high pleasure

      Только перешагнув порог дома, Юнги понимает, что нихрена то он не спасся. Дверь закрылась с глухим стуком, будто капкан захлопнулся. Черти встрепенулись и ухмыляясь потёрли свои ладони. В этой конуре хотя бы тепло, несомненно. Холод уже не обжигает кожу, не разрывает легкие и не грозит долбанным отитом, зато мозг приходит в себя и начинает работать вдвое усерднее. Мин пытается скинуть кроссовки, но эти ублюдки в сговоре со вселенной. Шнурки запутались, затянулись в тугие узлы, сегодня все против него похоже, да и не только сегодня, чего уж там. Он не пессимист, нет. Отчасти лишь. Как тут можно радоваться жизни, если и радости как таковой нет. По крайней мере, для одного Мин Юнги лимит в этой жизни будто бы исчерпан.       «Эй ты, мозг дурацкий, на что такое ахуенное мы экономим серотонин?»       Расправившись, наконец, с обувью, он отпихивает ее к стене, а сам приваливается спиной к входной двери, ища поддержки хотя бы у неё. Ну хоть кто-то верный. Поскрипывает конечно, но терпит. Юнги таким же был. Был.       Круто, что время прошедшее.       Маленькая прихожая пестрит старыми обоями, кое-где уже порядком поистрепавшими, оставшимися от предыдущих хозяев. Унылый желтый цвет, непонятные завитушки, которые выцвели и слились с фоном, придают общему настроению оттенок не то что горечи, лютой неизлечимой тоски.       От того Юнги, что улыбался постоянно, стебал своих друзей по поводу и без, готовил им пиццу по выходным, не осталось и следа. Нет больше прежней легкости и спокойствия в сердце, и порой Мин думает, что больше и не сможет так жить, как раньше. А надо ли? Тот Юнги был слишком уязвимым и сломать его было легче лёгкого. Искренний, открытый и любящий жизнь. От таких словосочетаний его всего передёргивает.       Слабак. Слабак. Слабак.       Он сегодняшний - довольно скучный и заурядный парень. Веселиться не любит, тонет в работе, явно что-то скрывает, возможно, один из скелетов в своём шкафу. Но для нежелающих знакомиться с его внутренним запылившимся миром, Мин Юнги грубый, вечно сонный и ворчливый персонаж. С такими тяжело, неинтересно и откровенно говоря - смертельно скучно. А ему и не нужна компания. У него вон, семеро по лавкам в его башке и все наперебой твердят, какой он мудак конченый. Не нужно, чтобы и в уши ему заливали то же самое. Хватает и Тэхена с Чимином. Тоже те ещё черти.       Оттолкнувшись от двери, он шаркает ногами по ледяному полу к дивану и падает на него лицом вниз. Забыться бы, перестать соображать и отключиться от мира, от постоянных мыслительных процессов хотя бы на день.       Хотя нет. Маловато будет. Месяц! Вот это дело. За месяц мозги Юнги пришли бы в норму, ну а если и нет, то хотя бы отдохнули от такого постоянного напряжения.       Шестерёнки вертятся, крутятся, скрипят, отстукивают в висках барабанной дробью, но все равно никак не мешают провалиться в сон, пусть и рваный, беспокойный и местами даже жуткий, но он все-таки позволяет выпасть из реальности на несколько часов, а это здорово на самом деле.       Во сне он снова в своей старой квартире. Только она совершенно пустая. Мебели нет, на обоях следы от висевших на ней когда-то фото. Вот бы вспомнить их. Юнги таращится на яркий, не успевший выцвести след, но в голову ничего не приходит. Он не помнит.       Там, где когда-то стоял книжный шкаф, теперь покоится пустая, запылённая картонная коробка. Однажды, проснувшись, Мин сравнил ее с собственными воспоминаниями. Они тоже хранятся где-то внутри его черепушки. Их бросили и забыли.

