punctum caecum

      Игорь справедливо считает, что Дима — хороший человек. Если бы его спросили — жаль только, что никто и не спрашивает, — он бы смело сказал, что на Дубина можно положиться. Он не выглядит как тот, кто пройдёт и огонь, и воду, но Игорь знает — если дом будет гореть, Дима будет из тех, кто не запаникует, вызовет пожарных и поможет людям успокоиться. Игорь считает, что Дима из тех немногих людей, на которых можно рассчитывать, если попадаешь в неприятности. Игорь считает, что у него есть все основания, чтобы приписать Диме звание лучшего напарника года. Игорь считает, что имеет полное право звонить ему в три часа ночи с просьбой приехать к лесополосе и забрать его.       — У нас тут тело, — говорит он, полагая, что больше никаких объяснений и не требуется. И кладёт трубку. И Дима собирается посреди ночи, ругается на чём стоит свет, но едет. Потому что Дима знает, что такое «напарник», и он знает, как работать в команде. Дима едет и думает: что ты опять натворил, Гром? Ведь Диму тоже никто не спрашивает, что он думает об Игоре. Но если бы спросили, он бы справедливо заметил: Игорь Гром — это просто огромная заноза в заднице.

***

Машина останавливается, и Гром чувствует себя парализованной антилопой в свете ярких фар. Дима выходит из машины и сразу идёт к нему — он видит, что тот собранный, несмотря на усталость и время. Игорь только-только успевает отдышаться. У него вся одежда, если не в грязи и крови, то в каких-то пятнах. Дима выдаёт хмурое: — Ага, — и поправляет очки. Ситуация требует объяснения. Во-первых, место и время. Во-вторых, только два человека, не считая Димы. И из этих оставшихся двух — жив только один. Очень интересно получается; что в такой ситуации должен думать Дима, как полицейский? А что должен думать, как друг? Дима говорит себе не спешить с выводами и смотрит на Игоря, который вытирает руки о штаны и кивает на тело. — Надо связать. И Дима видит — человек жив. Можно заметить, как он дышит; можно вообразить весь этот путь от ноздрей до конечных разветвлений бронхиального дерева; можно представить, что жизнь есть даже на Луне. Можно подумать о том, в каком году умер и родился Платон. Что угодно, только не вопрос о том, что здесь произошло и что они собираются делать дальше.       Дима из багажника достаёт верёвки: «это преступник?» — Вроде того. Дима даёт Игорю знак, чтобы он не вмешивался, сам наклоняется над бессознательным телом: «как ты на него вышел?» — Он сам меня нашёл, если можно так сказать. Дима начинает с рук, и верёвка в несколько раз обходит запястья, крепко удерживая руки за спиной: «что он сделал?» — Пока ещё не знаю. Игорь с трудом улавливает движения Димы и то, какие узлы он проделывает. Он видит петлю и то, как Дима просовывает её под чужое тело с одной стороны, а достаёт с другой, обхватывая корпус. Конец верёвки он просовывает в эту самую петлю. Пара узлов. Дима поднимает взгляд на растерянного Игоря и задаёт вопрос: — А что ты здесь делал, Игорь? А Игорь молчит. Он смотрит на крепкие и красивые узлы, на слишком аккуратную для любителя обвязку, он смотрит на результат чужого контроля: Дима с верёвкой обращается, как и с эмоциями — наматывает на кулак и скручивает в узел. Игорь смотрит и думает: как теперь развязать язык?

***

      В четверг Игоря снова подбрасывают до участка. Та же машина, которую Дима запоминает очень хорошо, и тот же человек, которого издалека видно лишь небольшим ярким пятном. И Дима вспоминает об их договорённости посидеть всем вместе. И Дима говорит, минуя один стол за другим, обходя людей и почти не смотря на Игоря: — Что насчет субботы? Игорь кивает себе: это довольно скоро. — Я спрошу его, свободен ли он в субботу. — Можно в воскресенье. В конце концов, Дима чувствует себя не приглашённым, а тем, кто сам настаивает на встрече. И если кто не помнит: всё происходило совсем наоборот. Игорь молчалив вот уже пару дней, и он похож на человека, взявшего какой-то след. Диму злит только одно — Игорь ничего ему не говорит, но всегда на него рассчитывает. Его лицо ежесекундно выражает что-то среднее между напряжением и усталостью, и когда Цветков идёт в их сторону, Гром смотрит на него взглядом «только тебя здесь не хватало». И Дима делает единственное, что может в данном случае — кладёт руку на плечо Игоря и сочувственно кивает. Он делает вид, что не чувствует, как плечо Игоря немного опускается под давлением, как он даже не пытается скинуть руку. — Может, и его свяжешь, а? — отшучивается. Дима как раз убирает руку. И смотрит серьёзно. И у Игоря сводит желудок, когда Дима отвечает: — А, может, тебя?

