А когда я умру...

      Мне часто говорили, что стоило бы бросить всё ещё в самом начале, когда ребята зарывали «капсулу времени» под деревом у храма Мусаши. Нет, мне говорили бросить тебя ещё в самом начале, оставить и даже не греть надежду, что тебе не будет всё равно, что рядом есть человек, готовый едва ли не всё тебе отдать.       Помнишь наши разговоры за чашкой чая у меня дома? Помнишь наши прогулки вдоль набережной, по развалинам недостроенных зданий? Я тогда ещё гитару свою расстроенную к едрене фене принесла? Мы орали песни до самого утра, пока не стало холодно, а потом… Я не помню, что было потом. Кажется, мы домой ко мне вернулись.       И почему я тогда не сказала тебе, что ты важен для меня куда больше, чем просто хороший товарищ? Боялась чего-то. А, может, не была уверена в том, что творилось в моей голове. «Наверное, я слишком влюблён, я снова начал слушать Земфиру, листая твои фото в альбомах».       Да и ты, казалось, не особо-то был бы в восторге от того, что услышал, потому оставалось только молчать. А день ото дня смотреть тебе в глаза становилось невыносимо. Потому я прятала свой взор, смотря на носки своих ботинок. И корила себя по ночам, убиваясь в истериках до самого утра.       А потом… Врала тебе, врала, что подолгу занимаюсь любимыми вещами, играю на гитаре, к примеру, сочиняя что-то новое, или рисую. Что угодно, чтобы не говорить тебе правду, как сбивала ноги до синяков об ножки кровати, чтобы просто глушить всё, что кипело внутри.       Подруга говорила, что лучше бы мне рассказать всё, как есть, открыть тебе весь этот грёбаный омут в моей голове, а дальше — молчать, давая тебе время поразмыслить. Эгоистично, потому я не предприняла даже одну чёртову попытку. Улыбалась тебе при каждой встрече, пока внутри хотелось кричать, едва ли не падая на колени. Не знаю, верил ли ты хоть в одно слово, которое я сказала тебе за всё это время или нет, впрочем, это уже не так важно. Всё это — пережиток прошлого, как грёбаный призрак, мучающий моё сознание каждый день, злобно посмеиваясь, обвиняя в слабости. Да, может, я и слаба, но это лишь потому, что позволила себе думать, что наберусь смелости и скажу всё, как есть.       И, когда настал тот момент… Помнишь, что ты сделал? Ушёл, не дав сказать и слова. Ушёл со словами, что я скучна. Честно? Я тогда серьёзно думала, что закончу свою жизнь у себя же дома. Я тогда очень сильно заболела, потому что кричала под дождём на срыв. Хоть и стойко перенесла твои слова, даже улыбнуться смогла, но чувство, будто из-под ног уходит земля, и я лечу прямиком в Ад. Оно разрывало меня, и самым паршивым было то, что мы продолжали общаться, как ни в чём не бывало. Будто ничего не случилось.       Вот только… Я стала пропадать из твоей жизни, слоняясь то там, то тут. Так и получила я по лицу как-то раз, потом показываться тебе не хотела, как и не желала втягивать тебя в это. «Мои проблемы. Сама нарвалась», — то, что я писала тебе в сообщении, всё ещё храбрясь. Я сильная. Я должна быть сильной, как учил меня отец.       Отец. Строгий, желавший, чтобы у него был сын, а родилась я по итогу. И мать, которая не принимала участие в моей жизни и становлении меня, как личности, вспомнив о своём долге тогда, когда было уже поздно что-либо менять.       