Запретный плод сладок

Федя шел по замысловатым коридорам царского дворца, путаясь и теряясь. Наконец, он, кажется, нашел путь, что, по словам отца, вел к тронному залу. Сегодня был очень важный день для Басманова – сам царь должен был признать его своим опричником, верным воином своим, потому юношу слегка потряхивало, а коленки дрожали – еще бы, не каждый день с самим царем встречаешься! Федя не знал, ни как выглядит царь, ни что он за человек такой, слыхивал только, что характер у того тяжелый, а нрав буйный, что он сильный альфа с не менее сильным запахом, а ростом почти три аршины! Федя, когда узнал, чуть воздухом не подавился. Где таких высоких людей вообще можно было найти?! Сам-то он был более чем на четверть ниже, хоть и считалось, что ростом он вышел - был он две аршины с небольшим. Да, рост ему очень помог в этом деле – был бы со своей внешностью еще и низким, сразу бы все поняли, что перед ними омега, а не бета, а быть парнем-омегой знаменовало лишь одно – костер. Федя точно не знал, как так повелось, но, со слов его матери, единственной, кто знал во всем этом мире, что он омега, так было не всегда. Она говорила, что ей прадед рассказывал: при нем юноши-омеги считались такими же обычными людьми, как и все, спокойно выходили замуж за альф, рожали, вели хозяйство; однако с приходом нового царя все поменялось вмиг - омеги мужского пола стали преследоваться и сжигаться за колдовство, потому как царь считал, что это против самой природы, против Бога, что парни рожают, ведь они даже вскормить дитя свое не могут, следовательно, они – происки Дьявола. Никому не оставалось ничего сделать, кроме как начать отлавливать несчастных юношей и предавать их огню. Маленький Федя всегда спрашивал – за что? И ответом всегда было – за колдовство. Царь тот уверовал и других поверить заставил в том, что такие омеги – колдуны, что запахом своим - не мужским, бабским - они привораживают альф, что сам Дьявол послал этих юнцов на землю для совращения самых сильных из мужей, дабы те ослабли под чарами омежьего запаха. Прадед материн тот тогда сказал, что, якобы слухи ходили – отверг того царя омега, вот тот и взъелся на них всех, да вот правда это или нет, никто не знает, да и не изменит это уже ничего – теперь уже дело обычное, когда отцы под рыдания несчастных матерей ведут своих сыновей, коих течка настигла, на костер. Мать говорила, что при прадеде течку называли по-иному – «цветением», но тот царь и это упразднил, назвав это течкой; не только для юношей, девушки теперь тоже не «цвели», а «текли», как, со слов того царя, течная сучка. Девушкам тоже, конечно, досталось, но не так, как парням, ведь участь их была теперь одна – после первой течки им искали альф и отдавали либо сразу замуж, рожать детей, даже если девке этой всего десять лет от роду, либо в публичный дом, чтобы там они ублажали высокопоставленных альф, потому некоторые девушки делали то же, что делали и все парни, коих родители сберегли – пили травы, что подавляют их природные запахи, течки и обоняние. Федя был, естественно, из таких омег – мать после первой его течки, что в двенадцать лет случилась, повела его к повитухе, которая и торговала тайно такими травами. Знать, что там, в травах этих, юноша не знал, знал он только, что, во-первых, отвар из них до ужаса горький, во-вторых, после него во время течки ломит все тело и, в-третьих, он в безопасности, а это все, что ему было надобно, потому как отец его, человек сурового нрава, ни за что бы не потерпел при себе «адского «отродья», как он подобных Феде называл. Так отец стал обучать сына своего младшего искусству владения меча, что у маленького Феди выходило не очень-то и хорошо ввиду природной слабости. Отец причитал, что сын слишком уж хрупкий, но лишь усилил тренировки. Вскоре мальчик понял, что силой ему никогда врага не взять, а вот ловкостью можно. Федя от природы был крайне гибким, что позволяло ему превосходно уворачиваться от выпадов отца и наносить неожиданные удары. Так мальчик вскоре стал искусно владеть мечом, и плевать Басманову младшему было на то, что драться у него и получалось не очень-то и хорошо, но быстро