Тройной аксель

Тренировка прошла на удивление удачно – все заявленные четверные прыжки получились, выезд из тройного акселя – с помаркой, но с самого акселя Трусова (наконец-то) не упала. С хореографией тоже проблем не было, замечаний от Этери Георгиевны и Даниила Марковича она сегодня не получила. Напевая под нос какой-то попсовый мотив, она зашла в лифт отеля, в котором проживали спортсмены перед чемпионатом России. Вообще они не должны были жить в этом помпезном «Рэдиссоне» на Невском, но что-то случилось с их питерской базой, и команду заселили в один из престижных отелей Петербурга. Тренерский штаб был доволен до чертиков, многие из девчонок смущались метрдотелей, а сама Александра чувствовала себя не в своей тарелке. Рязанские корни давали о себе знать. На завтраке она долго искала обычную кашу и обычный омлет, после чего, по привычке пошла относить поднос с грязными тарелками, пока ее не перехватил персонал. Негоже именитым постояльцам отеля самим за собой убирать. Трусова уже собиралась выбрать свой этаж, как в лифт с криками «постойте, подождите!» ворвалась растрепанная Косторная. Саша раздраженно закатила глаза и подождала, пока Алена нажмет кнопку. – Спасибо, - тихо говорит Косторная. – Мхм, - не открывая рта. – Как дела? - не отстает зеленоглазая девушка. Трусова пожимает плечами. So-so. – Ты со мной не разговариваешь больше? - допытывается Косторная. Господи. – Я с тобой… - не успевает закончить Трусова, как лифт протяжно вздохнул, крякнул и резко остановился, отчего Алену слегка отбросило к стенке. Свет приветственно (или прощально) мигнул, после чего отрубился, оставив после себя только аварийное тусклое освещение. – Заебись, - констатирует Сашка. – Ты не ушиблась? Алена потирает плечо и отрицательно мотает головой. Затем поворачивается к панели и со всей силы нажимает кнопку этажа. Лифт никак не отреагировал. Еще одна попытка. Глухо. – Бесполезно. Трусова садится на пол, вытягивает ноги и зевает. Она понимает, что в таком отеле их рано или поздно вызволят, поэтому волноваться не о чем – это не советская девятиэтажка, где слесаря дядю Васю можно ждать хоть до следующего прихода Христа. А вот Косторной с ее легкой формой клаустрофобии придется несладко. – Ты понимаешь, что произошло? - судорожно говорит она, обращаясь к девушке на полу. – Лифт сломался. Пробки выбило. – Это понятно. Что будем делать? – А что мы можем сделать? Будем ждать, - Саша приветственно похлопала по полу. – Тут мягко, чисто и мухи не кусают. Садись, Косторка. «Косторка». Давно ее Трусова так не называла, и вообще никак не называла последние пару месяцев. Игнорировала ее приветствия, смотрела мимо нее, не подходила на общих сборах. Алена себя чувствовала так, будто она стала призраком для той, которая раньше ее любила. Косторная стянула с себя ветровку, аккуратно расстелила на полу и присела рядом с Сашей. Та усмехнулась, понимая, что воспитанность и любовь к чистоте у Алены не позволят ей сесть прямо на пол даже самого шикарного лифта, хоть лично шейха Арабских Эмиратов. – А тут есть люк? Трусова качает головой. – Даже если бы и был, вылезет только один из нас. А я не хочу оставаться в душном лифте, пока ты со своей «уклюжестью» поскользнёшься и будешь лететь вниз, пока не свернешь себе шею. – Ты такая добрая, Трусова. – Обращайся. Алена пытается прикоснуться к руке Саши, но та ее молча отдергивает и отворачивается к стенке. Смотря на Трусову, она чувствует злость внутри. Какого черта она так спокойна, когда между ними арктический лёд, когда ее любимая предпочитает такую правильную и классную Анечку Щербакову вместо неуклюжей Аленки? «Я тебя никогда ни на кого не променяю». Ложь. Абсолютная ложь. Косторная не выдерживает и шмыгает носом. – Не реви, - автоматически выдает Трусова. – Нас вытащат. – Я имею полное право реветь, Саша. Хоть в голос. Я боюсь закрытых пространств, особенно с такой черствой девушкой, как ты. Та с недоверием хмыкает. – Да, но только в двух случаях. Когда ты запарываешь свой коронный аксель или Розанов тебя динамит, - жесткий подкол, на который, впрочем, не реагирует Алена. – Ты равнодушная. Бесчувственная. Удивляюсь, как тебя вообще терпят друзья. – В глубине души я очень ранимая. – Ну-ну. Твоя