Сашенька

Россию лихорадило. В мае нарыв прорвался в Петербурге Обуховской стачкой. Зачинщиков отправляли в солдаты, тюрьму, на каторгу, восемь сотен выслали из столицы, но требования рабочих впервые удовлетворили, пусть и не полностью. Это заставило их чувствовать себя реальной силой. Это выглядело победой. Светлые двигали реформы снизу, Тёмные влияли на монарха. То казалось, что они преследуют одни цели, то конфронтация становилась почти силовой. Слабые Иные были просто не в состоянии осознать всё происходящее, и то следовали за более сильными, то бунтовали. Яков встречался с рабочими, ездил в Мюнхен для встречи с Ульяновым. Тридцатилетний потенциальный Иной рассчитывал на поддержку Света. Беккер находил его довольно неприятным типом.

***

Саша тем временем прошла стажировку в Дневной дозор Санкт-Петербурга, и её поставили в двойку «Омега». Её напарником стал Никитка – почти столетний боемаг, когда-то крепостной кузнец из-под Тулы. Когда говорили, что в «Омеге» работает оборотень, не знающие реального положения вещей сразу предполагали, что это Никитка перекидывается во что-то вроде медведя. Несмотря на свой внушительный рост и косую сажень в плечах, маг обладал характерной крестьянской хитростью и смекалкой, но при этом был довольно дружелюбен сам по себе, а рядом с Милорадовой ещё и робел. Он называл её «княжна Сашенька Николаевна» и ещё «барышня». С ним ей было очень спокойно патрулировать даже волнующийся Петербург. Постепенно у этих двоих зародилась нежная дружба: Никитка, ныне женатый на вдовушке булочника и де факто владеющий небольшой пекарней, носил на дежурства калачи для княжны. В ответ она отдаривалась разными красивыми вещами для его девчонок (шесть дочек, седьмая на подходе!) и учила их грамоте. Однажды у Беккера Саша столкнулась с Модестом Адлером. Довольно натянутая поначалу беседа в какой-то момент стала оживлённой и почти дружеской. И даже когда Яков вышел за коньяком, Адлер не позволил себе дурацких замечаний в духе «не заставляй моего друга страдать», только смерил её пронизывающим взглядом. – Да, Модест Фёдорович? – Саша всем своим видом демонстрировала, что готова его выслушать, что бы он ни захотел ей сказать. – Что вы думаете о внешней политике государя, Александра Николаевна? – несколько невпопад предыдущему разговору спросил тот. Она смешливо фыркнула, и в глазах вспыхнули жёлтые искры: – Я довольно далека от внешней политики. Но мне кажется, что было бы неплохо иметь больше военных кораблей. Говорят, это было бы очень полезным приобретением. Как вам кажется? – Я вполне с вами согласен, и работы над этим уже ведутся в Порт-Артуре, – он встал и подошёл к её креслу, остановившись чуточку ближе, чем прилично слабо знакомому с дамой кавалеру. От него исходило властное магнетическое притяжение. От неё пахло духами, явно изготовленными на заказ: магнолией, туберозой и ландышем, смешанными с вкрадчивыми нотами персика и энергичной красной смородиной, а под всем этим затаились кедр, сандал и бархатная поступь мха в древнем лесу. Саша смотрела на Адлера с любопытством и в целом дружелюбно. Ей просто было интересно, что будет дальше. – Возможно, я даже увижу это. Но если вам интересно мнение далёкой от политики женщины – было бы славно строить быстрее. Японцы имеют довольно решительный темперамент, а у нас все эти стачки и забастовки... – Вы не похожи на совсем далёкую от политики женщину, – он оперся рукой на спинку её кресла. – Вы слишком умны для того, чтобы не наблюдать за происходящим. – Я думаю, я достаточно умна для того, чтобы понимать разницу между тем, кто наблюдает, и тем, кто может что-то изменить. Она чувствовала исходящую от него смутную угрозу – не осознанную, но всё же. Интересно, сколько оборотней он уничтожил на своём веку?.. Саша отогнала эту мысль быстро и решительно. Не хватало ещё показать, что она опасается этого Светлого и его силы. Женщина сделала небольшой глоток вина и продолжила: – Сложно не замечать, что обстановка в стране накаляется. Я же, как вы, вероятно, знаете – простой агент, и ещё немного хирург. Если станет горячо, я потребуюсь: не там, так тут. И наблюдать происходящее мне необходимо, чтобы просчитать варианты. Это просто инстинкт самосохранения «маленького человека». Адлер коснулся кончиками пальцев её руки, держащей бокал. – Умна и красива. Опасное сочетание. Саша взглянула ему в глаза снизу вверх, и её улыбка на мгновение стала бритвенно-острой: – И влюблена в вашего друга, что ставит меня саму в довольно... шаткое положение. Она убрала руку, чтобы сделать