас всех в Азкабан, ибо наши парни не прошли проверку и стопроцентно разболтают всем, кто захочет слушать. И кто не захочет, тоже, — помрачнела Гермиона. Северус передернул плечами: — Слишком много возни. Пересаживать всех на магические инструменты, Статут секретности и прочее. Половина магмира и так бегает на наши концерты, так что без разницы. Но я бы предпочел, чтобы мне присылали меньше сопливых писем совами. В конце-то концов, я живу в маггловской части Эдинбурга, о чем люди только думают? — Ну хоть в следующем клипе снимитесь вдвоем, — проворчала Рита, когда Гермиона забрала у нее ошейник и бросила обратно в коробку. — Все уже и так знают, что вы живете вместе, а я задолбалась изворачиваться и придумывать для фанатья отмазки, почему Расс Сильвертон ни с кем не встречается. — Все еще не теряешь надежды провести репортаж из койки? — хмыкнула Гермиона. Северус недобро сверкнул глазами: — Рановато я убрал условие из твоего контракта, но могу и обратно вернуть. — Да ну тебя, зануда. А я-то надеялась, что статус рок-звезды тебя хоть немного расслабит. Старая фотосессия в сетках до сих пор на вес золота, мне опять шлют предложения на печать очередного тиража плакатов, а то девкам дрочить не на что.       Гермиона вспомнила кадры из последнего клипа, где крупным планом мелькали чуть смазанные губы, руки, шея и обнаженная спина, и закатила глаза: — По-моему, материала для дрочки более чем достаточно. Да и видео с концертов — обкончаться. — Ненавижу вас обеих, — сообщил Северус, бесцеремонно вырывая у них коробку. — И вообще, почему отдуваюсь я один? — Почему же один, — проворковала Рита, хищно прищуриваясь. — На ту фотку с обложки, где мы с Грейнджер суперкоманда, тоже еще как дрочат.       И загоготала, довольная, когда Северус скривил губы и вылетел из аппаратной, унося с собой «трофеи».

***

      На третью годовщину рождественского шоу в The Wretched их пригласили для гостевого выступления — мол, неплохо бы вернуться к истокам, хотя Северус считал, что для таких отмечаний куда больше подошло бы караоке в «Пьяном нетопыре», который, к слову, снова открылся в том же подвале, только под другой вывеской. Они провели две недели над составлением мини-программы, отрепетировали, а за день до шоу узнали, что на сцене со всей своей аппаратурой уже не поместятся, поэтому выступать придется буквально посреди зала, в толпе.       Северус, за три года так и не справившийся с тревожностью, охватывавшей его перед каждым выходом на сцену, запаниковал. Все ждали этого концерта, министерство отрядило целую бригаду для охраны, поскольку туда предсказуемо ринутся волшебники, даже выдали новые артефакты, дабы защитить аппаратуру от магии. И он подготовился как мог. Но когда за десять минут до выхода выглянул в зал и увидел толпу, окружавшую совсем небольшую площадку, в ужасе спрятался обратно в гримерную. — Я не смогу, — пробормотал он присевшей перед ним Гермионе. — Почему? Что случилось? — Не смогу и все. Только не так.       Музыканты недоуменно топтались вокруг. Крис хотел было тряхнуть его за плечи, как обычно, но поймал предупреждающий взгляд Гермионы и отступил. — Расс, ну ты чего? Вспомни Гластонбери, тут-то сущая ерунда.       Вот как им объяснить, что он и на обычном-то концерте выживает с трудом, когда вот так раскрывается, и на него обрушивается вся энергетическая мощь музыки и толпы? Когда все, что он много лет давил в себе, стало выплескиваться наружу, гиперчувствительность тоже обострилась. И заглушить ее было нечем.       Опять перехитрил сам себя. Хотел вновь чувствовать — получай. — Они… слишком близко. Я не смогу. — Вы чего тут застряли? — в дверях возникла Рита, нетерпеливо постукивая каблуком. — Или не слышите, как там все орут?       Северус слышал. И внутренне сворачивался в клубок. — Может, это… Выпить, ну, для храбрости? — предложил Эдриан. Сплошное дежавю.       