Люблю. Целую. Снишься.

Обними меня, мне страшно Я чувствую себя всегда неважно

Не давай мне обещаний Меня укачало от тупых свиданий Я даже нашёл себе работу Но я не впечатлён

Люди с ухмылкой в меня тыкают пальцем Они стабильно несчастны, но не могут признаться Я смотрю на этих кретинов, мне нехорошо

Буерак

Неважно

* * *

Поручик лежал на спине и чувствовал, как постепенно затекал. Весь. От макушки до кончиков пальцев на ногах. Дыхание несильно, но ощутимо спирала тяжёлая кудрявая голова, что лежала на груди и улетучиваться никуда не торопилась. Он, в принципе, и не возражал. Голова то ли действительно так крепко спала, то ли поверхностно дремала, но тревожить её всё равно не хотелось: пусть дальше беззаботно пускает слюни, нежели орёт от донимающих кошмаров. Лежать как бревно — сложно, тянет шевелиться, поэтому рука в скором времени сама собой оказывается в тёмных жёстких волосах. На самой шее, в основании затылка — короткие волосинки, прикосновение к которым, находясь Саша в бодрствующем виде, заставляло его забавно дрожать пару мгновений, а потом неизменно оборачиваться, чтобы найти рецидивиста, дотянувшегося до сокровенного. Вот и сейчас, стоило их аккуратно потормошить, провести против роста, завитком накрутить на палец, как тот протестующе, в полусне забурчал, но не проснулся. Поручик замер, чувствуя, как звук этот отдался мягкой вибрацией в рёбрах. Странно ощущать сопящее дыхание на собственной обнажённой коже. Но не противно. Щекотно ещё. Пришлось прислушаться к ощущениям. Сейчас, должно быть, около четырёх утра. Вокруг не кромешная темень, но царит тусклый предутренний полумрак, глаза к которому быстро привыкли и оттого человек рядом хорошо различим. Даже слишком. Лицо его надёжно спрятано, но Поручик не сомневался, что сейчас оно выражает безмятежное ничего, которое шло Саше больше некоторых других выражений. Делить с кем-то одно спальное место на двоих оказалось не столь обременительно, как могло бы быть. Саша — сносный сосед и никогда не лез, играючи, с прохладными ладонями и ступнями под одежду — признак хорошего тона в постели. Лежал спокойно первое время, потом только притискивался ближе, а Поручик в один момент просто стал ему это позволять. Такие вольности, например, как чужая голова на своей груди, и как рука с ней рядом со временем вошли в привычку. Планета с орбиты не сошла, в соляной столп Поручик не превратился, хотя думал, что небесная кара до него снизойдёт. Он себе не льстил и прекрасно догадывался, что если существует что-то после этой жизни, то стоять ему первым в очереди на адский вертел, не в этом дело. Тяжко сдавать свои позиции. Это как с закостенелым за годы суставом. Он его не сгибал-разгибал длительное время, вот тот и стал как колотушка, ни туда, ни сюда. Теперь вдруг, резко взялся за реабилитацию. Поручик не испытывал каких-то внезапных, накатывающих волнами приливов страсти, или упаси-Господи-Боже нежности, скорее ему наконец стало тепло. Видимо, душе захотелось на покой, и перечить ей Александр не мог. Не хотел. Ренегат ласково выдохнул и немного дёрнулся, как это бывает обычно со спящим людьми. Теперь он явно пребывал в пограничном состоянии, но Александр не стал его окончательно будить, решил, проснётся — значит, проснётся, не проснётся, то он и дальше так полежит, не жалко.

***

И всё же, наблюдать за тем, как кто-то просыпается в такой близости занимательно. В момент осознания положения так и вовсе забавно. Саша поднял сонный взгляд, чтобы встретиться им с хитрыми глазами Поручика, который как ни старался, а криво не усмехаться не мог. — Дурной пример заразителен, — хрипло выдохнул Саша и сладко зевнул, в этот момент ткнувшись Поручику в подмышку и разметав спутанные со сна волосы. — Чего не спишь? Ещё ведь поздно… Рано. Очевидно, что у него глаза ещё слипаются. Ренегат даже голову не решился поднять, говорил всё так же, уткнувшись носом в тёплую кожу, и согревая прохладный кончик. — Выспался, — приобнял за плечо, да так руку и оставил. — Да ну?.. — не поверил Саша…

* * *