Мёртвая

      — И всё-таки — как? — Алексей над ней словно издевался, смотрел в глаза пустым, почти равнодушным взглядом, как будто в самую душу. Они обсуждали план ограбления особняка Яна во время свадьбы его сестры, на которой будет аукцион. Ксения, — нынешняя жена Яна, — стала «козлом отпущения». Во время выступления Алины они должны были отравить её, чтобы отвлечь внимание. Да, этим они открывали путь и для других банд, но для них это был единственный и самый безопасный вариант не замеченными попасть к экспонату (рубину за почти сто миллионов имале) до начала аукциона. Оля должна была объяснить Алексею, как они незаметно подложат Ксении мортинт, если к кухне доступа не будет, привезут блюда уже готовыми. Она как будто снова была маленькой девочкой перед своим отцом, который спрашивал у нее химические элементы, которые так предательски смешались у неё в голове. — Я не знаю! — вдруг выкрикнула Ольга, посмотрев ему в глаза. На губах Рубина замерла улыбка с тенью той чёрной угрозы. — А Скорпион бы знала, — протянул Алексей, словно специально напоминал о том, кто важнее, чем она. — А я не Скорпион, — сквозь зубы прорычала Кислота. Она боялась его взгляда, но не могла замолчать, в ней говорила обида. Он, к сожалению, знал её слабости. — И её права голоса тоже не имеешь.       Ольга сдерживала себя, чтобы ничего ему не отвечать. Она просто промолчала, кивнув, будто соглашаясь с ним. А мысленно хотела его убить. И Алину тоже. — Я могу завести с ней беседу и незаметно подлить мортинт в её бокал. Он бесцветный, никто не заметит, — наконец, стараясь как-то спастись от его морального давления, ответила Оля. Ей так хотелось, чтобы Рубин заткнулся, что она готова была взять нитки и зашить ему рот. — Хорошая идея. Но тут большой риск. Нужно быть осторожным, — Алексей спокойно кивнул, соглашаясь с её идеей. — Я справлюсь. — Уверенна? — Да, — стиснув зубы прошипела девушка, сдерживаясь, чтобы не ударить его. — Тогда удачи. Иди отсюда, — Рубин махнул рукой на дверь. Он опять не желал разговаривать с ней. — Когда у тебя новая встреча с Ятеном? — Завтра в девять в Орхидее. — Надеюсь, в этот раз будет гораздо прибыльнее.       И, конечно, они оба прекрасно знали, что Рубин имел в виду. И Оля снова, в который раз за вечер, придушила в себе желание ударить Алексея головой об стол.

***

      Оля положила перед собой небольшой листочек с написанной формулой фосфорной бомбы и, вздохнув, продолжила пересыпать фосфор к пороху, смешивая их в правильных пропорциях. Дима сидел около неё, наблюдая за процессом, бережно пересыпая смесь в мешочки и привязывая к ним фитиль. Он любил работать со взрывчаткой. Ему нравилось то облако невидимой опасности и практически не ощутимого азарта, которое нависало над его столом всякий раз, как только он брался за работу. Это был риск, благодаря которому можно было почувствовать себя живым.       Оля любила, когда Дима сидел около неё и они работали вместе. Единственное, что могло подарить ей радость. Настоящую. Она не любила эмоции и искренне завидовала камням, потому что они ничего не ощущали. И, конечно, старалась подавить в себе улыбку, которая так и норовила появиться на её лице при виде Димы рядом. Со временем это уже неплохо получалось. Но победить тепло где-то в районе груди, которое появлялось в момент совместной работы и разговоров, она была не способна.       — Кислота, дай фосфор, я не могу фитиль отпустить, — не отрывая глаз от мешочка с порохом, попросил Дмитрий и девушка тут же передала ему колбочку с белым порошком, рассчитанным ровно на одну бомбу. Она разделяла белый фосфор на равные, точные до грамма, порции, рассчитывая идеальную долю для каждой самодельной бомбы. Работа химика и подрывника была очень тесно связана между собой. Чёткая, методичная и опасная. Нельзя было просто взять и начать работать. Нужно было чувствовать, понимать, жить этим. Помнить всё на память. Дружить со смертью и понимать её. Знать, что смерть не любит шуток и забирает у шутников жизни.       Эта любовь к опасности и дружба со смертью и сделала Кислоту и Фейерверка настолько близкими друзьями.