юркнуть под чью-то руку он всегда мог с легкостью, а это уже для Феди означало, что он победил в драке – после такого завалить противника одним ловким движением не составляло труда. Отцу все это не нравилось, он хотел взрастить сильного воина, как старший сын, Петр, но-таки принял стиль ведения боя Феди. Сейчас же юноша шел и думал, что подумает о нем царь. Подумает, что Алексей Басманов над ним смеется, отправляя в ряды опричников худощавого и тонкого мальчишку? Разгневается на это и отца вместе с Федей казнит за такие злостные шутки? Сказать, что Басманов боялся – ничего не сказать, но воле отца перечить он не мог, потому шел к тронному залу как на казнь. Федя чувствовал, что почти уже дошел, когда заметил краем глаза, как из-за угла параллельного коридора кто-то вышел, столкнувшись с парнем, отчего Федя не удержался, да так и повалился на пол. Незнакомец остановился, и Басманов смог получше его разглядеть: высокий, он ужасно высокий, крепкий и сильный, что было видно даже под одежей, темно-рыжий с такой же бородкой; сколько ему было лет, юноша точно определить не мог, но явно за тридцать, ближе к сорока – у мужчины были морщинки на красивом лице, особенно выделялась та, что пролегала между густыми бровями. Федя поймал себя на мысли, что откровенно загляделся на мужчину, что хмурым взором черных очей окидывал его. Басманов почувствовал, как краснеет. Этот мужчина был невероятно красивым, но юноша не мог не взять себя в руки и осадить наглеца, что не смотрит по сторонам, о чем он его и возвестил. - Вообще-то смотреть надо, куда идете! – буркнул он, поднимаясь на ноги и отряхиваясь. Незнакомец удивленно приподнял брови, а затем его тонкие губы расплылись в непонятной улыбке. - Обычно предо мной все расходятся и разбегаются, так что сам виноват, малец, - усмехнувшись, сказал он низким, с легкой хрипотцой, голосом. Чертовски обворожительным голосом, как отметил про себя Басманов, однако, несмотря на то, что, не выпей он трав, скорее всего, уже бы потек под этим насмешливым взглядом красивого мужчины, он разозлился еще больше. - Да кто вы таков вообще будете, чтобы пред вами народ расходился? И вовсе я не малец! – возмущенно сказал он, сжимая маленькие кулаки. Да, в драке с этим человеком он абсолютно точно проиграет, но тот, кажется, пока что и не собирался ее начинать, лишь глядел насмешливо. - Царь я твой, малец, так что лучше дважды подумай, как со мной разговариваешь, - пробасил мужчина, однако вовсе не злобно, скорее, он был весел. Федя окончательно разозлился. - Царю этикет, в отличие от вас, знаком должен быть. Вы же меня с ног сбили, не извинились, так еще и обзываете взрослого мужчину мальцом! – завелся не на шутку юноша. - Да ты что, правда? Я, значит, этикета не знаю. Интересно выходит, - мужчина сделал вид, что глубоко призадумался, что лишь больше разгневало Федю. Да кто этот мужчина такой, что смеет так издеваться над практически уже царским опричником? – Пущай по-твоему будет, не знам мне этикет. Но годков-то мужчине взрослому сколько, можно узнать? – сказал между делом незнакомец. - Семнадцать мне уже, так что не малец я! – выпалил Федя и, не удержавшись, показал нахалу язык. Мужчину же это, кажется, не особо впечатлило, потому что, вместо того, чтобы извиниться, тот гортанно рассмеялся, и смех его отдавался от стен и эхом возвращался к ним. – Чем я вас так потешил? – нахмурился Басманов, скрестив руки на груди. - Да какой же ты мужчина? Ты же ребенок еще совсем, мальчишка, не боле! Даже ведешь себя аки дитя малое! Мне вот тридцать девять, я тебя вполовину старше, для меня ты вообще еще сопливый ребенок, – отсмеявшись, сказал псевдоцарь. Федя раздражённо цокнул и притопнул ногою. - Да о чем мне тут с вами говорить, к царю мне идти надобно, - буркнул юноша, идя вперед, оставляя мужчину позади, когда внезапно почувствовал сильное похлопывание по своей пятой точке. Охнув, Басманов развернулся, с открытым ртом глядя на все того же мужчину, что отряхивал сейчас руки с совершенно невозмутимым видом. - Чего ты очи свои небесные на меня поднял, да взираешь так ошалело? Испачкался ты, когда упал, я грязь-то и стряхнул. Ежели