Глаза с разводами янтаря

Первый раз Люмин приглашает Чайльда на фестиваль первого полнолуния сугубо из вежливости. Просто проходит мимо Банка Северного королевства и решает заглянуть. Просто хобби у неё такое, по крышам рядом с фатуи гулять и на фестивали их приглашать. — Прости, комрад, — говорит Чайльд, — наш знакомый консультант похоронного бюро подпортил мне репутацию… в Снежной дел невпроворот. Запусти за меня самый красивый фонарик! Он словно виновато смеётся, ерошит рыжий ураган на затылке, но в его глазах нет и тени улыбки. Люмин почти безразлично пожимает плечами. Нет, ей совсем не обидно; нет, позвала Тарталью вместе отпустить в ночное небо фонарик она не из большого желания, а исключительно из вежливости. Исключительно по старому знакомству и немножко из корыстных целей, чтобы побольше узнать о фатуи; он-то явно был куда приветливее Синьоры. Нет, она не расстроилась. Совсем нет. Ни капельки. Пока еще они друг от друга слишком далеки. Пока еще теплится обида за Золотую палату. Пока еще Тевкр не забрался на корабль до Ли Юэ. Пока еще Люмин не знает, что Чайльд любит не только драки и корыстные планы; что Чайльд все сердце готов отдать своей семье. Пока еще. Второй раз она немного нервничает. Слишком многое за этот год изменилось; хотя бы то, что из вредного фатуи-шутника Тарталья стал ее ласкучим лисом Аяксом. Начало письма она перечеркивает раз десять. «Аякс» кажется очень сухим; «Господин Предвестник» чересчур официальным, сквозь строки и море он может не понять и заволноваться; а «любимый» какое-то совсем уж тошнотворно неестественное. Она критично осматривает все варианты и оставляет немного длинноватое и нескладное «мой любитель наводить хаос». Аякс приходит с нового обращения в полный восторг. «Прости, моя Царевна, — читает она ровные строчки, буковка к буковке, — что Скарамучча, что Арлеккино прибавили мне тут забот. Обещаю посмотреть с тобой на фейерверки в следующем году». В этот раз сожаление, которое она держит в пальцах, искреннее, настоящее; она может его потрогать, как нежные цветы, которых коснись — рассыпется, а напоследок оставят бархатистость на пальцах и сладко-горький аромат перед носом. И может представить Аякса. Как он свёл бы брови домиком, немного надул бы губы; может, попытался бы зацеловать щеки Люмин, пока она не начала бы смеяться и не забыла бы любые причины для грусти. Может, так бы все и было — но его рядом нет. Люмин начинает понимать, как себя чувствует Тевкр. Маленький, заваленный обещаниями и завтраками; и понимающий, что так необходимо. Только невыносимо скучающий то ли по уверенной ухмылке, то ли по нежной улыбке; то ли по нахальству в синих глазах, то ли по время от времени едва заметному проблеску сияния жизни в них; то ли по рыжим растрепанным волосам, то ли по тому, как смотрятся в них цветы, сорванные под рассветным солнцем, ещё с капельками прохладной росы на лепестках. Но сейчас, спустя всего пару месяцев, у Люмин трепещет сердце; мечет крыльями, как пташка, которая вот-вот и вырвется из тесной клетки рёбер. Она в Инадзуме. Аякс в Инадзуме. И фестиваль тоже в Инадзуме. Пальцы Люмин не дрожат, когда она сжимает меч перед стражами руин. Не дрожат, когда приходится биться с Вестниками Бездны, и запястья не слабеют ни на секунду, когда она поднимает оружие против сотен и тысяч монстров на своём непростом пути. Но кончики предательски покалывает, когда она открывает двери чайного дома Коморэ, где они условились увидеться. — На Рито будет фестиваль Иродори, — говорит Люмин просто посреди ужина. — И мы… можем пойти вместе. Если ты хочешь. Она прикусывает собственный язык и спешит почти опрокинуть в себя чай из маленькой-маленькой