***

      Иногда Кислота думала, что хуже, чем у неё жизнь быть просто не могла. Обычно она думала так лишь в те моменты, когда шнуровала на спине корсет. У неё их было два. Один с лентами впереди, а второй — классический, его практически невозможно было завязать самостоятельно. А так как в Смертниках было всего три девушки, ей приходилось просить кого-то из них. Но сейчас скорпион была в лагере, а Сойка куда-то запропастилась, хотя обещала помочь.       В дверь раздался стук. Оля фыркнула, закатывая глаза и закричала: — Сойка, зачем ты стучишь? Заходи! Где ж ты так долго была, я если опоздаю — Алексей с меня шкуру спустит, — она услышала, что дверь открылась, но не обернулась и очень удивилась, когда услышала мужской голос. — Я готов быть Сойкой для тебя, но для остальных всё-таки останусь Фейерверком, — Дима чуть-чуть усмехнулся. Ольга повернулась на его голос, совсем не заметив, как на землю упал корсет, обнажив перед мужчиной небольшую женскую грудь. Оля, совершенно не обращая внимания на Фейерверка, подняла с пола корсет и отряхнула его, расправив ленты, после чего подняла взгляд на товарища: — Можешь Сойку найти и попросить прийти сюда? — она не стеснялась стоять полунагой. Её перестали смущать мужчины, а своё тело она давно воспринимала лишь как ещё одно средство достижения цели. — Давай я завяжу, — вдруг предложил Дима. — А ты умеешь? — Да.       Ольга, не скрывая удивления, подошла к нему, отдала корсет и развернулась спиной, поправляя красное, как закат, платье. Дима аккуратно надел на неё кожаный корсет и стал методично заплетать ленты. Чёрный атлас был послушным в его пальцах, а парень осторожничал так, будто он работает с взрывчаткой.       Гарячее дыхание раздавалось прямо над плечом и неосознанно, совсем не контролируя движения, Оля подвинулась чуть ближе к Фейерверку. Он не среагировал, продолжал затягивать корсет до самого максимума. Оле спирало дыхание, то ли от корсета, то ли от настолько близкого присутствия Димы. Лампочка на потолке пару раз моргнула и свет практически погас. Дима закончил завязывать корсет и Оля вновь подалась ближе к нему. Она прижалась к нему спиной, чувствуя, как в груди стучит сердце. Дима, вопреки ожиданиям, не оттолкнул её, а наоборот, аккуратно положил руки на талию. Они будто слились в одно целое, даже дышали в унисон и это опаляло кожу на открытых участках тела Ольги. Она бы замерла так навечно. Странное ощущение волнами накатывало на нее, все внутренности будто скрутились в тугой узел. Но впервые не от страха. Она хотела, чтобы руки Димы опустились ниже, чтобы он снял с неё и корсет и платье. Чтобы она наконец освободилась от этой мерзкой и неудобной одежды. Её и пугало, и завораживало это желание.       Момент длился, кажется, вечность, прежде, чем Дима всё-таки отстранился, оставляя на её теле, в точках соприкосновения оставляя целое поле мурашек. Олю потряхивало от чувств, возбуждения и внезапно нахлынувшего холода. Платье показалось слишком открытым, слишком тонким, а температура на улице слишком низкой.       Фейерверк ушёл молча, тихо прикрыв за собой дверь, — так тихо, что щелчок замка было почти не слышно, — и до Оли наконец дошло, какой риск таился в этих двух-трёх минутах. Если бы кто-то увидел — нашёл бы её слабое место, она бы опозорилась сама перед собой, нарушив свои же принципы — никаких чувств, всё только на пользу банды. Она холодная деталь слаженного организма, и у неё нет права отвлекаться и нарушать правила.       Оля стерла попавшие на щёки слёзы, взяла пудру и принялась закрашивать татуировку креста на шее.

***

      Стоя перед кроватью в комнате на втором этаже Орхидеи, Кислота жмурила мутные глаза от неприятного полумрака и терпеливо ждала, пока стоящий за её спиной мужчина перебирал ленты её корсета, нарочито медленно распутывал шнуровку, что-то воркуя хриплым от вина и возбуждения голосом. Он заплатил ей полторы тысячи имале. На пять сотен больше, чем она просила изначально.       Полторы тысячи. Это сможет помочь Смертникам. Не слишком, но достаточно, чтобы она не считала себя бесполезной.       Ей не хотелось. Никогда. Но сегодня она впервые не могла себя заставить, с каждым касанием напоминая себе о деньгах и Смертниках.       Он прижал её животом к простыням, склонившись над обнаженным женским телом и перебирая черные волосы, заплетая в них пальцы и шепча до невозможного грязные слова. Каждый невесомый поцелуй вызывал в ней только отвращение.       Ятен считал её своей вещью, дотрагивался, оставлял неглубокие царапины и неощутимые поцелуи везде, где только можно и где точно нельзя.       Она молчала, стискивая зубы и кусая щеки изнутри, когда он наклонился к её шее. Оля думала о Диме. Вспоминала те касания, хоть и клялась себе, что никогда больше не вспомнит те мурашки. Она хваталась за то воспоминание, как за соломинку, представляла, отчаянно пыталась вспомнить всё, все движения, его дыхание, его руки. Она пыталась перенестись в свою комнату. Представить на месте Ятена Фейерверка. Отделить тело и душу, распасться на кусочки.       У неё почти получилось.       Но спасительная картинка разбилась в прах, падая треснувшим зеркалом перед глазами, с первым же болезненным толчком.