тебе этикет так знаком, то ты мне спасибо сказать должен, - объяснил мужчина юноше так, как взрослые детям объясняют простые истины. - Спасибо? – шокировано сказал Федя, про себя подмечая, что очень уж большая и широкая ладонь у этого мужчины, и, как бы юноша ни противился мыслям своим срамным, хотелось ему, чтобы эти руки вновь легли на его тело. Парень откровенно не понимал, что такого в этом мужчине, что так яростно манит к себе Басманова, однако что-то в нем было, что-то помимо невероятной красоты и, хоть Феде и не хотелось этого признавать, забавного характера. А еще сейчас он как никогда жалел, что не чувствует запахов альф, потому что он готов был поспорить на что угодно – от этого человека абсолютно точно пахнет приятно. Как минимум. - О чем задумался, юнец? – ворох Фединых мыслей был прерван внезапным вопросом незнакомца. - Я… Да так. Простите, мне пора к царю, - прокашлявшись, ответил Федя и продолжил свой путь. Внутренний голос кричал, что Басманов ни за что не должен отпускать этого человека, что он должен быть рядом, ближе, хотя бы поговорить еще немножко, еще послушать этот звучный, низкий голос. Но Федя лишь грустно вздохнул. Вот же какая оказия, кажется, омега, которую он половину своей жизни скрывал, только что вылезла наружу, заприметив в совершенно незнакомом, хамоватом, но чертовски притягательном мужчине альфу, с которым хотела бы... а чего она бы хотела? Может быть, узнать, каково это вообще – быть омегой в руках альфы? Федя искренне не понимал. Он вообще запутался, ведь за всю жизнь влюблялся всего один раз – в сына кузнеца, что был старше его на девять лет, однако тому уже нашли совсем еще девчушку-омегу в невесты, потому мальчик тогда погоревал немного, да и плюнул на все эти отношения. Все равно ему, как «бете», скорее всего найдут позже невесту, а сам он и сделать ничего не сможет. Сейчас же все было иначе, нежели с тем сыном кузнеца, сейчас сердце юноши кровью обливалось оттого, что они с этим человеком больше не свидятся. А если и свидятся, если он тоже царский приближенный, то ничего у них не выйдет, а это будет еще больнее. Задумавшись, Басманов даже не сразу заметил, что незнакомец не только не остался позади, а идет нога в ногу с Федей, что с его ростом определенно сложно делать, так что мужчина явно еще и тормозит себя, чтобы вровень с парнем идти. Сердце пропустило удар, когда на вопросительный свой взгляд он получил простую улыбку от альфы. - А вы… Вы тоже к царю идете? – спросил Басманов лишь для того, чтобы еще раз услышать голос этого человека. - Ну, скажем и так. А ты зачем к нему путь держишь? Натворил чего? – усмехнувшись, ответил вопросом на вопрос альфа. - Нет, звание опричника мне государь даровать обещал, - ответил Федя, важно подняв голову. - Опричника, значит? Интересно. Не в обиду тебе будет сказано, мне-то напротив даже это нравится в тебе, однако как-то ты мал для опричника. Хрупок и тонок, аки тростиночка. Меч-то в руках таких маленьких держать сможешь? – спросил с усмешкой мужчина. Федя лишь раскрыл рот, во-первых, от такого комплимента, хоть и, право, сомнительного, во-вторых, да что этот альфа о себе возомнил?! - Мой отец, между прочим, один из первых опричников самого царя, ближе него у государя нет никого! И с детства меня отец воевать учил! Если хотите, то проверить можете! – задыхаясь от гнева, выпалил Федя. - Ты меня на бой вызываешь? Что ж, я запомню, как-нибудь, можем с тобою мечи скрестить в дружественном поединке. Посмотрим, насколько ты хорош. Если тебя царь опричником назначит, конечно же, - это было брошено с такой откровенную насмешкою, что Федя готов был сей же час показать этому альфе, на что он способен, но воплотить мечты в реальность не дал мужчина, вновь подав голос. – А отец-то твой кто? Коли, как ты говоришь, он такой важный, то имя его знамо мне. - Алексей Басманов! – гордо заявил Федя. Мужчина стал гладить свою бородку. - Басманов? А ты, выходит, сыном его младшим будешь? Что ж, значит, воином ты и впрямь должен быть удалым. А звать тебя как, Алексеев сын? – продолжил вопрошать незнакомец. Федин гнев мигом утих. Чего уж сказать, лестно ему, что альфа этот