На неведомых дорожках

      Последние тысяча девяносто пять дней терапии давали свои плодотворные плоды. Гром всё же обратился за консультациями, а Рубинштейн не из тех, кто отступается от своих же предложений. Но, увы, все пошло не совсем по его «хотению». Игорь приехал на остров с одной сумкой наперевес, кислой рожей и целым взводом товарищей в форме за спиной, которые по личной же инициативе, или по наставлениям Прокопенко, который даже на «бессрочном больничном» умудрялся раздавать указания. — Я их не звал. — Хрипло, обреченно бросил, вместо приветствия, новоприбывший удивленно смотрящему на суровых полицейских доктору, вышедшему встречать гостей. Пчёлкина, на собственной шкуре испытавшая методику психотерапевта «врачевать», за чашкой свежесваренного кофе с елейной улыбкой объяснила добродушно, что она может сделать с и так неоднозначной репутацией Вениамина Самуиловича, если Гром хотя-бы отдаленно будет походить на типичных пациентов сего прекрасного заведения. Димка, изначально отговаривающий друга от всей затеи, стоял позади журналистки и чересчур громко позвякивал наручниками.        Время шло незаметно быстро. О событиях трехлетней давности никто старался не упоминать при майоре. Интернета и телевиденья, которые уже изредка, но выливали какое-нибудь дерьмо по этому поводу, хватало с лихвой. Игорь начал бегать ранним утром, чтобы настроиться на день грядущий, с простых сигарет перелез на электронные (затянулся как-то у Кирюхи, поймав того на заднем дворе. Брал только одноразки с хвойным, терпким, свежим вкусом, от приторного-сладкого его откровенно тошнило), обновил гардероб и завел кота. С последними пунктами ему хорошо помогали окружающие. Юлька, от счастья места себе не находившая, что близкий человек потихоньку «приходит в себя», помогала как могла. С ее легкой руки и появилась привычка просыпаться ни свет ни заря. Котенок в планы не входил, но его это не волновало, ибо инициатором «одомашнивания» стал сам. Как бы Игорь не прогонял трехцветное чудо, выпрыгнувшее из помойного бака и следующего за Громом по пятам от самого метро, звучно мяукая, оно не соглашалось уходить. Пришлось отмыть, обогреть, накормить и свозить за свой счет в ветеринарку. Так как клички питомцу от Грома ограничивались «Бродяга», «Черт» и «Игорь Третий», окрестить малыша настойчиво вызвалась Юля. И через какое-то время у чистого и затисканного «приемыша» на шейке красовался брелок с именем «Дюшес». «Потому что сладенький и игривый. Да и о детстве напоминает» На том и порешили. А вот с одеждой оказалось сложнее.        Гром всегда был неприхотлив, но старался придерживаться трех основных принципов: чтобы было удобно, неброско и долговечно. Но потрепанный спортивный костюм десятилетней давности ни Дубин, ни Пчелкина не одобряли. — Пойдем в Галерею сходим, закупимся. Ну нельзя ж так, милый. Игорь отмахивался, отнекивался и прятал излюбленные спортивки то под ванной, то под комодом. На его пропажу однажды реагирует болезненно и трезвонит «святой троице» по очереди по несколько раз. Туманный ответ Димы «Вроде Буст к тебе заезжал, забирал стирать» породил самые худшие опасения. Бустер встречает его на улице, загадочно потягивая третью (судя по брошенным на земле уже потухшим окуркам) никотиновую палочку. Конечно, его «информаторы» уже доложили о спешащем на всех порах в зал Громе еще когда тот ботинки надевал, и у мужчины было время подготовиться. — Заходи, родимый мой, заодно погреешься. Гром выгибает бровь, не обращает внимание на шутовство товарища и проходит по лестнице вниз. Там видит следующую «картину»: Бустеровские дуболомы, сгрудившиеся кружком рядом с разведенным в зале костром, подпинывали в пламя дотлевающие остатки майоровских тряпок. Обида проявляется во внезапно намокших глазах. Но Игорь на друга не бросается, лишь веки вымучено тыльной стороной ладони протирает. Хлопает Игната по плечу, да на пятках, по-армейски, разворачивается, не прощаясь. Дверь, закрывшаяся так, что чуть не вылетела с петель, вызывает у подпольщика уставший вздох. Вечером, после прощания с курьером, нагрянувшего без