Сашенька

– Что же… у нас ещё Евгений Сосунцов и Яков Алексеевич. Пойдёмте? – Бельский из вежливости даже попытался унять бодрость и азарт в своём голосе. Максимов кивнул. – Алексей, – обратился он ко всё ещё стоящему на коленях Степанову, – может быть, вам не идти с нами? Князь прикажет кому-нибудь о вас позаботиться, отдохнёте… Светлый затряс головой и вскочил на ноги: – Нет-нет, это моя ответственность, Александр Иванович! Константин с некоторым любопытством наблюдал за Степановым. Он всегда испытывал интерес к морали каждого конкретного Светлого: что для него приемлемо, что нет. Для данного индивида, очевидно, важна была христианская мораль, в которой самоубийство – самый страшный грех, и рядом с ним даже намеренное убийство не так страшно. Сам князь придерживался иной философии: он не верил в очищающие свойства раскаяния, только в искупление, причём конкретными вещами – делами либо наказаниями. Тёмный подошёл к двери и, вежливо подождав Светлых, провёл их по коридору в такую же точно камеру, где находились Сосунцов и приглядывающий за ним Илья. Максимов подошёл к нему первым – по негласной договорённости. – Здравствуйте, Евгений Фёдорович. Как вам ваши новые условия содержания? Седой благообразный господин немного натянуто улыбнулся: – Спасибо, гораздо приятнее, чем фижé. Он выглядел намного уравновешеннее Акинфеевой. – Меня зовут Александр Иванович Максимов, я представляю здесь Ночной дозор Санкт-Петербурга. При вашем задержании казанские коллеги допустили ряд злоупотреблений, за которые я приношу вам свои извинения, – в голосе главы оперативного отдела слышалось искреннее сожаление. Нужно было знать его столько, сколько Бельский, чтобы понимать, как легко и убедительно он изображает то, что ему нужно на текущий момент. – Отлично, – немного брюзгливо ответил Сосунцов. – Когда меня, в таком случае, отпустят? – Как только вы дадите нам подробные показания. Евгений перевёл взгляд на Константина, безошибочно определив в нём старшего из присутствующих Дневных дозорных. Они не были знакомы лично, но о князе Бельском слышали очень многие, особенно Тёмные. В ответ Константин только улыбнулся подозреваемому: – Говорите, если можете говорить. И я очень советую вам говорить только правду, во всей её полноте. Вы же знаете, по какому поводу вы задержаны? – По несчастному стечению обстоятельств! – воскликнул Евгений. – И по навету кузнеца, у которого я всего лишь заказал инструмент, потребный для починки старинного сундука. – Вы же интеллигентный человек, почему вы не заказали починку какому-нибудь умельцу? – удивится Максимов. – Он достался мне от прадеда, – неохотно отвечал подозреваемый. – И был шанс, что в нём лежит нечто ценное, что чужой человек мог бы похитить втайне от меня… Звучало оправдание не слишком убедительно, ведь любую ремесленную работу мастер вполне мог бы проделать непосредственно при хозяине. – Александр Иванович, – князь дождался, пока Светлый посмотрит на него, и улыбнулся одной из неприятных улыбок из своего арсенала. – Если вы тоже ему не очень верите – просто скажите мне. – Ну, Константин Григорьевич, – укоризненно протянул Максимов, – может быть, сначала попробуем по-хорошему, как цивилизованные люди? Евгений Фёдорович не выглядит легкомысленным юнцом. Так зачем вам, – он снова перевёл взгляд на Сосунцова, – понадобились… что вы там заказали? – Разжимные клещи, – негромко подсказал Степанов. – Вот как Бог свят, сундук вскрывать! Не хотел, чтобы узнали о нём, вдруг что еретическое… прадеда-то как колдуна повесили! – Евгений явно нервничал, впрочем, повод нервничать сейчас был бы даже у святого. – Князь, – устало произнёс Максимов. Улыбка