так им интересуется. Федя немного не понимал своих чувств – в один момент он хотел, наподдать хаму за его наглость, но в другой – оказаться в кольце его крепких рук и нежиться в них, покуда солнце не сменит луна. - Федор, - ответил юноша, о чем тут же пожалел. - Федорою тебя величать буду, лицу твоему бабьему больше подходит, нежели Федор, - усмехнулся альфа. - И нисколько лицо у меня не бабье! – взвыл несчастно юноша, запустив от отчаяния руки в густые волосы. - Еще как бабье! Глаза огромные, еще и цвет непростой, я такого еще ни у кого не видывал, а ресницы – любая девка обзавидуется, сколь длинны и пушисты они, еще и чернявые, яркие, губы тоже пухлые и красные, авось намазал чем, а? Ну, а волосы? Волосы длинные у тебя, вьются красиво, глаз не оторвать, а на вид какие мягкие! – Федя, стоявший до этого дыша едва-едва и алея от корней волос до кончиков пальцев на ногах, от такого красочного и лестного описания своей внешности, охнул и непроизвольно отшатнулся от этого странного человека, который без разрешения просто подошел вплотную к нему и стал трогать его кудри. – Да, наощупь тоже мягкие. У многих девиц они жесткие. А серьги? Басмановы, конечно, не бедствуют, насколько я знаю, но такие дорогие серьги не каждый может себе позволить, - задумчиво продолжил мужчина, наклонившись, пожалуй, слишком близко – Федя даже про себя подумал, пока мог еще трезво думать, что такому высокому человеку, должно быть, весьма неудобно стоять настолько сгорбившись над ним - обдавая тонкую шею Басманова горячим дыханием, от которого по всему телу бежали мурашки, и совершенно не обращая внимания на то, как мальчишку буквально передергивает от его жгучих пальцев, что то и дело ненароком задевали чувствительное ухо, пока проходились по серьге. Юноша готов был взвыть, хотя внутренний голос лишь ехидно вопрошал, не этого ли ты совсем недавно желал, Фе-до-ра? Его руки на твоем теле? Желал же! Однако одно дело желать, и совсем другое - впервые в жизни давать чужому альфе, которым ты, возможно, слишком сильно, сильнее, чем это вообще дозволено в твоем положении, заинтересован, трогать тебя за волосы и, прости, Господи, уши. Парню казалось, что стало вмиг слишком душно, он был уверен, что все его лицо, в том числе и уши, на которые незнакомец сейчас так внимательно смотрит, вызывающе-красные, выдающие его с головой. - Хотя я, если честно, я и девок-то таких красивых как ты, не видывал доселе. Ежели бы не отсутствие запаха, я был бы уверен, что предо мной омега, а не бета, - наконец, отстранившись и покончив с пыткой, сказал мужчина, фыркнув. Федя же на мгновение забыл, как дышать от накатившего на него страха. Даже комплимент мимо ушей прошел, настолько испугался юноша, похолодев от ужаса. Мать всегда ему говорила – узнает кто, беги, сынок, беги, куда глаза глядят, и не возвращайся, и в сей миг юнец почувствовал, сколь напряжены все мышцы в его теле, готовые к побегу. - Будь я омегой… - Басманов сделал несколько глубоких тихих вдохов и выдохов, дабы себя успокоить, да продолжил. – Будь я омегой, то меня бы уже тут не было, давно на кострище сожгли бы, сами знаете, - выдохнул он, силясь успокоить дрожащие, взмокшие, ледяные руки. - Глупости все это, - сказал внезапно мужчина, вмиг став серьезным. – Давно пора у люда дурь эту из голов повыбивать. Как вот – не знамо мне, к сожалению, оно же ж, аки зараза, прилипло к ним, - продолжил он, хмурясь, отчего складка меж его бровей лишь сильнее выделялась на его красивом лице. Федя не понимал – мужчина этот его расколол и сейчас заговорить пытается, дабы после царю доложить на него, иль и впрямь так думает. Затаив дыхание, мальчишка решился на отчаянный шаг, нисколь, тем не менее, не расслабившись в теле. - Вы не считаете, что юноши-омеги – это колдуны? – прочистив горло, решил-таки уточнить Басманов. - А с чего мне так считать? Видал я парней-омег, что от люда скрываются. Обычные они, как все мы. И ничего их не Дьявол прислал, Бог их нам дал, дабы не только женщинам несчастным детей рожать. На каждого мужа не найтись женщине, верно? Не все ж ведь девицам с детства страдать, ибо выносить дитя, а затем и жизнь ему