Драный Мордред, как же это было легко тогда. Выпил предложенную дрянь, не ощутив подвоха, и напрочь забыл обо всех тревогах. Сколько еще он будет вот так переступать через себя каждый раз? — Ребята, подождите-ка в коридоре, — попросила Гермиона. Когда все вышли, снова присела перед ним: — Что мне сделать? — Ничего. Я просто… не могу. — Северус… — Даже не проси. — Я знаю, времени нет, но поговори со мной. Пожалуйста. Я же на твоей стороне. И хочу понять. — Ты и так знаешь, — он низко опустил голову, так, чтобы волосы закрыли лицо. — Это как… Ты же пробовала те таблетки, чтобы подменить. И ощущения тебе не понравились. — Не понравились, и что? — Представь, что они в сто раз сильнее. И потом резкий откат, когда остаешься наедине со всеми этими ощущениями, только адреналин уже не действует и отвлечься не на что. А мне ничего нельзя принимать. — А если мы отодвинем зрителей подальше? — Это не поможет. Все равно слишком близко. — Ты же выступал в маленьких залах. — Там была отдельная сцена.       Она взяла его за руки, осторожно, не касаясь обнаженной кожи, только за рукава. Заглянула в глаза: — Если я встану спереди, это поможет? Чтобы ты сконцентрировался только на мне. Раньше помогало. — Я не знаю, — ему стыдно за свое идиотское состояние и одновременно страшно до спазмов в горле. Чего доброго, он и вовсе не сможет издать ни звука, и это точно будет конец.       Он ждал, что она сейчас психанет и наорет на него, но Гермиона только коротко кивнула: — Хорошо. Ладно. Я разберусь. Все отменяется. Лучше уходи портключом домой прямо сейчас, иначе тебя просто разорвут, когда я об этом объявлю.       Он шумно выдохнул. Так просто. Хотя для нее это просто, скорей всего, не будет. — Подожди, — он сглотнул и перехватил ее руки. Ладонь к ладони. — Я… Ладно, я попробую. Но я хочу… — Я встану спереди. Но если почувствуешь, что все, перебор, — сразу уходи, — голос у нее деловой, но он различил сухие, нервные нотки. На кой хрен он вообще согласился на это? Сидели бы сейчас дома с котом… может, даже…       Времени додумать эту мысль не было. Гермиона сжала его руки, коснулась губами кончиков пальцев и исчезла за дверью. Северус несколько раз медленно, глубоко вдохнул, выдыхая короткими рывками, потряс руками, чтобы расслабиться. Закрыл глаза, вслушиваясь в доносившийся из зала гул.       «Проклятье, повзрослей ты уже, наконец! Не Глас сделал тебя таким. И уж тем более не допинг».       Это правда. Если кто и держал его на плаву все это время, так это Гермиона. Оказываясь каждый раз на грани срыва, он мечтал только о том, чтобы она просто убила его и прекратила эти метания и агонию, но когда она прикасалась к нему, он переключался, и дышать становилось легче.       Дуг как-то научил его смотреть в толпу рассеянным взглядом, ни на кого конкретно, слегка поверх голов, так меньше шансов потерять концентрацию. Но сегодня Северус смотрел только на каштановые кудри, лежавшие на затянутых в привычную белую рубашку плечах. Она качнулась в такт музыке, изогнувшись в талии, двинула бедрами, одним этим движением мгновенно пробудив магию в его теле, и дальше его понесло безо всяких усилий с его стороны. Люди орали строчки песен вместе с ним, ему в лицо, сбоку, сзади, его будто качало на волнах, и он цеплялся за стойку микрофона, чтобы удержаться на ногах, неотрывно глядя на руки Гермионы, которыми она так же цеплялась за барьер, отделявший зрителей от музыкантов, на расстегнутый на три пуговицы воротник, на приоткрытые губы. От этого зрелища становится только жарче. Черт возьми, какая хорошая идея, поставить ее впереди. Еще бы штаны так не давили.       Отыграть программу до конца не удалось. Барьеры сбоку опрокинулись, не выдержав напора, и толпа хлынула в образовавшуюся брешь, сметая охрану. Северус успел почувствовать, как его хватают сразу несколько пар рук, а в следующее мгновение его выдернуло из-под навалившихся тел, и он оказался в хорошо знакомом коридоре, только теперь там дежурили два охранника. Хорошо, что со светом здесь по-прежнему не очень, иначе пришлось бы объяснять, каким образом он материализовался из воздуха. Увидев его, они шагнули было вперед, но он махнул рукой в сторону двери в зал, и те кинулись туда. Когда дверь открылась, впуская вопли и вспышки света — наверняка министерская команда вмешалась, — охранники едва разминулись с Гермионой, бочком скользнувшей в коридор. Волосы окончательно растрепались, но глаза сверкают так хорошо знакомым ему желанием. Все мысли из головы стремительно выветрились, унося с собой тревогу. Северус схватил ее за талию и жадно потянул к себе, благо теперь они оказались здесь одни. — Там