Полюби меня снова

— Я люблю тебя, — вырвалось из Энтони совершенно внезапно. Видимо весна, воцарившаяся в Лондоне, да скопление влюбленных пар в парке Сент-Джеймс повлияла и на него. Стоя перед озером с утками, подкармливая их замороженным горохом, Энтони понял, что должен сказать это Азирафелю. С минуту он ждал ответа, пока горох в руке не растаял и не стал кашицей от напряжения. — Знаешь, оставлять меня без ответа очень грубо, — нахмурился он, а когда повернулся, заткнулся, потому что Азирафель, стоящий перед ним, вдруг заплакал. — Азирафель, неужели тебя это так огорчило? — Напротив, — шмыгнул носом Азирафель. — Меня это осчастливило. Впервые за несколько месяцев их отношений Азирафель показался Энтони таким напористым. Он не успел моргнуть, как оказался в объятиях своего любимого, и как его губы накрыло тёплым, ласковым поцелуем. Так тянулись их дни, пронизанные томительной нёгой и душевными вечерами. Энтони раньше и не думал, что ему будет необходимо тепло чужого человека. Обнимать Азирафеля по ночам было настолько сладко, что утром совершенно не хотелось вставать, а отпускать мужчину из объятий и вовсе, казалось, невозможным. Не покидало чувство правильности, что сейчас он проживает лучшую жизнь, и впервые делает всё так, как надо. Место за стойкой в его баре, возле картины Босха, навсегда стало принадлежать Азирафелю. Энтони перестал искать нового работника, сам обслуживал Азирафеля и всегда прогонял клиентов, норовивших сесть на его место. А после закрытия бара он приходил в букинистический магазин, тихо, в темноте поднимался по лестнице, открывал дверь и утопал в кровати, на которой Азирафель, будто бы чувствуя его, сразу же поворачивался к нему и крепко-крепко обнимал. А затем завтракали вместе, среди книг, которые ужасно мешались, но Энтони, после одной неудачной попытки, больше не пытался сдвинуть их с места. Иногда он ревновал к книгам. Азирафель питал к ним особенную страсть. Так, однажды, в магазин зашла покупательница (что Энтони считал чудом, ведь кто ещё может увлекаться таким старьём?). Азирафель отошёл в другую комнату, и Энтони решил принять клиента сам. — Сколько стоит эта книга? — поинтересовалась девушка, подняв первое издание Тома Сойера. — А на корешке нет цены? — лениво спросил Энтони. — Ничего нет. — Дайте сюда, — Энтони вырвал книгу, деловито пролистал её, и не найдя ценника, решил позвать Азирафеля. Тот, услышав о клиенте, будто бы из воздуха появился среди книг. — Эм, она довольно дорогая, — неловко сказал он. — Знаю, — ответила девушка. — Это же первое издание. Так, сколько? — Две тысячи фунтов. — Две тысячи?! — удивился Энтонии еще раз взглянул на книгу, чтобы убедиться, что она не из золота. — Она что, кровью автора написана? — Две тысячи? Хорошо, — ответила девушка и полезла за кошельком. — Я сказал две? — остановил её Азирафель. — Я хотел сказать, пять. Да, пять тысяч. Простите, понимаю, что это слишком дорого, но вы же понимаете, первое издание, и всё такое. И он в спешке вытолкнул девушку из магазина, тут же закрылся, повесив табличку «закрыто», и забрал книгу у Энтони, любовно укладывая её на полку. — Объяснить не хочешь? — спросил Энтони, наблюдая за суетливым мужчиной. — Почему ты не хотел продавать книгу той даме? — Потому что она очень редкая. — У тебя магазин редких книг. Ты и должен ими торговать. — Да, но эта особенно редкая, — замялся Азирафель. — Хорошо, что насчёт этой? — Энтони указал на «Войну и мир». — Эта тоже особенно редкая. Она