дать - это тяжко, поверь уж мне, старику, знаю, о чем толкую. Ежели одна женщина, скажем, пятерых родит, женщина эта будет слабой и уставшею, а мужи, они что? Они ведь помогать не хотят, не мужское это дело, пусть бабы за детьми следят, да, так ведь поговаривают, Федя? А бабы и за детьми, и в поле, и постирать, и заштопать, и пожрать мужу своему приготовить, и детей накормить, и за скотиною присмотреть… Это и для здорового альфы ведь тяжко будет, а тут у нас женщина, что пятерых детишек выносила и родила. Сколько же в этой женщине сил-то на себя любимую останется? На здравие крепкое? Вот именно – нисколько. Вот и помирают они рано, а мужику чего? Он настрадался недельку-другую, да новую себе нашел. Такие вот мы скотины, неправда ли? – грустно вздохнув, остановился на мгновение мужчина. Федя, что слушал его, хлопая глазами, да приоткрыв рот, не сразу даже заметил, этого. Он понимал, к чему ведет незнакомец – парню всегда было жалко матушку, ведь столько на ее хрупких плечах было обязанностей! С детства был он ей верным помощником по хозяйству, даже после того, как отец его за этим «бабьим делом» застал и розгами высек, дабы сыну неповадно было этим заниматься боле, юный Басманов-младший тайком от отца научился и вышивать, и готовить, даже вязанию матушка его обучила, сказав, что, возможно, когда-нибудь сынок ее сам свяжет своему ребенку носочки. Да, мальчишка хотел этого – иметь детей, заботиться о любимом муже, иметь любящую семью… И хотел, чтобы было не как у родителей – мать в пятнадцать лет выдали замуж, и вскоре она родила Петю, затем были две мертворожденные детины, годы женщина не могла вновь забеременеть, пока к повитухе ни сходила, и вот на свет явился сам он – Федя, мальчик, которому с рождения было предназначено разделить женскую долю. Или все же умереть? Тем не менее, ни того, ни другого мальчишка не узнал, идя как против природы своей, так и воли людской, дабы просто выжить. Ему ведь правда хотелось найти, даже если не истинного, то просто любимого альфу, а не быть отданным замуж насильно - как мать - затем родить малыша и растить его в любви да согласии с мужем, однако вырос он не родителем, а воином. Он знал, бывали и женщины, что на войну шли по своему желанию, но единственное, в чем он был уверен – то были не омеги. Бета без любимого мужчины да ребенка под боком переживет, а вот омега будет без этого тосковать. Вот и Федя тосковал. Так ведь сделал же для чего-то Бог их, омег, такими? Не только женщин, но и мужчин. Однако додумать парню не дал внезапно вновь заговоривший альфа. – Да, женщины ведь порой и не хотят этого. Не омеги, конечно, а беты. Так, что же, им против их воли рожать? Нет, не зря Бог дал нам всем свои роли – беты, омеги и альфы – и не зря все мы вперемешку, что женщина может быть альфой и сильным воином, то и мальчишка может над детьми да хозяйством хлопотать. Да, все ни с проста, думается мне. Мальцы прекрасные, что выносить и родить ребенка могут, тут бабам в помощь были Богом ниспосланы, чтобы те из них, что хотели бок о бок с мужиками мечами махать – махали, а те, что детей нянчить хотели - нянчили. А сейчас все неправильно, не должно быть так. Даны ведь нам парни-омеги, значит, так было нужно, разве нет? В конце концов, всегда они были, есть и будут, как бы того не боялся народ, нужны они потому что, но как бороться с предрассудками всей Руси, не знает даже сам царь, Федя, - альфа все говорил и говорил, смотря уже не на самого юношу, а куда-то пред собою, казалось, выплескивая то, с чем ни с кем не мог доселе поделиться. Федя слушал это откровение, затаив дыхание, он даже слегка привстал на цыпочки, будто тянулся к мужчине, что говорил все то, что сам Басманов прекрасно знал, о чем сам не раз и не два размышлял поздно ночью, силясь сомкнуть глаз, но так никому и не рассказал. Ему казалось, он первый, кому этот альфа поведал о том, что думу его тревожит, однако понять никак не мог, отчего же именно он? Простой незнакомец, которому оказалось всего лишь по пути. Это было странно, но юноша не мог не признать самому себе, что также то было чертовски приятно. Будто он был избранным каким для этого