***

      Игорь обычно уходит ближе к рассвету — лучшее время, чтобы пройтись пешком. По пути, если идти достаточно быстро, можно заскочить в кофейню и чего-нибудь перехватить. Игорь следует выверенному плану в голове: он одевается. Он тихо открывает дверь. Он контролирует свои эмоции. Спускается вниз. Поправляет кепку. И идёт к остановке, на которой никогда не бывает людей. Эта остановка — местная достопримечательность. Игорь проходит мимо неё. Он делает с несколько тысяч шагов, прежде чем его взгляд упирается в вывеску «открыто». Уля обычно наливает ему кофе, прежде чем он успевает достать бумажник. Игорь спокоен. Игорь сам себе прописывает правила, которым нужно следовать. И сам же их нарушает.       В то утро он не просыпается самым первым (бессонные ночи неожиданно дают о себе знать), и будят его не яркие солнечные лучи, а поцелуй в плечо и тихое «Игорь», которое ему тепло выдыхают в шею. Игорь открывает глаза. Он уже не успеет купить кофе перед работой, и это кажется тем фундаментом, на котором держится его утро. Всё разрушается слишком быстро — проходит как сонливость — внезапно и без предупреждения. Просто в один момент он останавливает взгляд на часах и понимает: что-то идёт не так. Они вдвоём. Нет никакого шума, который мог бы сигнализировать о присутствии третьего в доме. Зато Серёжа улыбается ему и чуть давит на плечи, чтобы Гром устроился на спине. — Ты куда-то торопишься? Он укладывает свою голову ему на грудь, и длинные рыжие пряди щекочут Игорю лицо, заставляя морщиться. Игорь пару раз проводит рукой по чужой голове: аккуратно, чтобы не потянуть и не сделать больно. Игорь недолго молчит: ему нужно вставать на работу. А Серёжа обнимает его рукой, прямо под рёбрами — и так засыпает. Игорь даёт ему фору в полчаса. Они вместе принимают душ, и Игорь спрашивает: — Где Олег? У него какое-то там важное дело, говорит ему Серёжа, что-то по работе, что-то по обстоятельствам. Игорь не уточняет, а Разумовский не горит желанием объяснять на пальцах. Они целуются под тёплыми струями. — У нас будет больше времени, если я довезу тебя до работы, — Серёжа снова улыбается, и его глаза буквально загораются азартом. Игорь хочет возразить, но с чужим языком во рту много не наговоришь.