же, наверное, сущий дурдом, — прошептал он, крепко прижимая ее к себе и шалея от ее запаха. — Там есть кому разрулить ситуацию, — Гермиона провела руками по его телу под курткой и зыркнула в сторону, оценивая, до какой двери ближе. — И ты даже не осталась посмотреть, чем кончится? — Давай по-честному, — руки переходят со спины на грудь, ладони задевают соски, отчего ему хочется отыметь ее на месте. — Если с ними что-то случится, это будет прискорбно, но музыкантов все же можно заменить… да простит меня Мерлин, я их люблю, они отличные парни и вывели твой талант на новый уровень. Но если что-то случится с тобой, Silver Tongue придет конец. Да и много чему еще придет конец.       Таких откровений он не ждал, но не сказать чтобы очень удивился. Как не удивился и таким же жадным, собственническим прикосновениям. — Ты специально это делаешь? Чтобы я думал только об одном, да? — Ты и так об этом думал… И здорово завелся, судя по всему. — Ты даже не представляешь, — Северус, не церемонясь, прижал ее к стене и медленно потерся бедрами, вставляя колено ей между ног. — Хочу… прямо сейчас. — Я вижу, — Гермиона просунула руку между ними и погладила его поверх натянутой ширинки, заставив зашипеть сквозь зубы. — Если будешь хорошо себя вести… — То есть плохо? — уточнил он, пытаясь поймать ее руку и пристроить так, как ему хотелось. Гермиона прихватила губами шею, провела кончиком языка от ключицы до мочки уха, продолжая потирать его сквозь штаны, пока он не зарычал и не впечатал ее в стену резким толчком. — Нет, я имею в виду — хорошо, — она убрала руку, взялась за его плечи и развернула, чтобы он оказался у стены. — Ведьма-а, — простонал он, когда она вновь принялась ласкать его через одежду, но уже гораздо интенсивнее и двумя руками. — Расстегни хотя бы, давит. — И сразу кончишь. — Тогда прекрати так меня трогать. — Гм… Пожалуй, лучше убраться в более удобное место, — она все же расстегнула молнию и сунула руку внутрь, но ему уже было мало. Он обхватил ее обеими руками и активировал портключ на запястье. Они вывалились в его темную и, как обычно, плохо прибранную квартиру, где повсюду валялись вещи, которые он, готовясь к сегодняшнему концерту, так и не удосужился сложить. — Ты как вообще, живой? — уточнила Гермиона, подталкивая его к кровати и пытаясь одновременно стащить с него штаны. Куртку он снял сам — Мерлин, как же здорово придумал не надевать под нее ничего, гораздо меньше снимать, когда кожа снова становится слишком чувствительной. — По-моему, пора уже уяснить, что если я настроен на секс, значит, живее некуда, — проворчал он, вздрагивая, когда она сжала слишком сильно. — Когда-нибудь я тебя прибью, Грейнджер. Или еще лучше — прикручу к кровати и буду трахать столько, сколько захочу и как захочу. — Какое смелое заявление, — хохотнула она, крепче сжимая его в руке. — Но мы договаривались не так.       Он зарычал, не в силах высвободить спутанные штанами ноги. Гермиона отодвинулась от него и достала палочку: — Кажется, кто-то все-таки вел себя очень плохо.       Первым заклинанием она сняла последнее, что на нем еще оставалось. Вторым опрокинула на кровать и встала в изножье, похлопывая палочкой по раскрытой ладони: — Самое время для… м-м-м… воспитательного момента.       Он бы предпочел, чтобы все было куда быстрее, но соблазн получить намного больше сделал свое дело, и Северус разлегся на кровати, закинув руки за голову. Гермиона улыбнулась одними уголками губ и третьим заклинанием зафиксировала его запястья. Отбросив палочку, нарочито медленно расстегнула пуговицы на рубашке, уронила ее с плеч и провела руками по груди. А затем полезла в шкаф за той коробкой, которую они Рите не показали, и принялась в ней рыться, бормоча себе под нос: — Это уже было, и это было… это скучно… блин, а это-то мы когда сломать успели… Слушай, куда ты дел все самое интересное? Какой-то выбор бедненький, давно ничего нового не покупали.       Северус раздраженно заерзал: — Да принеси уже хоть что-нибудь, долго мне еще тут лежать? — Но-но, — пригрозила она, не отрываясь от коробки. — Лежи тихо, мне нужно вдохновение. — Ну так иди сюда, и я тебе помогу… вдохновиться. — Не будь занудой. — Сама зануда. — Будешь огрызаться — вставлю кляп. И глаза завяжу. — О-ой, напугала, — он поднял голову, силясь разглядеть, где она там копается. — Ну сколько можно, мать твою? — Поругайся еще и останешься так лежать до утра.       