чашки размером с ее ладошку. Был бы здесь Тома, наверняка бы ужаснулся таким манерам. Аякс, только-только неуклюже наколовший кусок рыбы на палочку, поднимает к ней взгляд. Он думает, перебирает в голове все свои поручения и обязанности; но Люмин перебивает прежде: — Скарамучча не появится в это время, фестиваль организовывает фамильяр сёгуна. И в Банке все хорошо, из Разлома всех фатуи вывели. И в Снежную тебя не вызывают, я говорила с Катей. И даже Тевкр не собирается пробраться на какой-нибудь торговый корабль. Аякс в ответ смеется, откладывая палочки даже без сожаления. — Ты что, переписываешься за моей спиной с Тевкром? Люмин улыбается и довольно загадочно отводит взгляд, пожимая плечами. — Может быть. — Может быть? — Может быть, и не только с Тевкром. Тоня неделю не будет печь тебе оладушки, как вернёшься, если ты не пойдёшь со мной… — Как ты подготовилась, — он с мягкой улыбкой сводит брови домиком; Люмин понимает, что ему из-за этого даже немного совестно, и ее такая реакция полностью устраивает. — Я просто не могу отказаться. Она с гордой улыбкой вздергивает подбородок. Аякс упирается ладонью о низкий столик и звонко чмокает кончик ее носика. Впрочем, даже если бы Аякс попытался казаться ещё более занятым, чем уже был (если такое вообще было возможно), то с треском бы провалился. У Люмин все было схвачено — и на следующий день ему пришло аж четыре письма из дома. Когда он забирал их утром у своего подчиненного, обернулся на Люмин, что нежилась в кровати — и очень убедительно делала вид, что вообще не знает, что там в этих письмах. Тевкр начинал письмо радостно: «Братик! Представляешь, Люми рассказала мне об одной книжке… Пожалуйста, купи ее для меня на фестивале!… После прошлого раза Тоня никак не пускает меня в порт — но я прорвусь!…» Антон оказался сдержаннее: «Аякс! Мама говорила, что в Инадзуме, где ты сейчас по работе, есть книги с чудесными иллюстрациями… Мне не хватит наглости просить тебя… Был бы несказанно рад увидеть вживую хотя бы одну…» «Дорогой брат, — писала Тоня, — Антону нужны учебники…» Аякс даже не сдержал тогда смешок — Тоня и не пыталась делать вид, будто все не было подстроено ради того, чтобы он отдохнул на этом фестивале. И еще, видимо, отправил в Снежную целую домашнюю библиотеку. «Мой любимый сын, — читал он в письме от мамы, — если ты обидишь эту девушку, я откручу тебе голову». — Мне угрожают кровавой расправой, если я тебя обижу, — делится Аякс с Люмин. Она поворачивается на живот, сминая под собой одеяло. Задумчиво вздыхает, лениво приоткрывая веки. На ее светлой-светлой коже переливается солнце; Аяксу кажется, будто ее волосы сотканы из золота, а в глазах сверкает настоящий янтарь. Он, определенно, самый богатый человек в Тейвате, раз главная драгоценность всех миров и вселенных позволяет ему себя целовать. — Ответь, что не успеет, — по-утреннему сонно тянет она, — я расправлюсь быстрее. Люмин прикрывает глаза и улыбается; и нутром чувствует довольство Аякса. Абсолютно не нормальная реакция; но разве она его полюбила за «нормальность»? В первый же день фестиваля Люмин, как всегда, оказывается в самом эпицентре (спасибо, господин Камисато), а Аякс, как всегда, за ней — поддерживающей тенью, не отпускает чужой ладони, невесомо переплетая с ней пальцы. Одного прищура Люмин хватает, чтобы засмотревшиеся на красную маску в волосах тут же с преувеличенным вниманием занялись своими делами. Несмотря на все подводные течения под священной сакурой, Инадзума, если спросить Люмин, это королевство сплетников; и все уже знают о Синьоре и сомнительных дипломатических отношениях с фатуи. Аякс не собирается ни перед кем оправдываться, Аякс в