***

      У него есть целая башня из детских сказок, несколько автоматов с газировками в кабинете и огромная кровать, но он всё равно предпочитает трахаться в местах, не предназначенных для этого. Ему нравятся стены, ему нравится подоконник. Ему нравится в меру просторная душевая кабина. Ему даже нравится пол, на котором можно разложить пятерых. Серёжа отдаёт предпочтение кухне, гостиной и рабочему кабинету, и только после — спальне. Игорь держит ладонь на прохладном кафеле ещё несколько секунд, и, сдавшись, загребает Серёжу в объятия, хватает его под бёдра, прижимая к себе. Сверху льёт тёплая вода. Игорь говорит себе: контролируй эмоции. В загривок ударяют капли: зачем он остался здесь на ночь? Себе бы лучше ответил. Выключить воду, прижаться теснее, поцеловать — за считанные секунды Игорь выстраивает план действий. Грубовато, быстро, так, как умеет. Он своей рукой пытается обхватить два члена, а по взгляду видит, что Серёжа готов умолять развернуть его лицом к стене. Умолять его трахнуть; вжаться толстым и полностью вставшим членом в ягодицы. Отодрать. Вывернуть руки и просто вывернуть. Кусать в загривок. Кто ещё сможет сейчас увидеть в этом ошалелом взгляде немую просьбу просунуть руку между бёдер. Заставить дрожать. Цепляться за руки только для вида, кусать губы и даже порыкивать в шею, когда внутри три пальца распирают так, что хоть вой. Игорь скалится, он не просит заткнуться — не просит закрыть глаза — и перестать так планомерно сводить его с ума. Серёжа закидывает одну ногу ему на бедро и раскрывает губы, целует, хотя больше кажется, что это ещё одна попытка залезть к нему внутрь, под кожу, в самую глубину. Игорь пытается вытолкнуть этот влажный язык своим и совсем не удивляется, что Серёжа цепляется крепче, вылизывает его рот, и отстраняется тогда, когда решает сам.       Кто вообще может на это повестись? Какой человек решает спонсировать того, кто так призывно ведёт бёдрами и у кого сочится смазкой член из-за крепкой хватки на шее? Игорь почти спрашивает: кто? Ему действительно интересно, что творится в этой рыжей голове, какие планы там зреют, если сейчас Игорь держит его за яйца. Если Игорь сейчас пальцами очерчивает вены на его члене. Игорь убеждает себя, что он главный, но если Серёжа скажет: оттрахай меня сейчас. Игорь в первую очередь развернёт его лицом к стене.       — Сильнее, майор. Или нужна помощь? — Серёжа затылком бьется о прохладную стену и руку просовывает между их телами. Он больше мешает, чем помогает дрочить, но Игорь не возражает. Пальцы освободившейся руки Гром просовывает в чужой рот. Серёжа красив, так преступно красив — втягивающий щеки, с томительным причмокиванием обсасывающий его пальцы. Он склоняет голову, прикрывает глаза, точно копируя все свои действия при минете. Игорь дуреет. У него в голове остаются только грязные мысли. Почему вода не может смыть их в канализацию? Руки скользят по обнажённому телу, а Серёжа смотрит строго ему в глаза. Дразнит. Заводит. И рукой своей скользит по члену. Подстраивается под ритм частого дыхания. Он надрачивает Игорю, а не себе, но кончает вместе с ним. Игорь может только гадать, какая девиация случается в этой безумной голове, что ему хватает одного лишь вида; он подносит собственные пальцы к губам и слизывает с них его, Игоря, сперму.       До ужаса развратный. Он скупает репродукции картин Сандро Боттичелли, но знает ли он, что настоящее искусство — это он сам?