Северус закатил глаза и чертыхнулся: — У меня сейчас весь настрой пропадет.       Гермиона отставила коробку и выпрямилась, изучающе разглядывая его. Он гневно сверлил ее глазами, хотя такой взгляд работал бы куда лучше, будь он сейчас одет. Гермиона цокнула языком, в мгновение ока вывинтилась из джинсов и взобралась на него верхом: — Тогда придется импровизировать. — Для импровизации у тебя фантазии маловато. — Это у меня-то? — она принялась медленно ерзать на нем, легонько царапая его грудь, и меньше чем за минуту довела до такого состояния, что впору протаранить потолок. Может, фантазии и маловато, но энтузиазма и напора более чем достаточно. — Что же, мистер… Сильвертон, — промурлыкала она, — похоже, этот метод терапии куда действеннее. — А уж как действенно будет, когда ты наконец-то перестанешь валять дурака, — процедил он сквозь зубы, зажмуриваясь и прикидывая, как бы заставить ее опуститься ниже и задействовать рот. Гермиона ущипнула его за соски: — Сейчас точно кляп достану. И напомни мне больше никогда не выпускать тебя в зал в таких условиях. Я чуть не поседела. А уж как нам завтра влетит от министерства… — О, я тебе напомню, — Северус дернул руками, высвобождаясь из этих ее завязочек, которые явно были только для вида, и рванул ее на себя, впиваясь в рот. — Ну! — рыкнула она, прикусывая его за нижнюю губу, чем окончательно сорвала ему крышу. Он перевернул ее на спину, пробрался рукой между бедер, проверить, можно ли, и одним длинным толчком погрузился внутрь. Уже и забыл, что каких-то полчаса назад трясся в гримерке. Как забыл и о том, что раньше на ее месте были какие-то посторонние девки, лиц которых он бы не вспомнил, даже если бы захотел. Весь мир переставал существовать, а он из Расса Сильвертона превращался обратно в Северуса Снейпа, в ту его версию, которая еще помнила, как чувствовать, а не наглухо забиваться в свою раковину. — Скажи, что я нужен тебе, — прерывисто шепчет он, нависая над ней и неотрывно глядя в глаза, не переставая работать бедрами. — Скажи, что тебе нужен только я, — толчок. — Не гребаный Расс Сильвертон, — толчок. — Не эта чертова группа, — толчок. — Только… я.       Гермиона впивается ногтями в его спину, яростно извивается под ним, запрокидывает голову назад, ахает, когда он задевает особо чувствительное место. — Я… уже сказала, — шипит она сквозь зубы. — И еще скажу… Но если ты сейчас остановишься — прокляну к чертовой матери, и никакой «Глас» не поможет. — Стерва. — Самовлюбленный козел. — Гадюка. — Змей. — Сучка. — Чудовище. — Выскочка. — Похотливая тва-а-а-а… — Вот так-то лучше, — ухмыляется он самодовольно и в несколько размашистых движений догоняет ее, пока она приходит в себя. Они переворачиваются на бок и долго лежат молча, переплетясь руками и ногами, пока Гермиона не проводит ладонью по его щеке и не убирает растрепавшиеся волосы ему за ухо. — Ты ведь знаешь, что да. — Что? — он непонимающе поднимает брови, потираясь щекой о ее руку, как сытый, довольный кот. — Что ты мне нужен. И как бы я на тебя ни злилась, когда ты творишь херню или отталкиваешь меня, благодаря тебе я знаю, что способна на большее, чем просто быть лучшим министерским дознавателем.       Наверное, он хотел бы услышать что-то еще. Что-то более личное. Но в этом, собственно, нет нужды. Что бы он ни вытворял, она остается рядом. И он по-прежнему может говорить с ней строчками песен. А она — реветь под душем, когда ей кажется, что он поет не о ней. — И тебя не смущает, что ты всегда… в тени? — Так уж и в тени, — усмехается Гермиона, придвигаясь ближе, чтобы поцеловать его. — Твои фанатки меня ненавидят, потому что все пути к тебе лежат через меня. И им меня не обойти. — Опять блюдешь мою честь, Грейнджер? — Кто-то должен. Почему бы не я?       «Скорее, не честь, а рассудок или что там от него еще осталось», — думает Северус, притягивая ее к себе. Тролль его знает, на сколько ее еще хватит. Но сейчас он почему-то не сомневается, что если все известные способы перестанут работать, она придумает новый.       Если кто и сможет, так это она.       Потому что он ей нужен.