глоток из бокала, и сделала это намеренно небрежно. Адлер шагнул назад и улыбнулся искренне, хоть и чуть грустно: – И его тоже. Впрочем, думаю, вы-то как раз прекрасно это понимаете. Беккер, вошедший обратно, посмотрел на него вопросительно. – Я, каюсь, попытался очаровать Александру Николаевну, но она оказалась совершенно невосприимчива к моим чарам! – тихо засмеялся тот. В ответ Саша тоже улыбнулась, но улыбка её была прохладной и язвительной: – Вы рановато отступили. Мы могли бы ещё проверить, насколько вы устойчивы к моим. Она скользнул в Сумрак, на самую грань, и совсем легонько качнула маятник превращения – так, чтобы оно началось с поднятой в демонстрации левой руки и сразу же пошло обратно. Этот фокус требовал большого количества сил и концентрации, но после множества тренировок начал получаться у неё каждый раз – если она была достаточно сыта. Выглядело это очень красиво: изящная рука на мгновение окуталась дымкой, и сквозь неё проступило видение лапы с выпущенными когтями. Такое оружие может вспороть человека от шеи до паха. Или полностью лишить нижней челюсти. Или проломить рёбра, чтобы вырвать сердце. Но прошла секунда – и это снова изящная рука в белом рукаве с кружевной манжетой. Саше не нравилось, что кто-то позволяет себе говорить с ней и о ней подобным покровительственным тоном. И не нравилось, что этот человек посмел устраивать ей испытания. Она ещё не убивала Иных, но пара Тёмных уже носили отметины её когтей. – Да, это была дурацкая проверка, – словно отвечая на её мысли, произнёс Адлер. – Прошу прощения. И восхищён вашим самоконтролем. Он указал на её руку, не пытаясь коснуться. Яков нахмурился: – Могу предположить. И не осудил бы Сашу, если бы она украсила тебя парой новых шрамов, – он расставил на столике бутылку и три коньячные рюмки. Сашенька заметно расслабилась, и даже улыбалась снова как юная особа, а не как убийца. В глубине обращённого к ней взгляда Якова чуть теплилась тихая нежность. Адлер не позволял себе более сомнительных экспериментов, и под коньяк они с удовольствием рассказывали Саше какие-то анекдоты, происходившие задолго до её рождения, небрежно упоминая как незнакомых Светлых, так и сильных, известных ей Тёмных. Время от времени они возвращались ко дню сегодняшнему. – Николай окончательно сдвинулся, – говорил Адлер, и не сразу стало понятно, что речь о государе российском. – Не знаю, что с ним будет, если Алиса снова разрешится дочерью... Саша подняла глаза на Адлера: – Почему вы так думаете? В ней никогда не было истинно имперского пиетета. И всё же… всё же этот род был где-то рядом с самого её детства. Она знала, кто она, очень рано. Смешно, что её опекун тоже был Николаем, однако она всегда считала его другом, не отцом. – Он цепляется за любого шарлатана, на нём жиреют мошенники и ушлые Иные, – возможно, Адлер из вежливости не уточнил, что Тёмные. – Нет реликвии или талисмана, которыми он не увешал бы покои... – Да. Увы, но это так. Он не рождён править. Слишком мягкий человек… Жаль, что у нас не наследуют женщины. Саша помолчала, баюкая в тонких пальцах пузатый бокал. Потом взглянула на мужчин: – Если бы вы могли изменить мир здесь и сейчас – что бы вы изменили? Яков перевёл взгляд за окно. Набережная Фонтанки была подсвечена и пуста. Отдельные прохожие торопливо перебегали между пятнами света. – Я бы уничтожил неравенство. Неравенство начальных условий, в которых каждый начинает жизнь... Пусть у всех будут равные возможности. Почему-то от слов Беккера у Александры защемило сердце – от нежности к этому человеку и горечи осознания несбыточности его мечты. Это совершенно не в натуре людей – играть честно. И они будут держаться за это неравенство яростно, со всей силы: ведь даже если ты не на самом верху, то всегда есть кто-то, кто беднее тебя, кто обладает меньшим, чем ты. Люди хотят, чтобы с ними делились те, кто богаче и сильнее, но сами категорически не готовы отдавать своё и делиться своими силами просто так. Такова жизнь. Такова суть людей. И именно поэтому Саше захотелось немедленно обнять Якова. Защитить его сердце. Адлер улыбнулся тепло и дружелюбно, без тени насмешки над другом, и в свою очередь ответил Саше: – Мы меняем мир, Александра Николаевна. Меняем его прямо сейчас. Милорадова посмотрела на него внимательно, и в голове её пронеслись мысли о том, что вот прямо сейчас он отдыхает со своим другом, пьет коньяк; однако, очевидно, что в отличие от Якова, Модест Фёдорович не чувствует необходимости делать всё своими руками. И пока он здесь беседует – мир меняется