****

      «Хорошо, что вчера была пятница, а сегодня выходной и можно отоспаться и никуда не спешить» - подумал бы Юнги, если бы не настойчивая телефонная трель доносившаяся до него сквозь пучину сна. К черту. К черту всех, кто названивает в такую рань. А кстати в какую? Приоткрыв один глаз и взглянув на экран телефона, Мин жалобно поскуливает и накрывается пледом с головой.       Восемь утра??       Катитесь все к дьяволу.       Дверной звонок противным настойчивым трезвоном отдаётся где-то внутри черепной коробки, а та в свою очередь разрывается буквально на части, в висках стучит, и ноет все тело. Часы показывают уже одиннадцать, а это получается, что Юнги проспал больше, чем за последние три дня. Бьет свои же собственные рекорды. Подмяв под себя затекшие ноги и уперевшись ладонями в мягкий и еще хранящий человеческое тепло диван, Мин пытается подняться, и плевать, что выходит это сделать лишь только со второй попытки. Тоже рекорд кстати. Звонок все не перестает верещать и хочется разбить к чертям голову тому, кто решил вдруг разнообразить его такие одинаково черные дни своим визитом.       - Я уж думал, что ты там сдох в своей пещере, - парень в огромном чёрном пуховике похож то ли на шкаф, то ли на чудище заморское, так сразу и не определишь спросонья. Шарфом ещё обмотался, как девчонка, и теперь из него выглядывают лишь его огромные темные глаза и нос кнопкой, а выглядит он словно разъяренный шпиц.       Насколько это возможно, конечно.       Шпиц гигантских таких размеров. Возможно, над псиной ставили опыты в какой-нибудь лаборатории в глуши, где никогда не бывает людей. Опыт явно провалился, потому что из мелкой мерзкой собачонки вымахала здоровенная мерзкая псина с детской мордашкой.       Юнги запомнил Чонгука с черными, как смоль, волосами, а теперь они отливают темно-каштановым, очков на носу нет, как раньше, да и выглядит он взрослее гораздо, но Мин уверен, что он остался таким же приставучим, как и раньше. Приперся же вот зачем-то. А говоря взрослее - это значит, что парень теперь головой потолок подпирает, в плечах раздался так нехило и на зависть любому спортсмену. Со всей своей фигурой борца, возраст теперь выдавали лишь светящиеся детским озорством глаза и все ещё круглые розовые щечки.       - Чонгук? Ты что тут делаешь? - голос не узнала бы даже мать родная: хриплый то ли ото сна, то ли от выпитого вчера (его же немного было, ну!), черт его разберет конечно, он уже перестал замечать такие вещи.       - Мама твоя позвонила, - отталкивает парня в сторону и вваливается в квартиру, как к себе домой, скидывая на ходу тяжелые черные ботинки и будто бы и правда не замечая недовольства хозяина. - Сказала, что ты тут совсем уж плох, - разматывает шарф, кидает на вешалку и (естественно!!!) промахивается. Тот грудой валится на пол, но поднимать его никто не спешит. - Так и будешь стоять?       Чонгук выпучил свои и без того огромные глазища, а Юнги вдруг понял, что завис на пороге с распахнутой настежь дверью. Стоило бы закрыть ее и снова принять горизонтальное положение, потому что голову нещадно так кружит.       Внимание, случился передоз сна!       - Выглядишь ужасно, конечно. Ты когда в душе был последний раз?       Ну вот. Начинается. Мамка-Чон Чонгук в деле. Странно, что он не принялся прямо с порога подтирать сопли и ворчать по поводу беспорядка. Но ещё, как говорится, не вечер.       - Чего приехал? Вали обратно. Тебя еще мне не хватало, - Мин валится на диван поверх плюшевого пледа, мягкого и омерзительно теплого, уютного до чертиков, он пахнет мятной жвачкой, и Юнги бы соврал, если бы сказал, что не кайфует аки мазохист где-то внутри себя от этого.       Он порой себя чувствует совершенно конченым человеком, раз решившись однажды избавиться от любого намёка на присутствие Чон Хосока в своей жизни, через какое-то время сам начал искусственно возвращать его обратно. Каким образом? Да вот хотя бы покупать мятные жвачки, которыми насквозь пропах плед. И если закрыть глаза, то можно увидеть желанное лицо. А если ещё добавить алкоголя в кровь, то и поговорить.       Теперь кажется, что здесь везде можно учуять этот аромат. Может открыть все окна настежь? Может тогда его выдует сквозняком из этой квартиры и из его сердца заодно тоже. Хотя... Нет. Пусть остается там. Навсегда желательно, потому что без него он уже не вывезет свое жалкое существование.       