ранимость тоже позволила со мной так поступить? Ярость больно жжет внутри, обжигая языками пламени юное сердце, а обида застилает глаза горькой пеленой. Не сдаваться при ней, не показывать свою слабость, надеяться, что она замолчит и двери лифта уже раскроются. Не вставая с пола, она бьет рукой по нижним кнопкам, но в ответ раздается лишь глухой стук. Электричества так или нет. – Я же тебе говорила уже миллион раз, что пошутила, - тихо говорит Алена, потупив глаза в пол. Предательская влага падает на мягкий ворс ковра. – Я очень сожалею, что так поступила. Резкий, дьявольский смех Трусовой разрезает пространство и душу Алены. – Ты все знала. Я тебе доверилась и рассказала всё, что со мной произошло ранее, что меня предали, опустили, унизили. Мне очень плохо и больно, это меня перемалывает как фарш в огромной мясорубке. И кто бы мог подумать, что любимая девушка со мной поступит ровно так же. Я не верю в шутки, Косторная. И тебе я тоже больше не поверю. Слова Саши отдаются пульсирующей болью в висках. Закашлявшись, Алена сжала лицо в своих руках и отчетливо ощутила аромат одеколона Трусовой, исходящий справа. Русская ракета была настолько брутальна, что предпочитала мужские духи. И это запах преследовал Алену повсюду, сколько бы она не терла свое тело мочалкой после тренировок и не засовывала постельное белье на супер-режим. – Ален, - ее плеча мягко касаются, – ну ты чего… В этом вся Трусова. Ни «извини», ни «прости за грубые слова», а всего лишь «ну ты чего». Хотя бы на этом спасибо. – Ты же любишь меня, - в нос бубнит Косторная. – Признайся уже, имей совесть. Наступает тяжелое молчание, после которого Алена понимает – это всё. Точка невозврата. Она заливается в слезах, а Саша прижимает ее к себе, также ничего не говоря. Наверное, так себя чувствуют люди, которым сказали смертельный диагноз. Только с этим диагнозом Алене жить дальше. Возможно, даже всю жизнь. Смотреть на сладкую парочку Трусова-Щербакова, как они общаются, целуются, возможно, даже женятся и делают кучу совместных фотографий. Уходят из спорта, одна ставит прыжки, вторая – хореографию. Анечка тискает собак Саши и открывает свой питомник. – Я тебя не люблю, - вздыхает наконец Трусова, – я тебя обожаю больше жизни. Мир встал с ног на голову и вернулся обратно. – Ты круглая идиотка, Трусова! - выкрикивает Косторная, размазывая по лицу слезы. Привычные тени для глаз полетели к чертям, обрисовывая почти индейские полосы от глаз к вискам. – И редкостная дура, - охотно соглашается Саша. – А еще шучу так же, как и ты. Когда между их губами остаются считанные миллиметры, в лифте внезапно вспыхивают все лампочки, от чего обе девочки жмурятся, а лифт, бодро пощелкав механизмами, едет наверх. Они глупо улыбаются и помогают друг другу встать на ноги. Пальцы рук переплетаются, и сжимаются с такой силой, будто произнося костяшками: «я больше никогда тебя не отпущу». *** – Валиева, я тебя прибью, - говорит Медведева, закрывая распределительный щит. – Ладно, выкрасть Щербакову после тренировки не составляло никаких трудностей. Но остановить лифт, чтобы Трусова и Косторная поговорили! Видимо, я не в своем уме, раз иду у тебя на поводу. Камила, потупив взгляд в пол, улыбается как маленький чертенок. Медведева треплет ее по волосам и целует в макушку, после чего старается быстрее покинуть подвал, чтобы ее не заметили. Какое счастье, что в Рэдиссоне работает их друг. Она буквально взлетает по лестнице на несколько пролетов наверх (попадаться лифтерам на глаза было бы абсолютной глупостью), и с теплыми мыслями про Валиеву и ее задумки дергает дверь номера. Закрыто. – Странно, - удивленно произносит Женя, шарит по карманам и прикладывает карточку. Красная лампочка. Она отходит от двери, щурит глаза и смотрит на номер. 407, все верно. Так какого лешего?.. Медведева хмыкнула и постучалась в дверь три раза. Из-за стен слышны чьи-то возмущения, спешные шаги и приглушенная речь, как в телевизоре с помехами. Затем к нему подключается второй голос, от чего ноги у Жени неприятно холодеют и становятся ватными. Когда дверь наконец распахивается, то Медведева уже сбегает вниз и намеревается потревожить спокойствие номера, где должны отдыхать Загитова-Щербакова.