человека, словно только вот Федины уши он и ждал, дабы выговориться. Спустя еще пару мгновений в тишине, мужчина улыбнулся, повернувшись к Феде и глядя прямо ему в глаза. – У Султана Сулеймана, например, пять наложников-омег. Одного из них он так сильно любит, что сделал вторым Хасеки после прекрасной Хюррем. Ты знал об этом? – поведал он Басманову. Тот лишь отрицательно помотал головой. Мальчишка понимал, что незнакомец не лжет, что искренен тот в каждом своем слове, оттого юноша, только сейчас заметив, что все это время так и был напряжен всем телом, аки тетива натянутая, лишь облегченно вздохнул и вернул альфе ответную улыбку. Этот загадочный мужчина, меж тем, нравится ему все больше и больше, ведь никогда доселе не встречал Федя человека, с которым, пожалуй, не боязно было бы быть самим собою, кому он мог бы поведать свой самый страшный секрет, а он чувствовал, что этому человеку не страшно будет рассказать, что он не поведет его на костер, что он не даст его в обиду. Чувства буквально захлестнули все нутро бедного Феди, они, словно шторм на море, плескались в нем, переворачивая его хрупкое сердце, аки темная вода корабль. Мальчишка сделал резкий выдох, пытаясь успокоить бешеный ритм сердца. Так это происходит? Так омеги находят своих истинных? Быть может... - А у вас есть жена? Хотя… Конечно, как у такого человека не может быть жены, - с надрывом рассмеялся Федя, хотя ему было не до смеха. Дурак он, о чем спрашивает, на что надеется? - Отчего же она должна быть? – удивленно приподнял одну бровь мужчина. – Хотя, каюсь, лукавлю, жена-то была, только вот давно уже как мертва. При родах, несчастная, скончалась. И она, и ребенок. С тех пор я вдовец, - пожал плечами альфа. - Сожалею вашей утрате, - искренне сказал Басманов, опустив голову и уставившись в землю. Была во взгляде незнакомца какая-то ужасная тоска, отчего Феде стало его по-настоящему жаль. - То давно было, Федя. Послушай старшего - не жалей мертвецов, они в лучшем мире, чем мы. А что до меня… Уж больно мне одна омега приглянулась, совершенно недавно, представляешь? Даже не знал, что смогу снова почувствовать к кому-то нежность, да вот не знаю я, как к омеге этой подступиться, испугается меня еще, - усмехнулся мужчина, а Федя же чуть в голос не застонал. Ну конечно, если женщины у такого статного альфы нет, то какая-то да нравится, как иначе? И будет она его, обязательно будет, кто же от такого мужчины откажется? Он и красив, и забавен, и умен, и одет богато, даже пальцы в перстнях, камнями дорогими украшенных, так еще и к царю близок. О чем юноша вообще думал, на что рассчитывал, о чем мечтал? Не найти видать ему никогда подле себя любимого альфы. Так никогда не будет. К семнадцати годам уже пора бы смириться с этим, да жить дальше. Проглотив ком в горле, Басманов натянул на лицо улыбку. - Неужели она не хочет быть с вами? Вы такой… Необычный. Интересный и умный. Красивый к тому же. А еще смешной, хоть шутки у вас и злые, - наигранно фыркнул парень, пытаясь придать голосу самолюбивый оттенок. На деле он сам прекрасно понимал, что звучит скорее несчастно, нежели надменно, но поделать с собой ничего не мог. - Она? – осекся на секунду альфа, словно сбитый с толку, но, ухмыльнувшись, продолжил, как ни в чем не бывало. - Не знамо мне. Омега эта, видится мне, и сама еще в чувствах своих не разобралась, посему я ей время дам на думы, а как час придет, прямо спрошу, люб ли я ей. В конце концов, мы практически не знакомы с ней, - разъяснил мужчина, а Федя лишь печально вздохнул, заставляя сердце не сжиматься так больно. Этот альфа еще и заботливый. Обычно альфы просто берут то, чего им хочется, а он… он думает о своей возлюбленной, о чувствах ее. Феде ужасно хотелось оказаться на месте этой неизвестной омеги. На секунду он даже хотел сказать, что тоже омега, что этот мужчина ему очень нравится, что… Что он сошел с ума. Он ведь не знает этого человека, они лишь два незнакомца, что вместе идут к царю. Неизвестно, свидятся ли они еще вообще, а Федя уже представил, как счастливо с этим человеком живет под одной крышей. Глупости все это, просто Басманов слегка очарован, потому как никогда