Тройной аксель

/камила/

7 февраля

Звучит последний аккорд, и я вскидываю руки, а затем обессиленно падаю на одно колено. Знаю, что потом это растиражирует пресса, но всё равно; я чувствую, я живу, я отдала всю себя этому прокату. Хочется плакать, но слез нет. Мои нервы – одна сплошная натянутая струна, которая выстрелила перед выступлением. Сборная сидит в kiss&cry и подбадривает меня криками, особенно старается Марк – он классный. Окидываю быстрым взглядом трибуны, девочки аплодируют стоя, Женя вытирает подступившие слезы. Смотрю прямо на Щербакову, хочется протянуть ей руку в красивом жесте, как это делают хоккеисты, когда посвящают свой гол любимой девушке. Но нельзя, это не по правилам, да и ТШТ не поймет. – Устала? - заботливо спрашивает Этери Георгиевна, когда выезжаю со льда. Не представляете, как. После оглашения результатов Женя какими-то хитрыми окольными путями пробирается ко мне и тепло обнимает со спины. – Ками, это было не-ве-ро-я-т-но, - восхищенно говорит она. – Ты первая в мире, кто приземлил четверной прыжок на Олимпиаде. Этого достойна только, - делает эффектную паузу, – Камила Валиева. – Медведева, как ты сюда попала? - недовольно ворчит Тутберидзе, но не спешит нас разгонять. – Этери Георгиевна, дайте поддержать спортсмена, - лукаво щурится Женька. Они по-доброму кусаются, пока я высвобождаюсь из чужих объятий и хочу позвать к себе Аню. Ее спокойствие несколько минут назад показалось мне противоестественным. Она как будто приняла валерьянку внутривенно – обычно Щербакова выглядит иначе, и мне нравится с ней дурачиться, рушить ее серьезность и «правильность», подшучивать и давать ей заряды энергии на прокаты. Теперь мне самой нужна эта энергия, я абсолютно обесточена. Смотрю и замечаю, что ее нигде нет, ни на трибунах, ни в нашей зоне. Какое-то дурацкое предчувствие внутри поселилось гадкой скользкой змеей. Пропала. Была и пропала. И где ее искать – хрен знает. ***

11 февраля

Я хочу умереть. Вчера мне было очень страшно, больно, и разрывала несправедливость. Сейчас иначе. Меня захлестнуло такое отчаяние, от которого хотелось орать. Не плакать, а именно кричать в полный голос. Что-то внутри удерживало от того, чтобы изрезать руки в кровь. Наверное, жаль маму. Нервы сдали. Около меня почти круглосуточно дежурит Медведева, став моим ангелом-хранителем. Периодически ее подменяет Этери Георгиевна, заменяя мне сейчас родителей. – Где Аня? - пересохшими губами шепчу я. Женька лежит рядом, держа мою голову на своей груди. – На тренировке, - ее нежные пальцы неспешно перебирают мои волосы. – Когда вернется? – Она пока боится заходить к тебе. Сердце пропускает удар. Размеренно дышу, пытаясь поймать больше воздуха, он словно застревал в горле лишней деталью. Возможно, так и будет правильно, что она не видит меня в таком состоянии. Аня вообще слишком хрупкая, эмоциональная и тонко чувствующая. И почему-то хочу надеяться, что такая она только со мной. Это было бы, по крайней мере, честно. Они пришли под вечер с Трусовой. Саша мялась в дверях под строгим взором Женьки, но в итоге села в кресло. Аня села на краешек кровати, будто боясь прикоснуться ко мне. – Я не тяжело больна, - усмехаюсь в ответ на ее действие. – Ты вообще не больна, - улыбается мне самой светлой улыбкой Анечка. – Это просто ошибка такая. Несправедливость жизни. – Справедливости вообще нигде нет. Смотрю сурово на Медведеву с Трусовой и приподнимаю бровь; те все понимают и выходят из номера. Я резко сажусь и впиваюсь в губы Щербаковой страстным поцелуем, та даже испуганно вздрагивает. После чего говорю, глядя в этот карий омут: – Аня, дай мне обещание. – Не уверена, но постараюсь. – Я не смогу побороться за золотую медаль. Просто физически не смогу. У меня не получится. Забери ее за меня. Щербакова возмущенно округляет глаза, что-то кричит, но мне уже все равно. Пустым взглядом смотрю в стену, чувствуя себя вообще не здесь и не в этой реальности. Эта Олимпиада сделала меня старше лет на 10, если не на 20. Этот выбор сделать было совершенно несложно. Болеро номер два не будет, и уже почти не больно. Раны в душе затянутся, события улягутся, а человек, которого я люблю, будет счастлив. Трехкратная чемпионка России, чемпионка мира, а в недалеком будущем и олимпийская чемпионка. Закрываю глаза. Я очень устала.