***

      Игорь не ищет встречи с Олегом наедине. Тот сам звонит ему и говорит: нужна помощь. — Ты можешь приехать? Игорь спускается в метро, когда ловит себя на мысли, что даже не задаёт вопросы. Что не пытается примерно вообразить, какая ситуация в жизни Волкова требует его, Грома, вмешательства. Он не задаёт вопросы, когда слышит: «пока я никого не убил». Он не задаёт вопросы, когда садится в машину, и Олег убирает книгу, хмуро окидывая его взглядом. Ни единого вопроса, ни единого возмущения, что он не знает дорогу, по которой они едут. Не знает, как он вообще может помочь. — Пока мы не приехали, — говорит Олег, — ты можешь передумать. Гром сумасшедший — его привлекают тайны. Он лишь качает головой и ждёт инструкции; Олег паркуется у целого ряда массивных деревьев. Эта лесная пасть поглощает их только через три томительных часа. Они идут, а за ними простираются следы из переломанных веток. Шорох листвы под ногами. Игорю зябко не от прохладного ветра, а от ощущения слежки. Будто где-то за деревьями кто-то пытается залезть к нему в голову. — Обезвредить, — повторяет Олег. Кажется — повторяет самому себе.       Если кто-то угрожает жизни Серёжи или его бизнесу — он уже не жилец. Кто-то может подыскивать красивую эпитафию и гроб побольше, чтобы расстояние от пяток до стенки было не меньше пяти сантиметров, чтобы было место, куда вместо горстки земли будут бросать горстку оружейных гильз. Олег выглядит серьёзным и сосредоточенным. Дом, к которому они выходят, окружён забором. Игорь видит: охраны здесь нет. Забор открывается, как только они подходят ближе. Олег усмехается. В его голове каким-то образом эта ситуация кажется забавной. Напряжение бодрит. Игоря же бодрит мысль о том, что вскоре вся эта таинственная дымка рассеется, и он увидит лица. Потом узнает имена. И самое главное — он узнает причину.       Олег заходит первым, и Гром следует за ним. Первый этаж. Второй. Игорь считает ступеньки под своими ногами. Он цепляется за внешнее, чтобы не копаться в своей голове. Шум наверху. Олег переходит на бег, и Игорь следует за ним, припадая к стенам и оглядываясь. Дверь, которую Олег толкает, поддаётся с раза четвёртого. Просторный кабинет с целыми книжными полками вместо картин. Перевёрнутый стол и небольшая кучка грабителей, роющихся в бумагах, ценность которых Игорю совсем непонятна. Олег наставляет на них пистолет. Грабители переглядываются, и двое из них прикрывают третьего, бросающегося к окну. Олег стреляет в ноги. Припугивает, понимает Гром. И вместо с тем он понимает, что его задача — это третий человек. Игорь следует за ним, бросаясь в окно. По кирпичной стене, с выступами, созданными для того, чтобы Игорь Гром ввязался в погоню, по темноте и холоду. Лес поглощает его, а когда расступается, Гром не видит ни машины Волкова, ни единого знака, способного подсказать, где теперь он находится. Лесополоса. Около трёх часов ночи. И вжатый лицом в грязь грабитель, отбивающийся от него. Гром получает под дых. В лицо. Ударяет в ответ, в полную силу. Злится. Сильный апперкот. Гром действует как можно быстрее, заходя за спину, пока его соперник оглушён ударом. Правый кросс: Игорь ударяет точно в открытое место между головой и плечом. И смотрит, как грабитель снова падает лицом вниз.       Думай, Игорь. Думай.       Что делать в такой неоднозначной ситуации? Игорь достаёт телефон и звонит единственному человеку, которому может. Он звонит Диме Дубину.