И как они тридцать лет уживались вместе? Хотелось бы мне знать ответ. Но никогда уже этого не выясню. А всё почему? Правильно. Матери не стало несколько лет назад, а отец… Похоронил меня заживо. Нет. Он, конечно, звонил мне как-то раз, но… Клянусь всеми богами, я не могла остановить свои слёзы, когда он разговаривал со мной, будто с автоответчиком. Меня нет ни для кого, все, так или иначе, либо оставили меня позади, либо, как отец, похоронили. И это самое паршивое. «Могильный камень я имею, будучи живой». А теперь… Что теперь? Я снова слоняюсь туда-сюда, сижу в твоём кабинете время от времени, как сраная бутафория. Сколько раз такое было? Я уж и со счёту сбилась где-то на сотом. И слышно было от меня только: «Не обращай внимания, сделай вид, что меня здесь нет». Я не хотела оставаться одна, не хотела оставлять тебя одного, но слышала лишь укор в свой адрес. «Сколько ты будешь тут ещё?» — не то, что хотелось бы слышать, когда ноги почти в кровь стираешь, следуя за человеком, которому отдаёшь своё сердце. И вот очередной раз, когда я просто ушла, почти громко хлопнув дверью. Я бы так с удовольствием и сделала, если бы были на это моральные силы. Даже по стене возле твоего кабинета не сползла, хватаясь за голову, чувствуя накатывающую волну слёз, хотя они были там, когда ты то прожигал меня взглядом, то прятал глаза, как провинившийся мальчуган. Да что с тобой, блядь, не так?! «Только я прогорела, как спичка».       Я тогда вернулась в свою квартирку. Небольшую, но её мне одной было более, чем достаточно, чтобы было комфортно. Гостей я никогда не ждала, да и знала всё равно, что не придёт никто и никогда. Даже ты.       «Забывать друг друга пора нам», — сказала бы я себе, если бы не была так привязана. Эгоизм и эгоцентричность явно не были моими чертами, иначе я бы не проебала к чёртовой бабушке свою сгнившую гордость на корню.       У меня тогда был выбор: идти за тобой, держа твою руку, или просто развернуться и послать тебя ко всем чертям, ибо устала. Знаешь, я бы выбрала второй вариант, наплевав на свои обещания, наплевав на то, что было между нами.       Просто оставить тебя, как поступила бы любая, кто хоть немного уважает себя и своё время. А на тебя я убила его достаточно. Не год, не два, и даже, чёрт возьми, не пять лет. Прошло больше, в два раза больше. И что в итоге? А в итоге пустота посреди ёбаного ничего. Я как была чужой тебе, так и осталась, а крик отчаяния становился только громче, как и желание просто умереть. Отдавать тепло и заботу в пустоту, угасая изо дня в день — такова была моя участь, и я всё никак не могу понять почему я вообще люблю тебя, чёрт возьми.       «Когда-нибудь ты договоришься, и я уже никогда тебе не отвечу», — написала я тебе в тот день, когда ты в последний раз мог меня увидеть. Мы тогда говорили с тобой о том, чтобы провериться вместе в кои-то веки. Ты сказал, что подумаешь, потом послал меня. Было немного обидно, но я сделала всё, чтобы превратить эту ситуацию в шутку. Несмешную шутку. И ушла, напялив маску и прихватив с собой складной нож и перцовый баллончик. Возможно, я немного и растеряла свои навыки, но оружием пользоваться ещё не разучилась. Только кто бы знал, что мне оно не поможет уже.       Обычная прогулка превратилась в продолжительное количество времени, посвящённое выпытыванием из меня информации, которой у меня не было. Меня не спас ни нож, ни баллончик. Кто знает, где сейчас моя атрибутика.       Тонкий страховочный трос растирал мои запястья в кровь, которая застывала довольно мерзкими дорожками до почти что локтей. Чем меня только ни накачивали, я думала, от передоза кони двину, если честно. Но даже так, будучи изрядно побитой, с порезами везде, где можно, от меня не услышали ни слова. А я ещё даже смеяться умудрялась, мол, не ту взяли, и с таким количеством веществ я быстрее от передозировки ноги протяну, чем от меня дождутся ответа.       Так было очень много времени. Я не знаю, пару-тройку дней, а, может, прошла неделя. Мне никто не сообщал — только били и измывались, думая, что моих сил не хватит, чтобы всё перенести. Да даже ожоги от сигарет я перенесла, хоть и дёргалась поначалу и пыталась сломанной ногой махать.       К слову, об этом. Зря они сломали только одну, надо было обе, да и кости раздробить к чёртовой матери, чтобы собрать сложнее было. Хотя что-то подсказывало мне, что ещё немного, и я точно не протяну до завтра.       