/аня/

17-18 февраля

Как-то по-дурацки всё вышло. Когда я увидела, что сделала Камила на льду, мне захотелось исчезнуть. Не было никакой радости внутри. Я до самого последнего момента не верила, что она на это не пойдет, пока не произошло первое падение. После этого я перестала смотреть прокат. Теперь надо выйти, улыбнуться, встать на этот чертов пьедестал, а позже и получить медаль. Где-то рядом в истерике бьется Саша, ее бы успокоить, но у меня не хватит сил на всех, включая себя. Не знаю, где я буду ночевать сегодня, видимо, на коврике в коридоре. Каюсь, на днях сглупила. – Что пялишься? - грубо спросила меня Трусова, когда переодевалась после душа. Поднимаю брови, вздыхаю, и продолжаю мазать кремом лицо. Сама виновата, что увидела мой взгляд в зеркале. Между прочим, я имею право оценить чужое тело. Она подходит сзади и встает за моей спиной, по-лисьему улыбаясь. – Нравится? - она показывает на свой пресс. Я не сдерживаю улыбку, и отвечаю, что безумно, и мечтаю о такой фигуре, особенно о кубиках. На самом деле понимаю, что мне такое никогда не светит даже при 24-часовых тренировках в зале. У нас разное телосложение, и было бы глупо это не осознавать. Поднимаюсь со стула, и оказываюсь лицом к лицу с вездесущей Трусовой. Она изгибает бровь, и мне кажется, что сейчас произойдет что-то ужасно непоправимое, если я сделаю шаг вперед. Поэтому стою как истукан, пока она не решает вернуться к своей кровати. – Если к 30 мы будем одиноки, я женюсь на тебе, Щербакова. – Врешь как дышишь, - фыркаю в ответ, а уши предательски горят. «Мне не за что перед тобой извиняться, Саша.» С трудом заставила себя пойти на награждение. Спас только характер – видимо, Этери Георгиевна была права. Боялась, что не смогу держать себя в руках, что сорвусь, тем более, нужно было вытащить Трусову на публику – таков завет штаба. – Отмечала? – хрипло спрашивает Саша вчера. – Разговаривала, - коротко бросаю в ответ. – Поздравляю. Камиле не забудь правду сказать, - и отворачивается к стенке. Что-то надламывается внутри после вручения медалей. Черный зверек подобрался к горлу и опутал его длинным хвостом. Мне кричат вопросы про фаворита Олимпиады, я чуть не впадаю в панику, и Саша перехватывает мой испуганный взгляд. Берет под руку и уводит от многочисленной прессы. В прошлом году я несколько месяцев боролась с этим состоянием, и Сашка с Аленой мне здорово помогли. Мучилась от тревоги, мрачных вязких мыслей, каких-то нелепых видений. Любовь к фигурному катанию и наша дружба вытянула меня из этого мрака. В душе наспех залатанная дыра, а невероятная любовь Ками ее заживляет, становясь бинтом для закрытия пробоины. Впрочем, поначалу я была напугана, думала, что схожу с ума, и только позже, посоветовавшись с врачами, стала кое-что понимать. Не выдерживаю, голова кружится, падаю на колени, прямо как Валиева после своего победного проката на командном соревновании. Сквозь туман слышу, как Трусова зовет на помощь. – Тихо, - обнимает меня Саша. – Все хорошо. Мое «пожалуйста, не уходи» прозвучало настолько жалобно, настолько щемяще, что в груди что-то заныло – и Саша закусила губу. «– Сейчас нет более подходящего момента, Ань» - и этот валиевский взгляд прямо в душу. Тело было ватным и непослушным. И было страшно закрыть глаза, потому что передо мной были отливающей сталью серые глаза, будто прокалывающие насквозь своим взглядом. - Признайся, что ты хотела обогнать меня, чтобы доказать мне, что ты не хуже меня, - выдавливаю скудную улыбку. – Признаюсь, - Сашка поднимает руки вверх в сдающемся жесте.

/то что было после/

На прощальной вечеринке Марк общается с Кацалаповым и теряет остальных из виду. Спустя несколько минут он наконец-таки находит взглядом хотя бы Щербакову. То, что происходит после, парень не может прокомментировать цензурно. Наверное, этот мир сошел с ума. Поцелуй был медленным, почти извинительным. Взгляд холоднее льда, ведь они даже не ненавидели друг друга. Без страсти, почти без чувств, без какого-либо удовольствия, как поспорившие давние друзья. Впрочем, они и проиграли, и выполняют чужое желание. Трусова отталкивает Щербакову, но их закрывает собой другой спортсмен, поэтому это почти никто не видит. Раздается звук хлопнувшей двери, и Марк оборачивается. Судя по оставшимся людям, из помещения ушла Медведева. Он перестал что-либо понимать последние две недели.