Константина стала чуть шире, так, что стали видны кончики его клыков. Зубы у него были белые, а клыки, хоть и крупноваты и островаты, но совершенно человеческие. Тем не менее, они придавали обычно приятному лицу весьма хищное выражение. – Послушайте, Евгений, – правая рука Тёмного сделала изящный пасс, и в ней буквально из воздуха соткался пылающий холодным пламенем бич. – Ваша коллега по задержанию, к сожалению, погибла раньше, чем смогла рассказать нам что-нибудь важное. У вас есть шанс не повторить её опыт. Но если нет… у нас есть, кого спросить ещё. Сосунцов с ужасом посмотрел на него, с тоской – на Максимова, и наконец с надеждой – на Степанова. – Вы же православный человек, добрый! Не попустите мучительства… Послушник взглянул на него сочувственно, но вслух сказал: – А вы просто скажите всё, как на духу, Евгений Фёдорович, и не будет мучительства вам. Подозреваемый скривился, как от прогорклого масла. – Одну убили уже, так и меня извести решили?! – истерически вскрикнул он. – Всё, всё на меня повесьте! И Александра я бомбил! И погром в Кишинёве моих рук дело! Давайте, давайте, мёртвый не оправдается! На лице Александра Ивановича появилась брезгливая гримаса: – Какой вы жалкий, Сосунцов. Огненный кнут легко взвился вверх, словно танцуя, и слегка щелкнул в воздухе прямо перед лицом Евгения, с шипением плюнув в мужчину фиолетовыми искрами. – Прекратите истерику. Что вы, как дурно воспитанная барышня. Если не готовы сотрудничать – просто скажите, не тратьте наше время. Если готовы… – князь сделал крохотную паузу, – это ваш последний шанс. Сосунцов замер, как кролик, перед танцующей огненной змеёй. Страх на его лице смешался с обречённостью. – Я собирался… взломать замки в доме жида Фридмана… Александр Иванович тихо рассмеялся: – Ограбить, значит, жида хотел? – Он процентщик, кровей наших насосался… – уже без уверенности пояснил подозреваемый. Князь кивнул, как будто ожидал услышать что-то такое. – Клим, – вампир перевёл взгляд на начальство. Вообще, Степанов заметил, что Константин Григорьевич обращается к людям по-разному: многих Светлых он называл исключительно по фамилиям, а своих подчинённых – по именам. Имя-отчество он берёг для равных себе по рангу или каким-то другим параметрам, судя по всему. – Помоги-ка Сергею там с Панфиловым. Князь повернулся к Максимову: – Хотите отправить кого-то из своих? – Да, думаю, это уместно, – кивнул тот, и посмотрев на Клима, добавил: – В прихожей найдёте братьев Дроздовых, пусть с вами отбудут. Чтобы потом не было нам петиций «петербуржские Дневные казанских Ночных угнели и принудили»... Больше ничего интересного из Сосунцова они не вытянули – он был скучен, как полдень понедельника. Далее его следовало передать уже полиции, но учитывая, что возглавлял её в Казани всё тот же Панфилов, с этим приходилось обождать. Уже выйдя из его камеры, князь остановился и взглянул на Илью. Вампир принял более серьёзный, чем обычно, вид, и подобрался, готовый мгновенно сорваться с места и умчаться по первому слову Бельского. Тот, однако, не торопился, и только секунды через четыре всё-таки изрёк: – Воды ему принесите. В светлых, почти белёсо-прозрачных глазах Ильи скользнула тень разочарования, но он кратко кивнул и отстал от ушедших вперёд Иных, чтобы отдать соответствующее распоряжение. Константин Григорьевич больше не останавливался, пока не прошёл на следующий этаж. Там он почти сразу толкнул одну из немногих дверей. Защита на комнате вспыхнула, пропуская гостей. В камере Беккера мебели было чуть больше и она по сути больше напоминала келью либо студенческую комнату: кроме кровати, там была пара стульев, простой письменный стол и