доселе не видел такого сильного и прекрасного альфу, за спиною которого не страшно было бы спрятаться, коли беда настигнет, как и в грудь его крепкую уткнуться было бы не стыдно, ежели несчастье случится. Нужно просто взять себя в руки и быть сильным, как учил отец. Ох и влетело бы Феде сейчас от него, узнай он о мыслях сына своего младшего. Да, надо просто проглотить всю эту боль и забыть обо всех этих чувствах, что взялись непонятно откуда. Вот только боль же не уйдет… Додумать юноше не дали слова альфы, известившем Федю, что они прибыли. Басманов с приоткрытым ртом во все глаза взирал на величественные и красивые гобелены, что свисали со стен, на витражи, что сияли всеми цветами радуги и даже теми, коих юноша в жизни не видывал, на дорогие ковры, что полы украшали, на картины, что в рамках из настоящего золота были и на величественный золотой, с ножками в виде коней, трон, к которому подошел спутник юноши и… уселся на него? Вот теперь Басманову стало по-настоящему плохо. Все это время он шел бок о бок с царем, которому имел наглость перечить и язвить, а так же учить манерам. С которым Федя откровенничал и у которого узнал множество личных… тайн? Секретов? Но нет, не то было самым страшным, самое страшное – в него Басманов, как он уже признал самому себе с ноющей болью в груди и чувством преданного и отвергнутого, влюбился. Юноша, кажется, врос в пол, забыв как дышать, и слушал, как громко и часто бьется его собственное сердце. Он надеялся, что царь этого не слышит в давящей тишине. Иван Васильевич восседал на троне совершенно не величественно, слегка сгорбившись, закинув одну ногу на другую, оперевшись на закинутую ногу рукой и ею же подперев подбородок, но, тем не менее, смотрелся он на нем столь гармонично, что сомнений в том, что пред юношей восседал сам Царь всея Руси, не было. Федя шумно взглотнул. Иоанн же поднял скучающий взгляд на него, что, несмотря на всю абсурдность ситуации, задело за живое гордость юнца, да подал голос. - Быть может, на пол бросишься, ноги мне начнешь целовать и молить о прощении? Иль хотя бы о легкой смерти, как сделали бы все эти плешивые псы? – спросил он, заглядывая своими черными глазами прямо в небесно-голубые глаза Басманова. Юноша внезапно, наконец, понял, насколько этот альфа сильнее его. Не просто физически, нет, он сильнее по духу, в нем есть стальной стержень, коего нет в Феде, лишь его видимость, иллюзия, которую парень сам и создал. Иван же другой, во время их разговора царь смотрел по-разному: насмешливо, мягко, снисходительно, но ни разу не так. Федя понял, что его изучают, его сейчас словно книгу читают, и отчего-то мальчишка понял, что ни за что, ни в коем случае взгляда отводить нельзя – тогда он проиграет. Кому? Ивану? В чем? В битве? Федя точно не понимал, просто знал, что нужно во что бы то ни стало выдержать этот тяжелый взгляд, посему, взяв себя в руки, с вызовом смотрел в ответ. Внезапно в глазах напротив Басманов заметил странный блеск, а после заприметил и то, как царь приподнял одну бровь, растянул губы в хищной улыбке, от которой у парня по телу прошлась дрожь, а после альфа подался чуть вперед, когда, наконец, нарушил гнетущую тишину. - Надо же, Федор, не из трусливых ты мальчишка, - Иван потер руки и поднялся с трона, подойдя к парню практически вплотную, и, видит Бог, Федя с трудом устоял на месте, подавив порыв отшатнуться. Непредсказуемый и опасный, кричало нутро Басманова, однако тот лишь сжал руки в кулаки, да продолжил взирать на царя. Против своей воли он понял, что вблизи и в свете дневных лучей, что прорывались сквозь окна, мужчина казался еще красивее. – Однако был ты куда более дерзок и остр на язык, пока не знал, кто я, хоть я тебе об этом доложил сразу же. - Мне уже начинать язвить вам, царе? – не удержался от колкости парень, внутренне уже похоронив себя, однако Иоанн даже не нахмурился, напротив, он разразился громким смехом. Будь Федя расслаблен, и чувствуй он себя в безопасности, наверное, не удержался бы, да засмеялся вместе с ним, однако сейчас ни один мускул на его лице не дрогнул. - А ты потешный малый, - отсмеявшись, хмыкнул царь. – Думаю, другим