на оригинальном языке. — Ты знаешь русский? — удивился Энтони, взвешивая в руках тяжёлую книгу. — Ну, немного. — Зачем тебе книга, которую ты даже прочитать не можешь? — А зачем тебе растения, которые ничего кроме кислорода производить не могут? — нелепо ответил Азирафель и забрал книгу, поглаживая её по потрепанной обложке. Тогда Энтони и стал что-то подозревать. Вспомнился случай с пятном крови на плаще, и спустя какое-то время Энтони решил спросить его об этом, на что Азирафель умело перевёл тему. И в последующие разы также старался избегать разговора о том вечере. Чем дольше Энтони был рядом с Азирафелем, тем больше ему казалось, что они совершенно не знакомы. Иногда Энтони просыпался среди ночи, и в полумраке видел, что Азирафель не спит, а лежит к нему спиной и смотрит куда-то за окно, и тяжело вздыхает, а потом кутается в одеяло, приобнимает себя и почти что плачет. Энтони сразу обнимает его сзади, и Азирафелю от этого, кажется, ещё хуже. На утро же он снова становится самим собой, одаривает поцелуями, приносит горячий чай в постель и ослепляет своей улыбкой. Однажды Энтони постарался завести разговор о его бессоннице, на что Азирафель лишь посмеялся, а вечером того же дня принёс ему в бар новый цветок, якобы просто так, а выглядело всё так, будто бы он извинялся за своё враньё. Не только это тревожило Энтони. Иногда он видел, как Азирафель что-то усердно писал за своим рабочим столом, а иногда хаотично бегал среди книг, не замечая его присутствия. Энтони мог просидеть на одном месте несколько часов, и только когда патефон разразится роком, а не классикой, Азирафель заметит его присутствие. В такие моменты он сначала удивляется, а потом смягчается и ластится к Энтони, укладывает голову ему на колени, и они долго-долго разговаривают. — Что ты там всегда пишешь? — поинтересовался однажды Энтони, перебирая любимые кудряшки. Азирафель, лежащий на его коленях, заметно напрягся. — Да так, работа. — Какая работа? Ты там что, эпопею пишешь? — Можно и так сказать, — неловко посмеялся Азирафель. — Правда что ли? Дай почитать, — Энтони встал с дивана, но Азирафель крепко схватил его за руку. — Нет, — резко ответил он. — Не сейчас. Как-нибудь потом. Энтони хотел пошутить, однако страх в глазах Азирафеля заставил его сесть обратно и снова зарыться в его кудряшки. Очередной секрет, что так раздражал душу. На этом секреты не заканчивались. Одним весенним днём они прогуливались по центру Лондона и незаметно для себя добрели до Ладгейт Хилла. На улице уже было тепло, но они всё равно крепко держались за руки, спрятав их в широком кармане бежевого плаща Азирафеля. Проходя мимо Собора Святого Павла Энтони заметил, как Азирафель задержал на нём взгляд. — Хочешь, зайдём? — спросил Энтони. — Зачем? Ты же не ходишь в церковь. — Зато ты ходишь. Ради тебя я могу и зайти на пару минуточек. — Не стоит, — как-то с опаской сказал Азирафель и попытался утянуть Энтони подальше от собора. Они сделали пару шагов вдоль мостовой, когда услышали скорые шаги за спиной. — Мистер Фель! — послышался юный голосок. Оба обернулись. К ним навстречу бежал молодой священник. — Ох, добрый день, монсеньор Лиам. Если бы Азирафель так шустро не расцепил их руки, Энтони бы и внимания не обратил на этого священника. Однако теперь, когда его рука одиноко повисла в воздухе, он стал пристально изучать незнакомца, сгорая от ревности. — Вы как раз вовремя, — священник словно не обращал на Энтони внимания, весь был поглащен