даже несколько листов бумаги и грифель для письма. Рядом с бумагами стояли чашка и кофейник, которые принесли буквально час назад, почти сразу после того, как Светлого перевели в эту камеру. – Доброе утро, Яков Алексеевич, – губы князя дрогнули в едва заметной улыбке. – Как вам спалось, ужасно? Угнетаем мы вас тут? Яков поднялся со стула навстречу вошедшим. – Лишения я испытал невыносимые, – улыбнулся он. – Доброе утро, Константин Григорьевич, спасибо вам за возможность прийти в себя. И вам, Александр Иванович, доброе утро. Максимов протянул руку для рукопожатия, отметив, что Беккер ответил не слабее, чем обычно, и держался уверенно и твёрдо. Яков вопросительно посмотрел на Алексея. – Это сотрудник Ночного дозора Казани, Алексей Степанов, – представил того Максимов. – Вы, похоже, не сталкивались ещё? – К сожалению, нет, – сарказм в голосе Беккера можно было резать ножом. – Мне не удалось познакомиться со всеми дозорными Казани, только с некоторыми избранными. Полагаю, господа, вы хотели бы услышать полностью мою версию событий? – Именно. Присаживайтесь, Александр Иванович, Алексей, – князь сделал приглашающий жест рукой, а сам остался стоять, удобно опершись спиной на стену рядом с дверью. Характерным было то, что в эту камеру вместе с Тёмным не зашёл никто из его свиты и помощников, и сейчас он был один с тремя Светлыми. Беккер тоже остался стоять, прислонившись к краю стола и скрестив руки на груди. – Меня подвела собственная, скажу честно, самоуверенность и излишняя доверчивость. Вот уж не думал… – он вздохнул. – Позавчера вечером, как вы уже знаете, ко мне явились через прямой Портал Спиридович и двое Светлых. Представились как Панфилов из казанского Ночного и отец Филарет, секретарь митрополита Московского. Филарет был на нервах и попытался напасть на меня, но его остановили его же спутники. Извинились, рассказали, что за помощью – украли Казанскую Божью матерь. Ставить в известность столицу не хотят, боятся паники и среди Иных, и вообще… Я повёлся. А на той стороне мне в лицо какой-то здоровяк влепил фижé, а по затылку кто-то приложил чем-то тяжёлым. И правильно, скажу я вам – на первый фижé на мне артефакт висел. Когда очнулся, вокруг ходил кто-то, кого я не видел, и настойчиво предлагал сознаться в краже. Очень настойчиво, – подчеркнул он. – А у вас, часом, нет особой ментальной устойчивости к внушениям? Или, скажем, защитного артефакта? – Князь Бельский чуть прищурился и пояснил: – Что-то я не вижу, чтобы вы сознавались в краже. Но на ваших коллег вы напали довольно решительно, судя по всему. Беккер бросил короткий косой взгляд на Максимова и не улыбнулся, а оскалился. – У меня есть дурная привычка хорошо переносить пытки. Независимо от того, происходят они с моим телом или сугубо в моей голове. Но, к несчастью, это никак не помогает от чар эмпатов, действующих при прикосновении. Это была Рокировка (17), о которой в теории знают все дозорные, а на практике, за недостатком эмпатов, сталкиваются единицы… Не знаю, почему они не использовали эмпата раньше, чтобы я подписал под его влиянием что угодно, а начали с иллюзии физических мук. – У каждого из нас свой стиль работы, – Константин пожал плечами. – Возможно, они были довольны собой и своим планом, и не ожидали, что вас начнут искать так скоро. А когда поняли – времени развлекаться уже не оставалось, и вас решили убить об петербургских коллег. Ну или их об вас, как пойдёт. А потом вас об меня, например. Чем вы так насолили Соловьёву, интересно? Яков чувствовал, что вызывает у Тёмного определённый интерес. Константин очень ненавязчиво, без резкой фокусировки, но вместе с тем очень чутко следил за «задержанным» и его реакцией, его ответами. Как будто случайно, он уже пару раз косвенно упомянул Сашу, не говоря о ней напрямую, но очевидно намекая на её участие и опасность для её жизни, и отслеживая вспыхивающие в ауре Светлого изменения. Взгляд князя, однако, не остановился на Беккере, а перешёл к Степанову, словно главе оперативного отдела Дневного дозора было интересно, что Алексей думает обо всём этом. Послушник явно старался держать невозмутимое лицо, но привычка к открытости и простодушие крайне ему в этом препятствовали. Поймав взгляд Бельского, он вскинул голову и убеждённо возразил: – Александр Титович не мог ничего такого затеять! Вы клевещете на него по незнанию, Константин Григорьевич! Беккер хмыкнул. – А вы, Алексей… простите, не знаю по батюшке… давно с Соловьёвым знакомы? – С того дня, как в Казанскую семинарию поступил! Без него не знаю, где бы оказался в итоге, он меня на Светлый путь наставил… – глаза экзальтированного молодого человека увлажнились. Вряд ли ему было больше двадцати пяти лет, так что знакомство его с Соловьёвым длилось лет десять – срок ничтожный для любого Иного за сотню. Князь смотрел на Степанова с искренним любопытством, даже слегка наклонил голову набок, как птица. – Возможно, Соловьёва подставили, – Бельский то ли тонко издевался, то ли решил подыграть Алексею. – Возможно, на него также воздействовал неизвестный, говорят, Тёмный Иной. Увы, мне известно не так много магов-менталистов, живущих в окрестностях Казани. Примерно ни одного. Было бы очень… занятно с ним познакомиться. И всё же, Яков Алексеевич… скажите честно: у Соловьёва был реальный мотив убирать вас? – Честно говоря, я сам уже всю голову сломал. Его имя мне совершенно ничего не говорит, в Казани я не был лет тридцать, кажется, в лицо его посмотреть так и не довелось, – Беккер пожал плечами. – Я не очень ясно помню саму драку, а до того мне не давали открыть глаза… – Очень интересно, Яков, – прервал его Максимов, – а вот Анна Лукинична вчера днём нашла в нашей табели, что ты был в Казани не далее как третьего дня. Что ты на это скажешь? Яков опешил: – Не был. Или мне заблокировали память об этом. Готов к проверке под чем угодно, могу Светом поклясться! Степанов встрепенулся: – Да, вот Павел Борисович и сказал, что заподозрил вас из-за короткого визита в день похищения! Это ж обнаружили в ночи, а украсть могли и раньше, и даже морок навесить! В дверь аккуратно поскреблись, почти сразу она приоткрылась, и внутрь попытался незаметно просочиться молодой светловолосый мужчина, которого некоторое время назад князь направил за Соловьёвым. Поняв, что все всё равно обернулись на него, Сергей едва заметно вздохнул, после чего чётко доложил: – Соловьёв и Панфилов доставлены, находятся под охраной дозорных, – он говорил как бы одновременно Максимову и Бельскому, но смотрел больше на своего начальника, ожидая его дальнейших распоряжений. Князь, однако, пожал плечами и спросил: – Что хотите с ними делать, Александр Иванович? – Да я вот выбираю… сначала просто их опросить или сразу очную ставку, – он кивнул в сторону Якова, – устроить? Выражение лица у него было совершенно неприлично для Светлого плотоядное. Константин на секунду задумался, потом хмыкнул: – Ведите их в допросную, Сергей Иванович. И мы сейчас подойдём. Позовите мне Илью сюда. Яков Алексеевич, давайте прогуляемся. Тут недалеко. Илья, голубчик, помогите нам прошествовать по правилам. Вошедший Илья понятливо кивнул, откуда-то из одежды выудил тонкие браслеты из тёмного металла, подождал, пока Яков подаст руки и застегнул их на запястьях. Когда второй браслет был замкнут, полоски металла притянулись друг к другу.