Когда сады цветут

С тем же ливневым дождём, что шёл в походе на пятый день, наступил декабрь. Но уже ощущение приближения Нового года заставляло создавать себе самому настроение. В мокрых витринах красовались новогодние игрушки, светодиодные олени и полярные мишки, изящно оформленные подарки. В парке, который каждый день проходили Женя и Герда, стволы деревьев были украшены гирляндами, точно женщины в шикарных платьях, которые со всей кропотливостью готовились к балу. Не хватало лишь снега. На третьем уроке, настроение Жени подпортила… Виолетта. Выхватив у Герды какой-то листок, она носилась по классу и саркастически смеясь, она пыталась прочесть, что было внутри. — Это же ничто иное, как любовное послание! — воскликнула Калтыгина и начала читать: — «Не знаю, при каких обстоятельствах я смогу тебе показаться и найду ли смелость, но мне очень хочется сказать, что ты…» Не успев дочитать предложение, записку из рук Виолетты выхватила… Паулина Алексеевна. — От лица Калтыгиной Виолетты, прошу у тебя прощения, Герда, — с огорчением сказала она, а после, обратилась к Виолетте: — А тебе я очень рекомендую к просмотру старый поучительный фильм «Чужие письма». — Да что в этом такого? Почему нельзя читать чужие письма?! Подумаешь! — скривилась Виолетта. — Нельзя и всё тут. POV Женя: И тут я вспомнила этот фильм и то, как Паулина Алексеевна ответила Калтыгиной словами той учительницы. Меня покоряет её умение словесно показать человеку, к какому месту он принадлежит. Я, конечно, тоже могу, но не настолько деликатно! Её хладнокровность, обходительность, красноречивость — всё к месту. От моей былой ненависти почти не осталось ничего: восхищение к ней заполняло моё сердце, потеснив собой напускное чувство. Всё же, помимо любви, есть ещё, как минимум два, не менее сильных чувства: ненависть и восхищение… В тот самый период, когда я стала относиться к Паулине Алексеевне лучше и уважительнее, она стала отдаляться… Логического объяснения этому нет. Она просто-напросто игнорировала меня, не здоровалась, не интересовалась, не вызывала к доске, даже не смотрела в мою сторону! — Посмотрим на это с другой стороны, — сказала Герда, — она теперь не ставит тебе двойки… — Лучше бы ставила! Лучше бы ставила! — воскликнула я, не отдавая себе отчёт. Поскольку я практически не общалась ни с кем из своего класса, кроме Герды, я была не в курсе последних событий. Укол совести кольнул лишь Майю и потому, подойдя ко мне, она всё рассказала. От спокойной Жени, которой я старалась быть эти два месяца, не осталось ничего. В порыве злости, я выбежала из класса и отправилась на поиски того, кто снова сделал это со мной. Калтыгина, став свидетельницей того, как между мной и Паулиной Алексеевной тают льды, рассказала всем и каждому, что та встречается с Сухаревым. Новость разлетелась по школе так, как, в принципе, разносятся все грязные новости. Главным зачинщиком и треплом в этой истории выставили, конечно, меня. Было уже поздно оправдываться: первой Паулине Алексеевне об этом рассказала она же, будто бы Огнева, дабы отомстить за несправедливое и незаслуженное отношение к себе, говорила за её спиной далеко нелицеприятные вещи, обсуждая её личные отношения и критикуя её в целом как учителя. — Ты не видела Женю? — спросила Герда, подойдя к Майе. — Где-то здесь. — отмахнулась Майя, — Знаешь что, она полностью оправдывает свою фамилию! — Что это значит? — Увидишь! Я нашла Виолетту на четвёртом этаже. Моим желанием было спустить её отсюда, но через окно. Непреодолимое чувство ненависти наполнило моё нутро и я не выдержала. Налетев на Калтыгину прямо посреди коридора, я схватила её за светлые волосы и, как упрямую ослицу, тащила до самого туалета. На визг сбежались все, но меня это не останавливало. — Жалкая лицемерка, — говорила я, глядя в её красное лицо, — Ты что творишь вообще? А на что ещё ты способна? — Я уничтожу тебя, тварь! Я уничтожу тебя! — визжала она. — Сначала высвободись из моих рук! — взбесилась я и окунула её волосы в унитаз. — Я раздавлю тебя! Ты пожалеешь, что на свет родилась! — не унималась она. — И ещё раз. — уже без единой эмоции сказала я и окунула её вновь. Разборок было, конечно, не избежать. Сказать, что Гордеева была в шоке — ничего не сказать. Лоза ворвалась в кабинет на своей невидимой метле и начала кричать. Я всё ждала, когда войдёт Калтыгина, но ожидание было напрасным, наша классная руководительница отпустила бедняжку домой. Не сказав мне ни единого слова, она продолжала заниматься своими делами в то время, как Лоза вывалила всю кучу дерьма на меня. На удивление я не пререкалась, мне может больно сделать лишь тот, на кого мне не всё равно. Когда нравоучения кончились, я вернулась за свою парту и немо смотрела на Паулину Алексеевну. Наконец она подняла свой взгляд и спросила: — Ты что-то хотела сказать, Евгения? — Я бы никогда так не поступила. Это не я! — выпалила я и увидела в её глазах грозовые тучи. Очевидно, она мне не поверила…