Азирафелем. — Ваша помощь с проповедью была очень кстати. Я бы хотел вас отблагодарить, и если возможно, ещё проконсультироваться. — Ну что вы, я лишь подтолкнул вас в нужное русло. — Вашими устами словно говорит сам Бог. Энтони сделал шаг вперёд, хватая Азирафеля за талию. — Поверь, Боженька так стонать не умеет, — огрызнулся он, и потащил Азирафеля прочь от этого священника. Когда они спустились с холма, Азирафель остановил его и развернул к себе. — Мой милый, Энтони, тебе не стоит ревновать. — Не стоит ревновать? Как часто ты с ним видишься? — Что? М, каждый раз, как хожу в церковь. — То есть, каждую неделю? — Возможно, — чуть опешил Азирафель от такого напора. — В следующий раз я пойду с тобой, — твёрдо сказал Энтони. — Что? Нет! Ни в коем случае! — Почему это? — нахмурился Энтони. — Ты что-то от меня скрываешь? — Нет, ничего, — Азирафель попытался удержать взгляд на Энтони, но зрачки предательски дрожали. — Значит нет ничего страшного, если я пойду с тобой. А еще, дорогой мой, ты совершенно не умеешь врать, — и поцеловав Азирафеля в лоб, он снова взял его за руку и повёл дальше по улице. После этого Азирафель больше не ходил в церковь, чем глубже посадил семя сомнения в душе Энтони. Энтони хотел доверять Азирафелю, хотел ему верить, но поведение мужчины иногда наводило на дурные мысли. Последней каплей стал случай в августе, когда Азирафелю неожиданно понадобилось уехать куда-то на целую неделю. — Я поеду с тобой, — моментально сказал Энтони, подливая Азирафелю вино за барной стойкой. — Тебе будет скучно. Я быстро вернусь. — Мне с тобой никогда не скучно. Возьмем мою машину и поедем на ней. Куда тебе надо? Азирафель поднял взгляд вверх, будто бы придумывая что-то. — В Америку, — ответил он после неловкой паузы. — В Америку? Тогда я тем более полечу с тобой. — Лучше останься здесь. Так мне будет спокойнее, — Азирафель накрыл ладонь Энтони своей и криво улыбнулся. Энтони тяжело вздохнул, нагнулся ближе к Азирафелю, провел пальцем по его щеке и мягко поцеловал уголок дрогнувших губ. — Что ты скрываешь, Азирафель? — Ничего. Правда, Энтони. Ничего. А голубые глаза так и подрагивают от неумения врать. И кожа его стала холоднее, и губы расплылись в вымученной улыбке, словно говоря: «Молю тебя, Энтони, не спрашивай, не задавай вопросов, не мучай меня». И пришлось сдаться. Энтони отпустил его, расцеловал на прощание, заобнимал в аэропорту и долго провожал взглядом улетающий самолёт, еле сдерживаясь, чтобы не сесть на следующий рейс и не полететь за ним. Созванивались каждый день. Но этого было мало. Хотелось касаться его и видеть перед собой, а не слышать через телефон. Дни тянулись мучительно долго. Энтони вспомнил, какого это чувствовать себя паршиво и одиноко. Вместе с ним, будто бы и растения стали увядать, призвав в бар заунывное настроение, от которого даже гости впадали в меланхолию и бесили Энтони пуще прежнего. Когда до прилёта Азирафеля остался один день, Энтони закупался продуктами в супермаркете, обдумывая, что бы такого приготовить к возвращению. Среди полок с макаронами он наткнулся на ребёнка, который потянул его за рубашку и протянул яблочный сок. Энтони сразу узнал мальчонку, а его горе-отец оказался совсем рядом. — Тот бармен! — удивился он встрече. — Я не только бармен. Я владелец того бара, — не очень приветливо ответил Энтони. — А как поживает тот мистер в бежевом плаще? С ним всё хорошо? — У него всё просто прекрас-с-сно, — словно змей прошипел Энтони. — Вот и