по его воле теми, кто верит в него и ему, теми, кто разделяет его идеи. Возможно, он даже имел ввиду, что меняет мир здесь и сейчас, просто продолжая эту беседу; хотя, конечно, включать саму себя в это уравнение было бы слишком самонадеянно. Она усмехнулась: – Я знаю человека, который ответил бы точно как вы. Князь Константин Григорьевич Бельский, начальник оперативной службы Дневного дозора Петербурга, непосредственный руководитель и очевидный протектор Александры. На миг ей даже почудилась его тень – так велико было ощущение его присутствия в сцене, где Саша была просто шахматной фигурой, а вот Константин, как и Адлер – уже совершенно точно игроки. Осталось понять, кто же Беккер: друг Модеста или одна из любимых фигурок? Яков глядел на неё без улыбки, словно догадывался, о чём она думает. – А ты бы что изменила, Сашенька? В его руке поблёскивала округлая коньячная рюмка, заполненная на треть – он сделал глоток и отвлёкся. Яков чувствовал в их беседе второй и третий слой – как в Сумраке. Начинающая Дневная дозорная и Ночной с опытом на порядок длиннее её жизни... и он сам, для которого дороги они оба. Совершенно по-разному. Но... – Думаю, я бы начала с того, что родилась бы мужчиной, – она лукаво прищурилась. – Это был бы крайне любопытный опыт. И очень много возможностей. – Я рад, что пока ты этого не сделала, дорогая... – он осёкся, покраснев, как мальчишка. Адлер усмехнулся: – Это был бы крайне любопытный опыт! Саша звонко рассмеялась, и её щеки тоже порозовели. Остаток вечера прошёл легко, под шутки и без разговоров о политике. Саша видела, насколько Якову важна эта тема, как он сразу подбирается. И что ему неприятны упоминания, что на глобальном уровне они в совершенно разных лагерях. С другой стороны, она была намного менее идеалистка, и из всех политических движений ей симпатичнее всего движение за права женщин — просто потому, что оно ей близко и понятно. Ещё, конечно Якову было неприятно слышать о князе Константине. Константин Григорьевич был не просто начальником оперативной службы, холёным сердцеедом, обладателем немалого финансового состояния и острого ума. Он был довольно старым магом, имел огромные связи далеко за пределами Российской Империи и был вхож во все дворцы Европы. Кроме прочего, он был весьма лоялен к Тёмным, носившим на себе Печать, то есть к вампирам и оборотням. Помимо обычной выдачи лицензий, он несколько раз в год устраивал знаменитые охоты, приглашения на которые получали только его многочисленные друзья, а также Тёмные коллеги. Обычно охота длилась несколько дней, и по итогам в окрестных деревнях недосчитывались нескольких крестьян – их, увы, «задирали дикие звери». Говорили даже, что сам князь Константин обожает наблюдать за тем, как охотятся другие… Яков рассказывал ей об участии женщин в работе марксистских кружков, об истории создания Бестужевских курсов, слушательницы которых в те дни эпатировали консервативную – то есть бо́льшую – часть общества. Он испытывал глубокую симпатию к идее женского образования: равные возможности начинаются где-то здесь. Шаг за шагом на темноту невежества и неравенства наступало будущее. Адлер смотрел на него чуть насмешливо: для него это наступление не распадалось на части, он воспринимал его в целом. Разрумянившаяся, оживлённая Сашенька была прекрасна. Сердце Беккера сжималось от того, что инициация привела её на Темную сторону. Иногда ему хотелось предложить ей бросить всё и уехать куда-нибудь в Южную Америку, однако он понимал, что их место здесь. Обоих, как бы его это ни тревожило. Многолетний коньяк чуть туманил ему голову, и в неё невовремя лезла мысль о том, как хочется сейчас провести ладонью по её красивой ножке, забираясь всё выше под юбку... Он бросил короткий взгляд на друга, от души надеясь, что тот не смотрит сейчас в его ауру. Он знал, что Модесту симпатична Саша, однако если она встанет между ним и его целью, он уничтожит девушку без тени сомнения. Яков надеялся сам никогда не оказаться в такой ситуации. Князя Константина первым упомянул как раз Адлер, кривясь. Кроме прочего, Ночной дозор подозревал его в нескольких убийствах Иных, Светлых и Тёмных, однако он явно ничего не делал собственноручно, что оставляло его чистым перед Сумраком. Якову была неприятна мысль о том, что он начальник и в определённой степени наставник Милорадовой, но об этом он старался не упоминать. Он чувствовал, как между ними растёт эта паутина недоговариваемого, которая, как синий мох, сгорала в сверкающей вспышке, когда они были одни и ближе, чем просто рядом.