Да уж. Вот же лицемер. Врать своим друзьям, семье и себе порой, что все отболело, все отныло и зажило должно быть очень глупо, но вот он - Мин Юнги, читать как «долбоеб». Но мы тут уже выяснили, что он зависим от своей боли, так что наслаждается ей за закрытыми дверями на полную катушку. И вроде бы совесть должна клевать его за это, но молчит. Понимает, видимо, что он из боли своей черпает силы для жизни.       - Приехал тебя реанимировать. Во что ты превратил свою жизнь, Юнги-я? - мелкий-уже-не-мелкий уносится на кухню, а Мин почему-то сразу осознает факт того, что в голосе этого придурка не услышал за время его нахождения здесь ни капли осуждения или даже сочувствия. Он стучит там посудой, чайник видимо поставил, хозяюшка, даже песню какую-то попсовую напевает, а Юнги совсем не хочется его выставлять за дверь и быть несносным и абсолютно негостеприимным другом. Впервые за последнее время.       Чон Чонгук всегда таким был. Всегда приносил с собой суету, свет и саму жизнь будто. Он как источник вечной силы и озорства, что с годами словно усиливали свое действие. Юнги закончил школу и поступил в Сеульский университет, а Чон уехал к отцу в Канаду. Тогда Юнги впервые познал одиночество.       Никто больше не вламывался в его комнату ранним утром, никто не сдергивал одеяло и не рассказывал порцию свежих сплетен уже в восемь мать его утра. Эта магия была исключительно чоновская, и когда он уехал, она исчезла вместе с ним. Они общались по видеочату, Юнги все так же мог слышать голос друга, иногда чересчур уставший и сонный, но теперь уже не было постоянного доступа к нему, что был раньше. Стало страшно не хватать постоянных чонгуковых нравоучений, вечных его опаздываний-куда-угодно, походов в кафе прямо в пижамах и жарких споров по поводу выхода нового комикса.       Чон Чонгук - друг, сосед по парте, сосед по дому и торнадо в жизни Мин Юнги. В детстве был жутко невыносимым, да с тех пор мало что изменилось. Он всегда влезал в драки с соседскими мальчишками, сам же их задирал, сам же потом лез с ними дружить. В его компании весь мир становился ярче в одно мгновение, стоило Чонгуку только появиться. Необъяснимая чоновская магия. Как иначе можно было это объяснить?       Юнги и Чонгук не виделись уже несколько лет после их последней поездки в Диснейленд, тогда он впервые сказал, что влюбился...       - Ты без своего парня приехал?       - Мы расстались, - его звонкий голос доносится с кухни и заплатками ложится прямиком на сердце. Страшно признаваться самому себе, а Чонгуку уж тем более, как Юнги сильно скучал. - Он свалил в очередные гастроли со своей гаражной группой, а потом оказалось, что таких, как я у него в каждом городе штук по пять. - Чонгук плюхается на диван у Мина в ногах и протягивает большую кружку с чаем. Мятным.       Юнги чувствует такой манящий аромат и весь сжимается в тугой комок. Эта реакция на воспоминания уже заложена в режиме «по умолчанию» и идёт в базовой комплектации таких вот Мин Юнги. Столько лет прошло, а они будто снова подростки, разве что теперь у обоих на лицах щетина появилась.       Юнги садится, наваливаясь спиной на гору диванных подушек, а его друг уже вовсю прихлебывает чай с травами. Откуда он вообще в его доме взялся, черт знает.       - Тогда, при нашей с тобой последней встрече, ты говорил, что влюбился. Ты ведь трещал без умолку о нем, о том, какую крутую музыку он пишет, о том, какой у него голос и о ваших планах на лето, а сейчас так легко говоришь о разрыве, будто он совсем для тебя ничего не значил, - в планах не было вести задушевные разговоры, вот совсем. Но это же Чонгук. Тот самый Чонгук, которому Юнги доверял все свои подростковые секреты. А они, как известно, наиболее важные, наиболее охраняемые и самые ценные. Чонгук справился с ролью хранителя превосходно. Правда давал советы, которые всегда доводили Юнги до истерического хохота, но в остальном, друг из него вышел отличный.       Несмотря на свою беспечность, Чонгук был довольно ранимым человеком. И у Юнги нет ни малейших сомнений, что открывшись кому-то настолько, Чон был ранен в самое сердце таким откровенным свинством со стороны своего бывшего.       Да как вообще люди переживают это дерьмо? Как пережил это он?       - Не все люди приходят в нашу жизнь, чтобы остаться в ней навсегда, Юн, - на лице друга ни капли грусти, ни капли того, что Юнги ожидал увидеть. Он искал, правда, хотя бы тень его печали, но не нашёл. Чертёнок внутри ехидно захихикал. «Не всем, видимо, суждено быть такими соплежуями, Юнги-я»       - Почему у меня не получается? - Юнги сверлит взглядом чаинки в своей кружке и пытается разглядеть в ней дно. «Дно мы уже нащупали!» - орут черти. У него даже в какой-то момент начинают глаза болеть.       