***

      — Что мы здесь делаем? Игорь нарушает тишину. Олег делает вид, что его интересует книга, но он всё ещё сидит напряжённый и злой, и очень плохо пытается скрыть эти эмоции. Он поглядывает на телефон: чего-то ждёт. Чего? Лично Игорь ждёт ответа; он забирает книгу из рук — кто нынче читает Чехова? Замечает подвёрнутые уголки понравившихся страниц, и отчего-то улыбается, чувствуя исходящий от книги сладковатый аромат старой бумаги. — Мы ждём сигнал. — Сигнал к чему? — Ко взлому. Игорь приподнимает бровь. Эти крохи информации, как остывшие объедки со стола — к ним даже не хочется прикасаться. Что Игорь должен уяснить? Ну, во-первых, ему не стоит доверять малознакомым людям. Во-вторых, ему не стоит ввязываться в сомнительные авантюры. А в-третьих, ему вовсе не обязательно пытаться заглянуть Олегу в глаза. — Зачем здесь я? — исправляется Гром. Олег вскидывает бровь и улыбается уголком рта. — Затем, чтобы помочь мне, — он разъясняет это снисходительно, как маленькому ребёнку. Игорь неожиданно для себя вспоминает слова Серёжи «только постель». Проблема неверно подобранных слов и заключается в том, что рано или поздно, приходится столкнуться с очевидным — с последствиями. Игорь тянет руку и весьма бесцеремонно сжимает ногу Олега. Внутренняя часть бедра — очень нежное место, а Игорь впивается в него пальцами, доставляя не дискомфорт, а вполне реальную боль. — Чёрт, — Олег спиной вжимается в спинку кресла. Чертыхается, пытаясь отцепить его руку от бедра. — Гром, блять. Игорю плевать. Он смотрит серьёзно, потому что он не из тех, кто позволит спокойно собой пользоваться. Он не из тех, кто не будет задавать вопросов. Он, блять, полицейский. Вся его жизнь — вся его работа — это бесконечный поток вопросов. И ты, Олег Волков, будешь на них отвечать.       Игорь повторяет себе: контролируй эмоции. Потом одёргивает сам себя — слишком много контроля. Неприятно бросает в пот: нужно ли так отчаянно сжимать пальцы? Он ослабляет хватку, чтобы скользнуть выше. Чтобы сжать яйца, игнорируя жёсткую ткань штанов. Джинсы тебя не спасут, Волков. — Я помогу тебе в любом случае, — спокойно говорит Гром. — Но я должен узнать больше. Что за люди? Что они взламывают? И какое к этому отношение имеешь ты? — Так вот как ты проводишь допросы обычно? Игорь перестаёт сжимать. Даёт Олегу отдышаться, но руку никуда не убирает. — Можно перейти к прянику, если кнут тебе не подходит, — ладонь точно нажимает на ширинку, круговыми движениями, будто массируя, Игорь пытается стимулировать его член. — Отвечай. — Снимай штаны. Игорь растерянно моргает. Уточняет: — Что? — Если хочешь, чтобы я тебе ответил — снимай штаны. Олег смотрит ему в глаза. Игорь чувствует ладонью, как твердеет член у него в штанах, и перестаёт поглаживать. Он убирает руку, пока Волков отодвигает сидение назад и откидывает спинку до талого. Игорь смотрит на него внимательно. Визуально кажется, что места становится больше. Игорь расстегивает ширинку на своих джинсах, а Олег начинает говорить: — Здесь неподалёку есть коттедж. Серому нравится называть его «резиденцией Разумовского». Он хранит там разные вещи, — Олег жадно следит за тем, как Игорь приспускает свои штаны, и добавляет: — разные ценные вещи. Игорь говорит: ага. Он пальцами цепляет резинку своего белья, когда его резко останавливают. — Не надо, — Волков проводит языком по своим губам. Он действует бесконтрольно, утягивая Игоря в поцелуй. Жадный, слюнявый, такой, после которого хочется вытереть губы и ещё пару дней не смотреть друг другу в глаза. Слишком откровенно, слишком грязно, слишком хочется это повторить.       Общество призывает чувствовать вину за собственные желания. Игорь знает, насколько безрассудно тискаться в моменты, как этот. Сигнал к действию может прервать их в любой момент. Они сидят в машине, но кажется, что сидят на пороховой бочке. — Это всё? Олег молчит, но Игорь считывает это за ответ. И этот ответ его не удовлетворяет. Он тянет штаны обратно наверх. — Стой, — Волков шумно выдыхает. — Попробуй как-нибудь устроиться. Задницей ко мне. Глаза Игоря расширяются в удивлении. Он не спешит выполнять просьбу. Они так и сидят, смотря друг другу в глаза. — Серый переживает за сохранность своих вещей. Он сотрудничает с ХОЛЬТ. И он им не доверяет. Но ещё больше он не доверяет НАКАМОТО. Единственное, чем они славятся, так это воровством чужих проектов. — Почему сегодня? Почему сейчас? Игорь всё ещё сидит на своём месте. Олег сглатывает, он повторяет: «повернись, как я сказал». Потом добавляет: «я отвечаю за безопасность». — Это я уже слышал, — Игорь усмехается. — У меня свои источники информации. Я сказал больше, чем должен был, — Олег открывает бардачок и достаёт пачку презервативов. — Не напрягайся. Просто сделай так, как я говорю. Я не прошу тебя снять бельё. Игорь привстаёт со своего места. Ни о какой грации не может идти речи, когда он в тесноватой машине пытается перебраться на заднее сидение, переступая коробку передач. Он коленями упирается в мягкую сидушку, а руками обнимает подголовник. Рука Олега точно оглаживает его зад, будто бы успокаивая. — Красивый, — выдыхает Волков. Пока он раскатывает презерватив по своему члену, Игорь оборачивается. Смотрит странно, нечитаемо. — Всё хорошо? Игорь кивает. Он переминается и одной рукой для большей устойчивости хватается за ручку на потолке. Как понимает потом — делает правильно, потому Олег перебирается к нему, прижимается грудью к спине, налегая и заставляя прогнуться. Подставиться. — У тебя остались ещё вопросы? — Олег просовывает руку ему между бёдер, прохладную и влажную от смазки, после чего вытирает её о