предупреждения, майор разглядывает заботливо разложенные по пакетам «подарки», чешет репу и мысленно набирает номер психиатра, в надежде выпросить таблетки, которые вызывают слепоту и потерю памяти. Безразмерные черные боксерки, обрамленные золотой каймой и надписью на левой стороне «Босс качалки» — от Игната; серые строгие шорты, без нашивок и идиотских принтов, свободно прилегающие к ногам — подгон от Димки, сразу видно, что он ответственно к выбору подошел; яркое, короткое нечто, режущее глаз не только цветом но и надписью в неподобающем месте, сшитое из супер-легкого шелка, впитывающее пот и врезающееся при ходьбе в задницу — «привет» от Пчёлки. Откуда такое познание об особенностях этого недо-атрибута у мента? Девушка сама такие носила еще в прошлом сезоне , а сейчас они по-наследству перекочевали к нему. Видимо, перестали нравится.        В пятницу ничего не предвещало беды. Но Игорь умудрился немного проспать, наступить на хвост мирно умывающемуся Дюше, выронить в подъезде ключи и опоздать на самый ранний автобус, который очень удобно останавливается около нужной парковой зоны. Ему бы обратить уже даже не на знаки, а на «вопли» судьбы свое драгоценное внимание, но суеверным Игорь никогда не слыл. А зря. — Ебануться. Гром отказывается верить тому, что видит. Он искренне считает, что либо еще спит и снится ему лютый кошмар, либо сказываются остаточные побочные действия от пилюль прославленного доктора из здания с белыми стенами. Даже после оплеухи по собственной физиономии, идущие под-ручку Разумовский и Волков, ведущие на поводке двух здоровых собак, никуда не исчезают. Идут они, чтоб их перекосило, прямо к нему навстречу. Парочка, к его счастью, вперед не смотрела, только друг на друга. Тихо о чём-то переговаривались: Программист, выряженный в светлую, облегающую майку, прижимал к боку книгу в толстом переплете. Выцветшие рыжие волосы, собранные в тугой хвост, блестели на свету, за цветными стеклами солнцезащитных очков прятались лживые глаза. На широкие плечи Волкова был накинут черный пиджак, из под которого «на выпуск», торчала гавайской расцветки рубашка. На узких джинсах сверкали увесистые цепочки; Солдафон на речь своей пассии только кивает, щурится довольно, изредка что-то отвечает и подкидывает мячик резвившемся рядом животным. Стоит им глянуть вперед, и они лицезреют Грома во всей красе: с сальным, неадекватным взглядом, вспотевшего, сального, с широко расставленными ногами, в безрукавке с принтом «Фореста Гампа» и кислотно-розовых полу-шортиках, на «титульной» части которых крупными буквами выведено «Ловлю оргазм во время бега». При каких обстоятельствах и под какими градусами Юлька купила вот это, выяснит он обязательно. Но потом. Коленки, к слову, у него ощутимо дрожат. Он думает. Думать приходится быстро, потому что перед ним не привокзальные бомжи, которым посвисти и тех как ветром сдует. Гром не дожидается, пока кто-то из этих двоих решит посмотреть, куда они вообще топают и «рыбкой» ныряет в стройные, густые ряды кем-то заботливо выстриженных кустов. Его рассекречивают не сразу, благо не эти двое. Но пёсье внимание было совершенно ни к чему. Белое, грациозное создание, явно унюхавшее «чужака» и изъявившее желание познакомиться, с завидной легкостью преодолело природную преграду и с любопытством подошло к распластавшемуся на травке человеку. Майор, конечно, знатоком не был, но прыгающее перед ним четвероногое было либо уиппетом-переростком, либо персидской борзой. Параллельно на экране сенсорного мобильника высветилась фотка напарника. И пока полицеский пытался нажать на зеленую иконку, животинка носом лезла под ладонь. Принять звонок удалось с третьего гудка. — Я тебя с ошейником сожру, скотина блохастая. Пшла отсюда. — Он шипит потревоженной гадюкой, в землю-матушку врастает, травинки зеленые сжимает, да сдерживает порыв вскочить и рвануть куда-нибудь подальше. Но чем больше Гром рычит, тем больше собака навостряет уши, на стройные лапы играюче опадает и сильнее виляет своим хлестким хвостом. – Эээ… Гром, ты мне? — Дима, явно смущенный, будто прислонил девайс ближе, чтобы