принципе умудряется себя к фатуи особо не причислять; а Люмин вдруг вспоминает о маске, оставленной жрицей. По ее мнению, на рыжих волосах лисья мордашка выглядит куда симпатичнее. У них достаточно времени, чтобы прогуливаться по красочным улочкам каждый вечер. Каждый день они покупают по книжке и читают, сидя где-нибудь под красочными фонариками в укромном уголке, накупив чего-нибудь вкусного. Паймон каждый раз сама находит себе оправдания: то ей срочно понадобился Альбедо, то она проконтролирует, не бомбит ли Кли рыбок, то Син Цю обещал угостить ее в ресторане за сохранение тайны его творчества… Люмин наконец-то чувствует, что может отдохнуть. И не только потому что наконец-то фестиваль смогли организовать без нее, не только потому что она видится с друзьями почти каждый день и разгадывает интересные загадки, которые встречаются им на пути, и не только потому что там полно развлечений на любой вкус и цвет. Еще и потому что Аякс не дает ей ничего делать. — Пойдем, возьмем яичные рулетики, — как-то говорит он; ласково цепляет пальцами концы шарфа за ее спиной, пропуская мягкую ткань по ладони. — Я приготовлю, — по привычке отвечает Люмин, кусая губы, — только нужно найти яйца… Аякс мягко усмехается. — Мы просто купим. Люмин отвлекается от рассматривания ближайших крыш (обычно гнезда можно было найти именно там) и непонятливо на него смотрит. — Но я могу приготовить… — Я и не сомневаюсь, — Аякс берет ее под локоть и ведет к лавочке с едой. — Можешь и на крышу залезть, и яйца там найти, и приготовить, Царевна, я и не сомневаюсь… Люмин вновь и возразить не успевает, как он уже вручает ей в руки рулетик, завернутый в широкий листок мяты. Кладет ладонь на ее щеку, наклоняется и ласково целует в макушку, едва задевая носом цветы в ее волосах. Аякс берет себе «ничто-не-испортит-нам-этот-фестиваль» установку. Его не смущает Итто; он, конечно, хочет вызвать его на самую настоящую дуэль, потягаться с силами с они, но, спасибо Томе, Люмин удается вернуть его с небес на землю; да и может разве какой-то они сравниться с архонтом, Аякс, серьезно, да-да, уговорю я Чжун Ли в следующий раз сражаться с тобой в полную силу, раз так сильно хочешь булыжник на голову. Не портит настроение и Кадзуха, наоборот, от тайн прошлого в Аяксе пробуждается какой-то детский интерес и предвкушение; он не имеет ничего общего с кланами Инадзумы, но ему ужасно интересно, чем все закончится. Сиблинги Камисато, Аято в частности, его больше забавляют; смотря на Аяку, он с нежностью говорит о Тоне. Когда перед открытием последнего портрета Касэн к ним присоединяется запыхавшийся Тома с кошельком в руках, Аякс сочувствующе хлопает его по плечу и с барского фатуйского кармана дает щедрый мешок моры. Тома ничего не понимает, но Люмин уговаривает от подарка не отказываться — и обещает как-нибудь познакомить их с Чжун Ли, который вовсе не имеет привычки носить деньги с собой. И даже пятый портрет не заставляет его разозлиться. Только нахмуриться, хмыкнуть себе под нос — и снова стать обычным Аяксом. — Значит, Скарамучча уже не в Инадзуме, — говорит Люмин. Они сидят на пристани. Между ними на старых досках тарелка с кучей еды, но Аякс с преувеличенным вниманием уплетает данго, явно одобряя вкусы сёгуна. Люмин аккуратно ведет стопой по водной глади, едва касаясь пальцами; ее сапоги вместе с его ботинками сложены где-то на берегу у ящиков торговцев. — Значит, — согласно кивает Аякс. Он смотрит на неё; но лицо ее непроницаемо. — Значит, и ты уезжаешь, — подытоживает Люмин. Аякс молчит. Он сам не заметил, когда эта перемена наступила — когда Люмин стала трепетнее относиться к их расставаниям и собирать по кусочкам памяти