салфетки, чтобы не испачкать одежду. Игорь говорит: нет. — Хорошо, — Олег кивает. — Потому что после ты не сможешь говорить. — Очень сомневаюсь. Игорь облизывает губы и замирает, когда его кусают в загривок. Хочется взвыть, потому что наглая рука забирается ему в бельё и интенсивно поглаживает. Он слышит, как тихо смеётся Олег: ну, что, всё ещё сомневаешься? Можешь говорить? Игорь стискивает зубы и жмурится. Между бёдер непривычно влажно, а на член давит ткань белья и чужие пальцы. Он сильнее хватается за ручку, и от напряжения на руках выступают вены. Олег любуется этим телом. Смакует отзывчивость, с которой Гром пытается свести ноги, когда он просовывает между ними свой член. Красивые и крепкие бёдра сжимают так, что перед глазами стирается весь мир; остаётся только Игорь и дикое желание вывернуться наизнанку, но заставить его скулить, чтобы если и мог думать, то только о члене, что поршнем вбивается между бёдер, а мог бы внутрь — в узкое, влажное и пульсирующее нутро. Олег уверен, если бы он оказался внутри Грома, он бы сошёл с ума от горячей тесноты, от чужой чувствительности, которую Игорь пытается спрятать под контролем собственных эмоций. Игорь лбом упирается в мягкий подголовник. Его бросает в жар, когда он думает, что этот член мог быть сейчас внутри него. Рука тут же опускается вниз. Игорь накрывает своей ладонью ткань белья, под которой чужая рука всё ещё настойчиво его ласкает. — О чём ты подумал, Игорь? — Олег усмехается ему прямо в шею. — Скажи мне. Я ведь всё чувствую. Твой член дёрнулся у меня в руке, только что. От него ничего не скроется. Ни единая мысль, ни единое желание. Олег своими фрикциями выталкивает всё наружу. — Я подумал о том, что почему-то всё ещё могу говорить. Справедливости ради, аргумент железобетонный. Олег поддаёт бёдрами сильнее, из-за чего Игорю грудью приходится вжаться в мягкую спинку сидения. Горячее дыхание заставляет его думать о том, насколько тяжело Олегу сдерживаться. И о том, что было бы, если бы он не… — А мне кажется, ты думаешь о том, как я тебя трахаю, — член в его руке снова возбуждённо дергается, и Олег со смешком зарывается носом в короткие волосы на загривке. Игорь вздрагивает. — Думаешь о моём члене. О том, насколько ахуенно было бы сжиматься на нём своей дыркой. Мне бы пришлось постараться, чтобы хорошо её разработать. Игорь гортанно стонет. Он даже не знает, что нравится ему больше — рука, которая скользит от головки к основанию или хриплый шёпот, заставляющий его кусать губы. Никогда ему ещё не приходилось представлять подобное, а Олег, игнорируя весь внешний мир, продолжает изводить его откровенностью: — Я бы входил до упора и ты бы ощущал мой член здесь, — Олег высовывает руку из его белья, прижимает её к животу, надавливает, будто он уже внутри. Игоря не на шутку ведёт. Олег так тяжело дышит, что его всего обдаёт жаром. В нетерпении Гром за запястье тянет чужую руку вниз, обратно к своему члену. И какое же это наслаждение, когда резинку белья оттягивают в сторону и единственное давление, которое Игорь чувствует — это давление ладонью на основание члена.       Рука скользит выше. Олег большим пальцем обводит влажную головку. У Игоря ощущение, что он истекает смазкой, а влага между бёдер усиливает это блядское чувство. Ему хочется одновременно и развести ноги, чтобы ощутить больше и свести, потому что на самом деле только это помогает ему по-настоящему чувствовать движения Олега. Его крепкий член и наполненные яйца, его хаотичные толчки и напряжённые бёдра, на которых не так давно сжималась до боли рука Грома. Олег вытворяет с ним что-то странное. Игорь прикрывает глаза, у него горит не только лицо, но и всё тело, его разъебывает от осознания, что он получает кайф от происходящего. Что сам сжимает бёдра, с жадностью пытаясь уловить гортанные стоны Олега за своей спиной. Если бы тот только мог — он бы разложил его, расхристанного, задыхающегося, как можно свободнее и выебал до крупной дрожи во всём теле. А Игорь бы не просто позволил — Игорь бы сам развёл ноги. С огромной нежностью, Олег обнимает его рукой поперёк груди. Удерживает, не давая свалиться, когда тело начинает подрагивать от приближающегося оргазма. Машину шатает, и за звуками шлепков и стонов, Игорь слышит влажное хлюпанье, усиливающееся по мере того, как он спускает в тёплую и надёжную руку. Олег останавливается. Он вытирает сперму салфеткой, которую после бросает под ноги. Поправляет бельё на Игоре и думает отстраниться окончательно, когда Гром заводит руку за спину и хватает его за бедро. — Нет, — говорит он. — Продолжай. Я хочу, чтобы ты тоже кончил. — Можно рукой, — растерянно отзывается Волков, и усмехается довольно, когда Игорь качает головой и просто выдыхает «пожалуйста, продолжай». И Олег крепкой хваткой двух рук сжимает его бёдра, протискиваясь между, прикрывает глаза и добавляет скорости. Нежная кожа внутренней стороны бёдер заметно краснеет, как могла бы уже краснеть натруженная дырочка, но Олег ограничивается имитацией; он увеличивает частоту и амплитуду движений, и стонет в голос, чувствуя, что с каждой фрикцией становится ближе к оргазму. Он тянет Игоря за бёдра, ближе к себе, не стесняясь насаживать жестче и быстрее, потому что знает — не навредит. Заодно красуясь перед Игорем и показывая, как основательно и на всю длину он может его вылюбить в постели. Отыметь. Разложить. Трахнуть. Сделать своим. Олег кусает и целует его шею, те места, которые не скрыты под футболкой, и продолжает двигаться — до предоргазменной пульсации, и после — до последнего сокращения, спуская в презерватив, хотя хотелось бы, несомненно, в Игоря.

