Мятные слёзы

***

      Солнце уже давно встало и теперь настойчиво щекочет своими лучами парня, мешая спокойно спать.       Жожо не спеша тянется и открывает глаза. Один.       Внутри всё холодеет. — Блять, какой же я идиот, — ругается себе под нос Пешков и тянется за телефоном.       Часы показывают 16'44, а папка звонков разрывается от количества пропущенных друзей. Вырубило Жожо на самом деле надолго.       Отправив в общую группу короткое «всё в порядке, проснулся», Сергей падает обратно на простынь. На коже до сих пор ощущается тепло от прикосновений. Сердце снова хочет заплакать, вспоминая вчерашний день, но слёзы уже не идут. Жожо плетётся на кухню, но ничего не ест. Смотрит в окно — вечер, уже почти стемнело. Всепоглощающая моральная боль в груди перетекает в физическую, и трясущаяся рука сама тянется к ножу. Жожо злится — не может сделать ни пореза. И от этого ещё хуже. Он так и сидел на кухне, пока не понял, что уже не просто рыдает, а почти кричит.       В дверь коротко постучали. Не чувствуя ног, Серёжа плетётся к двери. Глаза были красными и опухшими от слёз, но ему было всё равно на то, как он сейчас выглядит. — Серёг, это я.. Вчера ушёл не попрощавшись. Решил это.. зайти, — голос за дверью заметно дрожит. «Видимо, он волнуется» — безэмоционально заключает Пешков, из-за своего состояния не опознав по голосу Ваню.       Перень проворачивает замок два раза. Третий щелчок обозначил, что дверь открыта. — Я вспомнил, что у тебя в холодильнике ни крошки, вот решил принести тебе немного.. — слова застревают поперёк горла.       Дипинс сжимает ручку своего пакетика с едой так, что побелели костяшки. Расширенные от ужаса глаза уставились на картину, разворачивающуюся перед ним.       Не позаботившись о пакете с едой, Ваня небрежно кидает его на пол и хлопает дверью. — Боже, Сережа, ну ты чего… — нервно тараторит он и тянет руки для объятий, и Жожо, даже не сопротивляясь, падает в них, начиная рыдать снова.       Ваня нежно, почти невесомо касается подушечками пальцев волос, запуская руку в пшеничные кудряшки. Аккуратно проводит от затылка к уху и наоборот, выводит петли и круги, старательно пытаясь успокоить Жожо.       Он со страхом заглядывает в чужие глаза, которые также смотрят в ответ и снова наполняются слезами. — Извини меня, Серёжа.. Я не знаю, почему ты плачешь, но если я вчера сделал омегаборщ, ты лучше так и скажи. Из-за алкоголя всё то, от чего я так старательно пытался тебя уберечь, открылось. Я души в твоей кучерявой макушке не чаю. И если ты теперь считаешь меня ебучим геем, как считали мои прошлые однокла… — Ваня запнулся, — в общем, если ты захочешь всё закончить, я пойму, просто.. — Так ты сменил школу, потому что тебя... — Жожо оцепенел. В голове складываются все недостающие кусочки пазла, объясняя также и холодное поведение Вани, но никогда не отказ.       Серёжа услышал всё, что хотел, но до сих пор не может поверить. Губы сами тянутся к чужим, сливаясь в мягком поцелуе. Целует осторожно, будто пробуя на вкус или боясь обжечь, в то время как руки, словно тиски, крепко сжимают чужое тело, выдавая настоящие чувства. Парни остраняются друг от друга, чтобы отдышаться. Жожо упрямо буравит взглядом Ваню, всё ещё боясь увидеть отвращение, и не может сдержать улыбки, когда напротив его встречают лишь светящиеся глаза и кривая, но счастливая ухмылка. — Я.. я тебя... — пытается наконец выразить свои чувства Жожо в заветных словах.       Язык не слушается от переисбытка эмоций, щёки горят от смущения и счастья, а улыбка будто вросла в лицо. — Я тоже тебя люблю, — выдыхает Дипинс, и снова тянется к чужим губам за новым, более смелым поцелуем. Он чуть надавливает языком, призывая приоткрыть рот, и проталкивает его внутрь.       Жожо буквально плавится в руках Вани. Он даже подумать не мог, что тот так ахуенно целуется. Отдавшись мыслям и ощущениям, Серёжа не замечает, как влажные губы мягко коснулись шеи. Из рта вырывается судорожный вздох. — Так понравилось?) — довольно шепчет Дипинс на ухо кудрявому. — Не знаю... Не распробовал. Сделай так ещё разок, — парирует Серёжа.       Ваня влюбленно растягивается в ухмылке. Легко потянув за кучеряшки, он открывает себе чужую шею, чтобы провести влажную дорожку от уха до ключицы.       Жожо незаметно тянет Ваню к кровати, отвлекая поцелуями и оставляя красные метки на бледной шее. Добравшись, толкает его на простынь, нависая сверху: — Умоляю, разреши наконец потрогать твой прессик.. у меня уже.. ломка.. — наигранно изображает страдание Серёжа.       Возмущения не следует, что автоматически расценивается, как согласие. Руки Жожо спешно пробираются под кофту, вырисовывая несуществующие фигуры на торсе. Серёжа нетерпеливо стягивает одежду, любуясь телом. — Я уже говорил тебе, насколько ты красивый?.. — с восхищением выдыхает Жожо и тянется за новым поцелуем. Прикусывает нижнюю губу, выбивая из тела напротив возмущенный вздох. Медленно водит руками, подушечками очерчивая каждый изгиб мышц.       Губами спускается ниже, пока не доходит почти до паха, и Ваня, смущённый такими действиями, принимает попытку оттолкнуть кудрявую голову: — Погоди.. — мямлит он, пока Жожо забвенно расстёгивает застёжку на его джинсах.       Ненужная одежда летит вниз, оголяя тело. Ваня чуть дёргается, пытаясь прикрыться, но его руки мягко перехватывают и отводят в сторону.       Серёжа целует бедра и живот, но, будто дразня, совершенно не касается давно стоящего члена. Дипинс сжимает простынь и тяжело дышит. Своеобразная пытка продолжается ещё пару минут, и наконец он сдаётся: — Пожалуйста... — волосы давно растрепались и теперь липнут ко лбу от пота. Всё тело плавится от желания. — Что «пожалуйста»? — Серёжа непонимающе выгибает бровь. — Ну, пожалуйста       Жожо усмехается, но просьбу выполняет, не в силах больше сдерживаться. Он аккуратно обхватывает пальцами член и накрывает головку губами.       Тело под ним издаёт сдавленный стон.       Жожо гладит, целует, берёт так глубоко, как может, а потом снова дразнит, лишь целуя.       Ваня, тяжело дышит, накрыв рот рукой, чтобы сдержать стоны. Достигнув передела, он кончает. И лишь с опозданием замечает, что попал Жожо прямо на лицо. Рваные и невнятные попытки извиниться прерываются поцелуем. Таким чувственным, будто парни не целовались, а хотели друг друга съесть.       Кое как обтеревшись одеялом, оба ложатся на кровать, вжимаясь в друг друга в объятьях. Они ничего не говорят, да это и не нужно. В голове приятная пустота. Дипинс не спеша перебирает пшеничные прядки Серёжи, прикрыв глаза.       Всё, что сейчас важно для Жожо, это Ваня, тяжело дышащий и крепко прижимающий к себе, разгорячённый, раскрасневшийся, уставший, улыбающийся и невообразимо красивый, но, главное,       его.