моменты их встреч. — Наверное, — говорит он, — пока еще не знаю. Думаю, вот, может… Царице и необязательно об этом знать. Пока что, по крайней мере. Аякс свое предложение выказывает аккуратно — в конце концов, немногие могут разгадать загадку на холсте, а глава комиссии Ясиро едва ли побежит рассказывать о Сказителе на каждом углу; раз уж смог держать свою тайну так долго. Он ждет реакции Люмин, но ее не следует. Аякс откладывает сладости на тарелку, немного наклоняется вперед, чтобы заглянуть к ее лицу; и удивленно подается назад. Люмин кусает губы, чтобы не засмеяться. — Так ты все знала, — возмущается Аякс. Он прекрасно понимает причину ее смеха, который она уже не может сдерживать. — Будто я виновата, что из тебя непутевый обманщик, — хохоча, она прикрывает рот ладошкой; будто поддразнивает его еще больше. — Особенно после твоих речей о незначительности преданности… Аякс складывает руки на груди, надеясь, что этот жест передаст всю степень его негодования. — И что, прям сразу знала? Люмин с загадочной улыбкой начинает отряхивать платье, будто на нем были какие-то пятна, видимые только ею. — Знала то, что ты уже давно в курсе, что Скарамучча не в Инадзуме? Или что ты каждому встречному наплел разные причины своего пребывания тут? Так что же тебе нужно, господин Предвестник, найти сердце бога, наладить отношения царицы с сёгуном, выдвинуть обвинения из-за смерти дипломата Синьоры, задержать меня от поездки в Сумеру и нарушения ваших злых коварных планов?… Аякс сам уже не помнит половину отговорок, которые говорил спрашивающим, но определенно все их узнает. Вот о Синьоре он точно сказал Катерине, о поездке в Сумеру — Педролино (как Люмин вообще могла об этом узнать?), про налаживание отношений тому парню из комиссии Ясиро… — Не думал же ты, что я тоже поверю в твои сказки, — Люмин с улыбкой закатывает глаза и берет баночку с молоком. — Нет, я знаю, что во всех них есть кусочек правды. — Кусочек, — Аякс возмущенно хмыкает. Он бы сказал, что целый кусочище; и достаточно большой, чтобы никто до сих пор ничего не заметил. — Правдоподобнее, чем в Ли Юэ, но до обманщика профессионального уровня тебе еще далеко. Никто ничего не заметил, кроме, пожалуй, Люмин; которую, в общем-то, он даже не планировал обманывать. Просто она оказалась рядышком, пока он обманывал Синь Янь, Паймон и Шики Тайсё, а в целом… — И ничего я не обманывал, — решает защититься он, — это ты просто не спрашивала. — Да-да, но теперь ты передо мной виноват, — она откидывает длинную прядку волос за свое плечо, хитро бросая взгляд на Аякса. — И придется задержаться тут еще на неделю. Ты, кажется, еще не все книжки для Антона купил. А я обещала Аяке двойное свидание. — С такими девушками, — парирует Аякс, — мы с Томой подружимся. — Да, вам есть что обсудить, — Люмин потягивает молоко через трубочку. — Ему явно понравится тот твой любимый странный суп с живыми осьминогами. Хитрая, хитрая лиса — он и не заметил, когда она такой стала. Но от понимания, что эта хитрость ее ничуть не испортила, а сделала даже лучше, Аяксу становится тепло; в такие моменты он будто влюблялся в нее чуточку больше. — Или я пожалуюсь твоей маме, — добавляет Люмин, отвлекая его от мыслей. — И даже уступлю ей удовольствие выполнить свою угрозу. Аякс смеется. Он уже чувствует, что в Снежной дома Люмин ждут, наверное, больше, чем его самого — раз она умудрялась вести переписку почти со всеми членами его семьи. Интересно, на чьей стороне там отец; но что-то подсказывало, что отправленные недавно инадзумские рыболовные снасти растопили и его беспокойное сердце. — Ну, тогда придется сходить, — мягко улыбается он. Ведь голова ему все ещё нужна.