Меня изводили долго, старательно, делая всё, чтобы я реально кони не двинула прямо в подвале. А я… Ходила вокруг да около, говоря только два имени, которые знала, и… больше ничего. Так меня и вытащили из подвала, поняв, что ничего с меня, кроме анализов, не взять.       Тело моё нашли где-то в пять утра в одном из переулков. И то благодаря тому, что поднял кто-то панику. Я не разбирала, кто, что и зачем кричал. Всё было, как в тумане, я не разбирала голосов, слышала лишь отдалённо вой сирены «скорой», которую только за смертью посылать. Руки было не поднять, я ничего почти не видела — всё было мутным, будто я впервые глаза под водой открыла и не успела привыкнуть. Я ничего не чувствовала, кроме холода, будто кто-то забыл зимой окно в комнате закрыть. Ни боли, ни страха, ни сожалений. Ни-че-го.       Лишь отдалённо слыша голоса, я постаралась пошевелить головой. Всё вокруг мутно, и каждая попытка вдоха приносит боль. Уже хоть что-то, я уже хоть что-то чувствую. Яркие пятна одно за другим, переговоры над ухом. Что происходит? Кто-нибудь, пожалуйста, помогите. Я не хочу умирать. Я это только сейчас поняла. Я только сейчас осознала, что это как-то паршиво: вот так просто и бесславно сдохнуть. А бесславно ли, зная, что я не сдала тебя никому? Ни тебя, ни ребят.       Что-то пыталась говорить, слышала укор в свою сторону и снова переговоры. Что со мной будет? Хотя какая уже разница, если меня все уже похоронили заживо? Я для всех всё равно, что умерла, так теперь, похоже, пора умереть по-настоящему. Я слишком наивно полагала, что нужна тебе, что могу хоть что-то поменять, облегчить твою боль.       Слёзы, которые текли не то от боли, не то от обиды, были обжигающими. «Этот дождь, он пришёл за мной. Этот дождь вспомнил обо мне», — почему-то мне казалось, что я слышала, как по козырьку били капли дождя. И почему-то этот звук казался куда отчётливее.       Да, точно, начался сезон дождей. Как забавно. Как я могла забыть об этом? И снова перед глазами темно, но из темноты… Чья-то рука. И чей-то голос, такой знакомый, с задором и огоньком. Если это мой сон, то, молю, отпустите меня, в нём хотя бы не будет боли, в нём хотя бы живы все те, кем я дорожила, для всех я всё ещё жива. Но что-то напоминало мне о тебе, что ты сейчас совсем один. Взбесишься ли ты, узнав, что со мной случилось? «Скажут: «А кем приходились? Замолчишь, и сломается датчик. И какие мечты там не сбылись? Разве важно?»       Или же ты просто как всегда нахмуришься и просто продолжишь делать вид, что ничего не случилось? И почему именно сейчас, когда я почти примирилась со своей участью, мне снова являешься ты в предсмертном бреду? «Ты заплачешь и выйдешь из дома. Остановится сердце? Едва ли. Никогда не знавшие кто мы, Мы не любим, чтоб нас узнавали».       Ты и твой взгляд просто выжигают остатки всего того немногого, что помогало стойко переносить все те пытки, ожоги и просто избиения. Как выжигаешь и остатки моего мужества. Нет! Пустите, я не хочу умирать! Отпустите меня домой!       Но пара шагов навстречу была уже сделана, но кто сказал, что нельзя назад? Возможно, та самая за спиной появившаяся лёгкость, будто я сбросила тяжкий груз, что несла всё это время на своих плечах. Выслушивала каждого, иногда давая советы, но в свои дела никому и никогда не позволяла лезть. Не потому, что это было чем-то личным, скорее, просто думала, что смогу сама всё решить. Конечно, блять, решила. Настолько, что погиб человек, который был мне, как брат.       В любом случае, меня уже не касаются проблемы насущные. Я вновь перестала чувствовать что-либо, перед приоткрытыми глазами было мутно, а потом… Темнота. Не знаю, закрыла ли я их, или это мой конец? В любом случае, это уже было не так важно. Ребята, я иду.