***

      Поздно ночью, когда Северус в кои-то веки ночует не в студии, а дома, в ее постели, со свернувшимся возле головы Лапиком, Гермиона аппарирует на опушку Запретного леса. Вдыхает знакомые запахи, бросает взгляд на замок, темным силуэтом закрывающий часть неба, и углубляется в чащу, достаточно далеко, чтобы не забрел случайный ученик, но так, чтобы не потревожить кентавров и прочих тварей. Ища надежное место для тайника, она перебрала несколько вариантов — и Гринготтс, и сам Хогварц, и еще с пяток мест, но Запретный лес все же был идеален тем, что забрать спрятанное сможет только тот, кто это сюда принес. Даже кентавры не прикоснутся. Найдя подходящее место, она останавливается, несколькими взмахами палочки роет яму у корней старого дуба, затем еще одним заклинанием проверяет, нет ли кого поблизости, и только потом приседает, чтобы опустить в землю сверток с флаконом из-под маггловского лосьона после бритья и копию лабораторного журнала. Прежде чем засыпать землей и установить сигнальные чары, касается пальцами горлышка, и ей на мгновение чудится, что зелье обрело свой собственный бесплотный голос.       Может, она совершила ошибку, не уничтожив его сразу, как и планировала. Прятала в своей банковской ячейке, пока не решила, что и там ненадежно. Но оно слишком ценное, чтобы вот так уничтожить. Да и кто знает, что будет через год, два или десять. Голос Расса Сильвертона… нет, Северуса — слишком ценен, чтобы рисковать.       В последний миг она колеблется. Вспоминает Изабеллу Забини.              Считайте, что я с первого взгляда распознаю себе подобных.       Гермиона горько усмехается. Видимо, эта «черная вдова» была права. Но в отличие от нее Гермиона искренне заинтересована в том, чтобы Северус оставался рядом. И делал то, что хоть немного сдерживает эту черноту, грозящую поглотить его целиком. Она не допускает мыслей о любви, потому что разбрасываться подобными понятиями попросту страшно. То ли это все же чертов Глас привязал ее к нему, то ли она привязалась сама, хоть и знала, что рассчитывать на нормальную жизнь, «как у всех», не приходится, но…       Но.       В конце концов, это все попросту стало неважно. Она лишь хотела видеть, как он поднимается на сцену или подходит к микрофону в студии — и становится собой. Таким, каким мог бы быть, не случись в его жизни всей этой хрени, которую уже не исправить никакой терапией. Когда он подходил к микрофону и открывал рот — ее сердце начинало трепетать. Теперь она ощущала магию, подпитывавшую его голос, в каждой песне, но совершенно не так, как ее ощущали те, кто покупал билеты на его концерты. Иногда он вызывал в ней безудержный гнев. Иногда — столь же безудержное отчаяние, когда она понимала, что никто и ничто не способно избавить его от этой боли. Но когда он спускался со сцены и прижимался к ней всем телом, ей казалось, что у нее хоть немного да получается. Не так давно она подслушала, как они с Джеффом разбирали новую песню, Джефф наигрывал на клавишах, задавая тональность, Северус вполголоса напевал мелодию. — …нет, здесь из соль-мажора в до-мажор… и прошлое можно обогнать, и благодаря тебе я верю, что дальше будет только лучше… — Это странно — слышать от тебе подобное, — хмыкнул Джефф. — Надеюсь, ты и впрямь в это веришь, чувак, потому что у нас впереди еще мно-о-ого работы.       Гермиона спрятала улыбку и тихонько отошла от двери.       Она опускает палочку, засыпая тайник землей. Ставит сигналку на случай, если это место все же кто-нибудь найдет.       Будь трижды проклят тот, кто изобрел это зелье.       Но пусть будет.       Просто на всякий случай. __________________________________________ Спасибо всем, кто дочитал! Вариантов для вбоквелов остался целый вагон, и синопсисы на новые снейджеры есть, так чтоооо… Попробую с телеграмом, не знаю, что из этого выйдет. Кликабельная ссылка есть в шапке. https://t.me/+Zn6Bz-DiT_liYThi