славно, — выдохнул мужчина. — Я уж думал, не заразился ли он, случайно столбняком. — Столбняком? С чего бы? — Ох, стыдно немного говорить об этом, но я тогда был тем ещё ублюдком. А сейчас я раскаялся, так что стараюсь быть лучше. В общем, когда он меня догнал, то попытался уговорить вернуться за сыном, а я разозлился и толкнул его. Он напоролся на торчащую трубу. Она вошла ему в спину, я уверен, ведь кровищи было столько. Но от больницы он отказался, сказав, что всё в порядке. Дальше Энтони не слышал. Азирафель соврал. Он тогда точно пострадал, но почему не осталось шрама? Или рана была не настолько глубокая? Да что уж размышлять об этом. Ясно одно — Азирафель врал. А о чём ещё он соврал? Забыв о продуктах, Энтони помчался к Собору Святого Павла. Не доходя до главных дверей он нашёл того, за кем пришёл. Не успел Лиам заметить, как его, схватив за шею, утащили в тень деревьев и прибили к одному из стволов. — Отвечай коротко и ясно, иначе язык вырву, и не сможешь ты больше слово Божье проповедовать. Лиам закивал. — Откуда знаешь Азирафеля? — Мистер Фель, кха-кха, он приходит на служения, а после помогает мне с подготовкой материала. — Ты хотел сказать, приходил? — Нет, он всё ещё ходит. — Когда он был тут в последний раз? — Вчера, — рука на горле Лиама сжалась ещё сильнее. — Чем ещё вы занимались? — Мы молимся вместе. — Молитесь? Хах! Сама невинность! Энтони сдавил горло сильнее, и когда Лиам уже не мог сделать вдох, отпустил, откинув священника на землю. Разгневанный, обиженный и ничего не понимающий, Энтони вернулся в букинистический магазин, где перевернул всё вверх дном, но так и не нашёл блокнот, в котором Азирафель постоянно что-то записывал. Что-то подсказывало, что тайна кроется именно в нём. На следующий день Азирафель вернулся в магазин и нашёл Энтони мрачно сидящим среди груды потрепанных книг. — Энтони, — Азирафель бросился к нему, скидывая с себя сумку. Энтони был зол. Невероятно разгневан на Азирафеля. Все эти часы, что он просидел здесь в одиночестве он думал лишь о том, как будет выпытывать у Азирафеля правду, как будет швырятся вещами и как выскажет ему всё в лицо, но стоило ощутить запах его волос, услышать его взволнованный голос, как весь гнев покинул его, уступив место отчаянию. Энтони уткнулся лбом в плечо Азирафеля, схватился за его жилетку и прошептал: — Не оставляй меня, Азирафель, прошу, — он весь трясся из-за страха потерять своего ангелочка, свой одуванчик. — Что ты такое говоришь, мой милый. Неужели, так трудно было без меня? Я больше не уеду так надолго, обещаю. — Ты врал мне, — холодно произнёс Энтони, и по тому, как пропустило удар сердце Азирафеля, понял, что был прав. — В тот вечер ты пострадал, когда уговаривал отца вернуться за сыном. Ты всё ещё ходишь в церковь и видишься с тем священником. И ты не был в Америке, ведь так? — Энтони. Я сделал тебе больно, — прошептал Азирафель. — Ты сделал меня счастливым, оттого мне сейчас так больно, — усмехнулся Энтони. — Я расскажу тебе всё. Честное слово, расскажу, — Азирафель стал с жаром зацеловывать Энтони, а руки его были холодны, и голос дрожал, заставляя Энтони жалеть о том, что он вообще начал этот разговор. — Когда расскажешь? — поднял взгляд Энтони. — Скоро. Очень скоро. Энтони ему поверил. Он понимал, что это не первый и не последний раз, когда он так глупо поверит его словам. Просто в глубине души Энтони знал, что Азирафель не может намеренно навредить ему. А скоро наступило, и вправду, очень скоро.