опричникам ты не очень-то и понравишься, они, знаешь, ненавидят тех, кто ставит их на место, тем более, ежели это юнец совсем еще. Что ж, будет это для тебя испытанием на твоем пути, - Федя тихо выдохнул, позволяя себе слегка расслабиться – значит, государь свое добро дал, быть Басманову опричником. – Но, Федя, ты парень не из особо крепких, это видно, и этим могут воспользоваться, друг, враг, никогда не знаешь наперед, но кто-нибудь точно попробует одолеть тебя силой, знай это, - сказал царь, внезапно став серьезным. - Тогда придется взять глупца умом, - процедил сквозь зубы парень. - Самонадеянно. В семнадцать лет кажется, что все невзгоды тебе по плечу, не так ли? – скрестив руки на груди, вопросил Иван. - Нет, царе. Я знаю, что ты в любой момент можешь оказаться на волоске от смерти. В такие моменты нужно оставлять ум холодным и трезвым, порой светлая голова – единственное, на что ты можешь положиться, не так ли? – Басманов чувствовал, что ходит по тонкому льду, дерзя самому царю, но ничего не мог поделать с собой. Униженным он отсюда точно не уйдет. Силясь скрыть тревогу, Федя окинул взором Ивана и лишь подивился тому, как по-доброму тот ему улыбнулся. – Вы могли просто меня казнить за длинный язык. Почему не казнили? – поняв, что сейчас, или никогда, задал вопрос юноша. - Понравился ты мне, Федя. Верю я, что сможешь мне службу хорошую нести. Сразу понравился, как только увидел. Себя в обиду не дашь даже царю своему, аки дикий зверек будешь до последнего вздоха бороться за свою жизнь. Это важно для меня, - задумчиво ответил царь, пожевав губу, а затем продолжил. – Однако ведь любого дикого зверька можно приручить, надо лишь знать как. Не хочу, чтобы ты на меня рычал, да когти выпускал, хочу, чтобы для меня ты был ручным. Для меня и только для меня, Федя, - прошептал Иван Басманову на самое ухо последние слова, выговаривая каждое из них с нажимом. Мальчишка почувствовал, как в животе сворачивается узел, а по коже пробегает табун мурашек. - Так найдите способ меня приручить, царе, - прошипел в ответ он, подняв голову на царя. Тот же смотрел куда-то перед собой и задумчиво гладил бороду. - Найду. Ежели уже не нашел, конечно, - ответил тот, отходя, наконец, от парня и садясь на трон. – Можешь идти, Федор. Свидимся с тобою еще. - До свидания, царе, спасибо - на выдохе ответил юноша, так и не поняв, что государь имеет в виду, однако и думать об этом в сей час не желал – лишь покинуть человека, к которому его одновременно тянет, словно сетью, и которого он действительно боится, а отчего? Федя точно не знал, ведь Иоанн не давал и намека на исходящую от себя угрозу, однако одного его тяжелого взгляда хватило юноше для того, чтобы понять – не он играется с царем, язвя и препираясь, это царь играется с ним, потешаясь над горделивым юнцом. Что же, пущай играется, ежели при нем Федя жизнь себе сохранит. С этими мыслями Басманов был застигнут врасплох царем, что внезапно окликнул его. - Федя! – юноша развернулся, возможно, слишком резко для того, кто пытается выглядеть спокойно и расслабленно. – Я обещал мечи с тобою скрестить. Завтра во дворе посоревнуемся с тобой, узнаем, насколько ты хорош, ежели не боишься, конечно, - улыбнулся царь. - Отчего я должен испугаться? – буркнул Басманов. – Сражусь я с вами. - Но знай, это будет не просто бой. Выиграешь – прощу тебе твою дерзость. Ежели проиграешь – должен мне желание будешь, - заговорщицки сверкнул глазами Иван. Федя взглотнул. - И чего же государь от меня хочет? – не удержался от вопроса юноша. - А это ты узнаешь завтра, Федора, - усмехнулся Грозный так самонадеянно, будто уже выиграл. Федя лишь сжал зубы – как он в такого мерзкого козла вообще мог влюбиться? – Все, можешь идти. До завтра, - хмыкнул он, да отвернулся. Федя выдохнул и покинул зал. К своему удивлению, дорога назад заняла у него гораздо меньше времени, чем туда. Это что же получается, царь его по коридорам просто так водил, чтобы поговорить? Или ему просто весело было от глупости мальчишки, что не поверил в его слова сразу? Юноша не понимал, но одно он знал точно – он влюбился. И влюбился он в какого-то противного козла.