Юнги не сразу осознаёт, что свой вопрос произнес вслух. Лицо мгновенно обдаёт жаром и он закрывает глаза. Провалиться бы на месте.       - Так все дело в нем?       - Тоже станешь меня осуждать? - яд моментально обжигает язык. Злость тут же набирает обороты и замешивает внутри чаны с чем-то мерзким и дико вонючим, которое он должен будет выплеснуть на своего дорогого друга.       Он устал, или нет. Не так.       Порядком подзаебался оправдываться. Изменить то, что есть невозможно. Оно сидит внутри, и как бы Юнги не старался, как бы не подпирал двери в своё прошлое, оно все равно просвечивает сквозь щели и заполняет собой все пространство.       - Я прекрасно понимаю, что заебал всех своим нытьем, но я просто не могу собрать себя в единое целое. Не могу перестать думать о нем, о том, что он там счастлив без меня, о том, что он вообще, блять, не нуждался в счастье со мной. Я знаю! - Юнги вспыхивает, стоит Чонгуку лишь открыть рот, и этот словесный поток уже не остановишь ничем. - Прошли уже годы, но я не могу перестать! Я так глубоко в этом застрял, что уже, кажется, не смогу найти выход. У меня уже крыша едет, честное слово!       Чонгук молчит. Юнги молчит тоже. Смотрят друг на друга: один в растерянности, и видеть его в таком состоянии максимально непривычно; другой дышит, будто марафон бежал, и ему сейчас на самом деле хочется выбежать нахрен из этой квартиры, ставшей внезапно удушающей, и унестись в закат, сверкая пятками.       - Вы могли бы быть замечательной парой, - от неожиданности у Юнги внутри взрывается маленькая бомба в районе сердца. Чон говорит тихо и совсем не те слова, которые ожидал услышать его друг. - Но из вас двоих, лишь у одного хватило смелости. Нет твоей вины в том, что ты его до сих пор любишь. Ты хороший человек. Я не знаю того парня, но уверен, что ты бы не влюбился в плохого.       - Чёрт возьми, Гук, - Юнги будто по голове чем-то тяжелым ударили: все кружится, вертится и в то же самое время, хочется взорваться радостным визгом.       «Точно бак течёт» - думает про себя парень, а вслух говорит:       - Когда ты стал философом? Тебе сколько лет? Пятьдесят?       - Вообще, я думал, что это тебе лет семьдесят. Посмотри какую бороду отрастил! Ужас! - Чонгук треплет его по подбородку и хохочет.       И Юнги смеется. Впервые за долгое время его легкие выталкивают из себя воздух с такой пугающей частотой, что на мгновение парень даже теряется от такого себя.       - Я рад, что ты приехал.       Улыбка сползает с его лица, но глаза все еще искрятся, светятся подобно огонькам на новогодней ёлке. На мгновение, всего лишь на малейшие доли секунды, во взгляде Чон Чонгука мелькает что-то, что в другой ситуации Юнги назвал бы грустью, но оно тут же исчезает в мгновение ока. Он снова щурит свои хитрые темные глазки и подобно маленькому щенку, клонит голову на бок, ухмыляясь.       - Еще скажи, что любишь меня и полезь обниматься, - фыркает и заправляет за ухо отросшие волосы, что уже успели упасть ему на лицо. Чертов хипстер.       - Не, ну это слишком, - Юнги причмокивает, отхлебнув немного чая, который кажется уже начинает бежать по его венам, согревая и успокаивая само сердце, и наслаждается чужим смехом, который заполняет все пространство гостиной и весь его потрескавшийся мир. А сам пытается не рассмеяться, пытается сдержать свою улыбку, что уже вот-вот, пытается хоть на минутку сохранить этот наигранный равнодушный вид, но разве это возможно, когда рядом Чон?       Теперь эта квартира уже не кажется такой холодной, такой чужой. Сейчас здесь столько света, что ложкой черпай не вычерпаешь. "Никогда не взрослей, Гуки" - проносится в его голове, а в памяти тут же всплывает воспоминание из детства. Когда мама приносила Юнги жаропонижающие, потому что он валялся с температурой уже третий день. Это было сразу после того, как он поддался на уговоры своего друга и стал с ним на спор выбегать под проливной дождь в одной футболке. Естественно на следующий день он проснулся с температурой, насморком и колющей болью в горле. Что же Чон? А ничего. Он посылал ему смайлики в сообщениях, фотки из школы с грустной моськой, будто скучает и следом со смеющимся лицом, потому что пошутил. Этот парень невыносим, но именно он был его пластырем, его лекарством всю жизнь.       Вот и теперь, прилетел сюда, в Сеул, обогнув половину земного шара, чтобы всей своей легкостью и детской еще не растерянной непосредственностью залатать разбитое сердце своего лучшего друга. И у него это получается, собственно как и всегда. И Юнги сейчас весь будто состоит из благодарности к нему, из скучаний, потому что расстояние делает из людей болеющих друг другом идиотов, из радости, что Чонгук принёс вместе со своим приходом и из мыслей, что благодаря друзьям он вновь сможет встать на ноги и начать жить свою жизнь, пусть и не такую, о какой мечталось.       - Может мне сменить работу? - говорит Юнги вдруг, воодушевленный радостью и лёгкостью, что наполнило все его тело. Нужно быстрее хвататься за эту ниточку и вытаскивать себя из болота, в которое он сам собственно себя и загнал.       - Что? Сменить работу? Ого! - удивление друга такое же искреннее, как и все остальные эмоции, которые когда-либо отпечатывались на чоновом лице. - Это здорово, Юнги! Немного смело для тебя, но безусловно здорово. А чем бы ты хотел заняться?       - Не знаю. Может снова начать писать? Я давно уже ничего не сочинял, но думаю, что у меня должно получиться. Читать чужие произведения и писать свои - это, конечно, разные вещи, но вдруг я ещё не растерял свои способности? - Мин шарит взглядом по его лицу, ждёт осуждения, насмешки, слов о том, что это ребячество и глупости, и что ему следует более серьезно отнестись к выбору профессии, но это же Чонгук. Как он снова мог забыть об этом?       Наверное, отвык.       Он такого никогда не скажет. Чонгук- генератор всех самых безумных идей и с радостью поддержит любую из его. Даже если бы Юнги сообщил, что уходит монахом в Тибет, тот бы уже начал запихивать вещи в чемодан и трещать о переменчивой погоде в горах.       - Охренеть, Юн, - Чон открывает рот в удивлении и тянется к нему руками. Ну вот. А говорил, что обниматься не будет. От его волос пахнет ментоловым шампунем и лишь слегка дымом от сигарет. Полный тестостероновый набор альфача. Юнги вдыхает глубоко, закрывает глаза и улыбается.       «Останься, пластырь, останься на подольше»

***

      Ну, скажем так, идея о писательстве, показавшаяся вчера ахуеть какой гениальной, уже на следующий день потеряла весь свой эффект и теперь висела на шее Мин Юнги огромным булыжником, тянущим его на самое дно эмоционального выгорания. Но попробуй теперь объясни это Чон Чонгуку, который аж подпрыгивает от предвкушения на водительском кресле и без умолку трещит о том, какой Юнги молодец и вообще самый лучший в мире.       - Твой сексуальный мозг выдаст нечто гениальное, я уверен! У меня на такие вещи чуйка! - тараторит он и чуть не пропускает нужный поворот.       - Ага, за дорогой следи, менталист, - ворчит себе под нос Юнги и проклинает весь мир и себя заодно за свои же собственные эмоциональные порывы. Вот ей-богу, черти подстроили! Скучно стало гадам, решили, что нужна движуха, разогнать застоявшуюся кровь что ли? Теперь вот едут в издательство, посвящать в их грандиозные планы Ким Тэхена. Вот тот-то уж от души поглумится над другом и его выросшим на пустыре амбициям. Но повернуть назад не представляется возможным, потому что Чон Чонгук еще и ебаным гонщиком заделался, и спустя каких-то пятнадцать минут они уже подпирали бампером двери издательства. Это, видимо, чтобы Мин Юнги не сбежал или входом не ошибся. Да он тут работает тысячу лет, даже при большом желании мимо не пройдет.       - Ну что, готов надрать задницу писательскому миру? - Чон сидит к другу в пол оборота, и Юнги бы рад выплюнуть ему свое "нет, разворачивай свою консервную банку и валим отсюда", но слова застревают в глотке, когда он видит его лицо. Ну вот и как теперь быть? Разочаровать Чонгука - это последнее, что Юнги хотел бы сделать в своей жизни, потому что тот его просто прибьет своей ручищей, вот как пить дать. Его методы воспитания те еще, никогда не узнаешь, каким способом на этот раз он решит вправить ему мозги. Поэтому он пищит свое:       - Ну пошли, - и наблюдает за тем, как Чон выпрыгивает из тачки и вытаскивает Мина следом за собой. Чувствует ли он себя приговоренным к смерти? Только так и никак иначе. Да простят его Джоан Роулинг и Стивен Кинг за то, что он грозится согрешить на просторах писательского мира и дай бог, его творения никто не станет читать, может тогда Чон махнет на него рукой, и они вместе придумают другой способ самоуничтожения Мин Юнги.       Как оказалось, Чон Чонгук серьезно относится к обещаниям, данным в порыве эмоциональной нестабильности, особенно к тем, которые касались непосредственно одного Мин Юнги. Он не затыкался всю дорогу до самого кабинета Ким Тэхена и каких богов благодарить за то, что его словесный поток прервался, когда эти двое встретились?       