***

      Он так беспечен, когда звонит Олегу и говорит: — Привет. — Привет? — Олег усмехается в трубку. Ему представляется, что Серёжа разваливается в кресле и кокетливо наматывает на палец прядь рыжих волос. Он преувеличенно расслаблен и, возможно, испытывает какое-то количество скуки, из-за которой и звонит. — Я так заработался, что пропустил какие-то важные языковые реформы? Мы теперь здороваемся иначе? Холла! — Серый, — Олег фыркает. У него под ногами два связанных тела и где-то Игорь, преследующий третьего. — Мне не до шуток. — Брось, я ведь вижу, что ты ничем не занят, — Серёжа улыбается, и Олег только сейчас замечает камеру в углу кабинета. Она подмигивает ему красным светом. — Следишь за мной? — Олег с усмешкой показывает в камеру средний палец. — Должен же я быть уверенным, что мой Волчонок не пострадал. — Серёж. — Где Игорь? — Серёжа становится серьезным. — Не уверен, что это была хорошая идея, впутывать его во всё это. — Это была твоя идея, — напоминает Олег. Сережа вздыхает: ты меня не остановил. — Он позвонил своему напарнику, — продолжает хмуро Олег. — Мне избавиться от них? — Что? Нет! Олег замирает. Когда он понимает, как это звучит со стороны, его прошибает смех. — Я о людях Хольта, Серёж. Серёжа цокает. И Олег представляет, как он закатывает глаза и закидывает одну ногу на другую. Когда Олег начинает говорить, он меняет ноги местами. — Решите проблему между собой. Мне всё равно, отпустите вы их, арестуете или оставите связанными в лесу. Меня устроит любой вариант, который устроит… — Грома? — догадывается Олег. — Нет. Его напарника, конечно, — Серёжа говорит об этом, как о само собой разумеющемся. У Олега не остаётся другого выбора, как убрать пистолет. Он знает методы Грома и слышал о Диме, и этого достаточно, чтобы понять — сегодня всё будет по закону. И всё же. Что такого особенного в Диме?