Он только завидев его на горизонте, замер, как истукан, с огромными глазами и периодически открывающимся ртом. Жалкое зрелище. И Юнги вот этому не удивился нисколько, ведь Ким Тэхен только внешне выглядит как гребаный плейбой, а по факту же робкий как заяц, загнанный в угол хитрой лисой. Стоит тоже, подобно статуе, его вовсе не замечает, словно друга тут и в помине нет. А Чон-лиса-Чонгук с удивительной искренностью во взгляде хлопает невинными глазками и расплывается в самой своей дружелюбной улыбке, глядя на такого же почти задыхающегося парня.       - Тэхен-и, - пищит он и лезет обниматься к Киму, наплевав на все манеры и рамки приличия, но они видимо только Юнги интересовали в этот конкретный момент, потому что Тэхен тоже стал обнимать его в ответ, будто ничего, блять, страшного и не происходило, и Мину осталось только удрученно пожать плечами на взгляд Ким Тэхена, полный не просто испуга, а целой паники. Сам виноват, гаденыш, и оправдывать его перед Чимином Юнги не собирается. Чонгук словно и не замечает его моментально розовеющих щёк и заиканий, лепечет что-то про офис, про то, какой он крутой и огромный, про окна зачем-то.       Чушь собачья.       Момент, когда в словесном чоновом потоке начали проскальзывать слова "вместе" и "сходить" и "куда-нибудь" Мин конечно же пропустил. А очнулся он только от того, что Ким кивнул и жалко так улыбнулся.       Вот это поворот.       Юнги выкатил глаза и хотел было сказать, что чья-то задница в огромной такой опасности, но Ким только шикнул, и Мину ничего не оставалось, как заткнуться и ждать, пока всеобщий восторг от встречи пройдёт, и они смогут обсудить то, зачем собственно и пришли.       - Чонгук, может потом поболтаете, а? А то нам ещё кучу вопросов решить надо, - Юнги уже порядком задолбался ждать конец его монолога и стоять тут посреди кабинета свидетелем чужого грехопадения, подумывал даже свинтить по-хорошему обратно в свою берлогу и не показывать носа как минимум несколько лет, потому что избежать ярости Чимина ему не удастся.       - Ладно-ладно, в кафетерии тебя подожду, зануда, - кидает Тэхену последнюю свою контрольную улыбочку, будто ему и до этого было недостаточно, и выскакивает зайцем за дверь.       - Он невыносим, - качает Мин головой и падает в кресло, что стоит напротив стола Тэхена.       - Он прекрасен, - с придыханием говорит тот, будто глядя на произведение искусства в каком-нибудь музее, если бы действительно был знатоком, а он всего лишь смотрит туда, где скрылся за дверью Чон-смертник-Чонгук, и если бы Мин не был в курсе его дел сердечных, то подумал бы, что парень поехал крышей как минимум: туманный взгляд, странная улыбка, какая бывает от наркоты, наверное, только и его раскрасневшиеся щеки. Все указывает на то, что он не здоров, ой как нездоров. Поехал крышей, не иначе.       - Тэхен, приём, вернись на землю, - честно говоря, внутри Юнги уже ковыряется мелкий червячок, который заставляет медленно, но верно растекаться раздражением. - У тебя вообще-то парень есть.       Последнее время Юнги чаще проводил в компании дешевого пива и максимум пиццы, а тут за день целых два живых человека, к тому же сильно давящие на и так нестабильные нервы. Слишком высокая социальная активность за один день, пора завязывать, кажется. Мин уже начинает предвкушать сегодняшний вечер, а если Тэхен соизволит разморозиться, то уже через пару часов он сможет вновь зарыться во все пледы и подушки и уставиться в телевизор с каким-нибудь блевотным ток-шоу.       - Я знаю. Просто парень и правда красивый. Я же ничего. Я просто не ожидал, - бормочет себе под и наконец-то усаживается в своё огромное кожаное кресло, аки большой начальник, складывает руки перед собой и пальцы теребит. Остатки нервозности, Юнги понимает, но все равно дико раздражает. Он старается не пялиться на его длиннющие пальцы с большими, идеально наманикюренными ногтевыми пластинами.       На многозначительный взгляд Мина он только неловко улыбается и чуть подаётся вперёд:       - Не говори Чимин-и, а?       - А ты шашни за его спиной крутить не собираешься? - Юнги тоже наклоняется ближе и щурит глаза. Вот же хитрожопый Ким. Сам постоянно устраивает Чимину сцены ревности, а тут от паренька чуть мать родную не забыл. Хорош женишок, ничего не скажешь.       - Окстись, Юнги-я, я же не самоубийца, - выпрямляется наконец-то и расслабляется, растекшись по креслу неоднородной массой. Ай да Ким, ай да ловелас. Вечером еще Чонгуку нужно будет проводить лекцию на тему манер и неподобающего поведения. Сплошные хлопоты с ними. И почему все его друзья сплошь геи? С натуралами было бы намного проще и не надо постоянно держать ухо востро. А теперь вот разгоняй их по разным углам и смотри, как бы из-за их гормонов не разбилась парочка сердечек.       - Хочу снова начать писать, - кидает Юнги ему в лоб, чтобы уже, наконец, уйти от взрывоопасной темы и поскорее закончить со всем этим. Тэхен не удивляется, что странно, а вздыхает. С облегчением?       - Ну наконец-то, - выдает он. - Я уж думал, ты никогда не созреешь.       - Чего?       Сказать, что у Юнги нет слов, это ничего не сказать. Он откровенно в ахуе.       - Ну а что? Ты ничего не писал уже со времен этого приду...       - Ладно-ладно, я понял, - раздражение снова щекочет горло.       - И чего ты хочешь? Чтобы я прочитал? - Ким резко стал жутко деловым, что не может не радовать.       - Да, именно. Заодно и скажешь, что это была хуевая идея, - Юнги разглядывает стены, фото в рамках, улыбающиеся лица на ней. Там они еще в университете, может курсе на первом. Такие молодые, еще не затраханные жизнью и счастливые верят в большое будущее.       - Эта идея какая угодно, но только не хуевая. Ты хорошо пишешь. Тебе и раньше нужно было публиковаться, ты идиот, что не делал этого. Я понимаю почему, но все же.       - Ой, ну прекрати! Долго еще собираешься меня тыкать носом в прошлое, будто щенка? - Юнги не срывается, нет. Резкий грубый тон щитом закрывает его и оскорбившихся чертей, что уже готовы вцепиться в глотку сидящему напротив, дабы защитить себя и предмет своего самобичевания. Это его чувства, и он не собирается раздавать права на их оскорбление кому-попало. Пусть это будет даже его друг. Тем более его друг.       - Ладно-ладно, извини, - Ким поднимает ладони в примирительном жесте и действительно выглядит виноватым. - И когда ты хочешь начать?       - Как можно скорее, - в голове сразу промелькнула мысль о том, что ноутбук Юнги не доставал уже целую вечность. Руки уже и забыли всю его тяжесть, а глаза отвыкли от яркости экранного света. Ему нужно это.       - Такое рвение похвально, но, - Тэхен замялся и начал бегать глазами по кабинету. - Ты не думаешь, что можешь сорваться? Снова все бросить?       - Я не беру никаких обязательств. Если я кого и подведу, то только себя, - Юнги понимает его опасения, у него самого где-то дремлет страх, что вдруг все это, все его желание работать, основано лишь на тех эмоциях, которые в нем возродило возвращение Чонгука? - Мне нужно разобраться со своей жизнью. В конце концов, я же не бросаю свою работу в издательстве. Писательство никак на это не повлияет.       Тэхен кивает и натянуто улыбается. Сомнения гложат его, да не только его одного, чего уж там. Юнги и сам весь из сомнений соткан.       - На острове Чеджу будет мероприятие. Какой-то благотворительный вечер, - Тэхен роется в столе, шуршит бумажками, а когда находит то, что искал, захлопывает ящик и протягивает Мину конверт. - Я должен был поехать, как представитель издательства, но езжай ты. Там будет много опытных авторов, тебе будет полезно познакомиться с кем-нибудь.       Юнги смотрит на конверт и на Тэхена, и сомневается всего минуту.       - Ты уверен? - говорит он другу.       - А ты?       - Когда-то у нас были мечты, помнишь? Ты мечтал стать конструктором и собирать ракеты, а я хотел придумать вселенную, достойную Гарри Поттера. Может мы еще сможем стать теми, кем хотели? - Юнги берет конверт и крутит его в руках.       - Ну... Я знаю только одно: шанс у твоей мечты еще есть, - он улыбается, ерошит свои кудряшки пальцами и в этот момент вновь становится тем парнем, который во снах видел космос. - Что же до моей мечты... Некоторым сбыться не суждено.       Верно.       Вселенная не дура. А может и наоборот совсем. Либо ограждает человека от чего-то страшного и разрушительного, что могут вызвать его мечты, либо показывает здоровенный средний палец на человеческие хотелки. Типа, мечтать не вредно.       - Выехать можешь завтра. Осмотришь пока окрестности, съездишь на пляж. Мероприятие запланировано на послезавтра, - Тэхен заметно расслабляется и Юнги вместе с ним. - А что на счет вечера? - друг на Мина не смотрит, усиленно делает вид, что край стола его интересует куда больше.       - Чего?       - Ну Чонгук позвал нас выпить вечером соджу.       Ага. Нас. Как же.       - Тэхен, - Мин угрожающие сверкает глазами, от чего его друг чуть ли не подпрыгивает на стуле и спешит оправдаться.       - Да чего? Я же без какой-то мысли. Он - твой друг, я - твой друг тоже. Чимин тоже придет.       Вечерок будет незабываем, это уж точно. И угадайте, кто будет виноват, если все пойдет не так? Подсказочка: начинается на "Мин" и заканчивается на "Юнги".

***

      Согласиться на вечер вне своей берлоги - было странным и необдуманным решением. Теперь же, сидя в этом уютном, Юнги совсем не спорит, кафе и глядя на этих двух, что как павлины крутят друг перед другом своими хвостами, в его голове все чаще проносится мысль о том, чтобы сбежать отсюда и вернуться в объятия четырех стен, которые уже пропитаны ненавистью к миру и слезами по несостоявшейся любви. К слову, Чимин не пришел. И то ли Тэхен вдруг подзабыл, что его парня не было в городе, то ли он ахуел в край и решил посвятить друга в свидетели своей "недоверности", но теперь Юнги сидит во главе стола и кожей чувствует сексуальное напряжение между этими двумя, а жопой то, что вскоре последует, когда Чимин обо всем узнает.       Чонгук как обычно сыпет историями, а Тэхен не изменяя себе, пялится на него и рот только не открыл от восхищения. Юнги все четче ощущает себя третьим колесом и измял все салфетки на столе в попытке заняться хоть чем-то.       - Юни, - на удивление писклявый голос Чонгука вырывает его из тумана мыслей, а оторвав глаза от смятой салфетки в своих руках, он обнаружил пару глаз, обращенных на него.       - Что?       - Ты же не будешь против, если я не поеду с тобой на Чеджу?       - А ты собирался ехать со мной?       - Да вообще-то, но это уже не важно. Тэхен-и предложил сходить с ним на мероприятие, а ты же знаешь, как я люблю все эти официальные тусовки с дорогим шампанским.       - Да ты что? - вот так наглость, Тэхен-и. Юнги прожигает его взглядом, в надежде, что этот придурок вспыхнет, будто Жанна Д'арк, но этому хмырю хоть бы что. Ему еще хватает наглости смотреть на него так умоляюще, будто в этот самый момент, он не обрекает Юнги на соседний костер. - Пойдем-ка выйдем, Тэхен-и.       Юнги игнорирует растерянный взгляд Чонгука и совсем не пытается скрыть своей злости, когда они с Тэхеном оказываются на улице.       - Ты совсем ебанулся? Ты что творишь? - Мин хватает его за ворот куртки и встряхивает в надежде, что друг придет в себя. - Ты же сказал, что подружиться хочешь, а сам его на свидание тащишь?       - Никакое это не свидание. Это просто выставка, - Ким одергивает руку друга и поправляет воротник.       - Просто выставка? За идиота меня держишь? Если собрался изменять Чимину, зачем меня втягиваешь? Я не только ваш с Чонгуком друг, но и его тоже.       Тэхен сверкает глазами, поджимает губы и засовывает руки в карманы куртки.       - Ты бы со своей жизнью для начала разобрался, а потом уже начал других учить. Думаешь, если весь из себя такой страдалец, то все должны вокруг тебя на задних лапках ходить? Два года уже прошло, а ты все убиваешься по этому долбоебу! Думаешь, что мы ничего не видим? Закрылся в четырех стенах и гавкаешь на всех, кто пытается тебе руку помощи протянуть, - Тэхен замолкает на полуслове, а у Юнги все мысли напрочь вышибло из головы. Он потерянно шарит глазами по сторонам и упускает момент, когда за Тэхеном захлопывается дверь кафе.       И даже черти в голове притихли, сидят себе по лавкам, поджавши хвосты, и звука не издают. И эта тишина, которая внезапно возникла, отличается от всех других, подобных ей. Она скорее - пустота. Она скорее - напоминание, которое ложится на плечи Мин Юнги внезапным осознанием: он так плохо притворялся, так плохо скрывал. Его боль такая очевидная, а актерская игра до чертиков хуевая, что терпение его друзей кажется теперь чем-то гениальным.       И сейчас, когда поднявшийся вновь ветер пробирает до самых костей, заставляя Юнги зарыться носом в воротник и сделать пару рваных вздохов, дабы унять болезненную пульсацию под ребрами, ему вдруг резко захотелось сдохнуть. Так, чтобы наверняка. Так, чтобы перестать всем досаждать своим существованием. Потому что в его уравнении, если убрать переменную под именем "Хосок", для второй переменной "Юнги" нет места.