расслышать, что там творится на заднем фоне. — Игорь, всё в порядке? — Да. Нет. Всё нормально, я-йа-а-а… Фу, твою мать! — Майор передергивается, когда мокрый, шершавый язык по щеке проходится. Порыв любви от вражеской зверюги становится приятной неожиданностью. — Домой! Вспоминает волшебное слово, с трудом буквы превращает в слова. Надеется, что сработает. Ибо если сейчас его обнаружат, то здесь же и прикопают. — Буря, иди ко мне! Услышав оклик и звонкий свист Разумовского, гончая мгновенно теряет к новому знакомому интерес, и, красиво гарцуя, исчезает из кустов, подав голос. Когда «собачники» проходят мимо, мент ловит себя на том, что перестает дышать и не слышит биения собственного сердца. В наушнике, в котором до сих пор не прервалась связь, Игорь слышит, как Дима тяжело вдыхает через нос. Значит, все понял. Их ждет непростой разговор.       В участке к Грому никто не подходил, не дергал по пустякам. Даже Архипова, чинно обходя свои владения, уже научилась распознавать «красные дни» у своего лучшего сотрудника, и вместо патрулирования улиц заняла его руки бумажной волокитой. В кабинете Игоря к манекену Валерию благоразумно на время подселили еще кукол Геннадия и Евстахия. Которым явно открутят головы.       Первый праведный удар принял на себя Федор Иванович, пока теть Лена отошла к соседкам поболтать, а Игорь нагрянул в гости к «родителям» на ночь глядя, полыхая и сердцем, и жопой. — Дядь Федь, что за херня? Прокопенко приглаживает усы, усаживает приемника за стол и вместо чая наливает выдержанный коньяк. Да начинает вещать. Гром прекрасно осведомлен, что невероятного живучего, выкарабкавшегося с того света Разумовского депортировали вслед за Августом на необходимо психиатрическое лечение. Раз здесь не получилось, «за бугром» методы найдутся. Волков отправляется вслед за ним: за решетку, получив впридачу запрет на въезд в страну на три года. Принять решение было тяжело. Невыносимо. Маша долго не давала окончательного ответа «верхушке», пропекала в неведении суд и прокуратуру, все советовалась с более опытным коллегой и своим предшественником. Приговор и так был… Неоправданно мягким, и пускать преступников такого уровня обратно — опрометчиво, глупо и безрассудно. Прокопенко подписывал бумаги вместо Архиповой. И надеялся, что его Игорек узнает об этом как можно позже.       Их взаимное игнорирование длилось еще с неделю. Игорь старательно оббегал «опасную зону» по кривой дуге, еще издали заметив два силуэта, резвящихся по полянке без привязи. Но наблюдения не прекращал. Олег то и дело брал своего друга под руку, наклонялся близко-близко; Сергей же жался чуть ли не вплотную, будто мерз, чему-то смеялся, что-то оживленно вещал и активно жестикулировал. Майору очень хотелось каким-то образом навесить на них прослушку или камеру скрытого наблюдения в дупло какое-нибудь засунуть. Игорь выжидал любого повода, чтобы натравить на них весь спецназ.       В самый мерзкий денек, когда обещают слякоть и моросящий дождик, не смотря на июль месяц на дворе, Игорь вновь напяливает Юлины шорты в надежде что те промокнут, испачкаются и затеряются где-нибудь в прачке. Выходит раньше положенного, аккуратно переложив с себя уснувшего на нем заметно подросшего и потяжелевшего котяру и просит, пока умывается, у всех существующих святых, чтобы не встретить на пробежке ненавистных людей. Его мольбы никто не слышит. Сталкиваются они чуть ли не нос к носу. Игорь потерял бдительность, заслушавшись спросонья музыку, а «двое из ларца», видимо, завидев нежеланный объект, скрыться не успели. Олег реагирует на удивление сдержанно. Шагает вперед, плечом закрывая Сергея. Взгляд ледяной, прошибающий. Разумовский не двигается с минуту, игру в «гляделки» не прерывает. Отмерев, наконец, что-то «свое» разглядев во внешнем, «неформальном» облике неприятеля, даже очки на нос приспустил. Губы расплываются в неуверенной улыбке, которая с каждой секундой разглядывания становится веселее, а в глазах зажигается непонятный огонек. Его спутник радости от встречи не разделяет. Огромная овчарка, уловившая эмоциональные изменения в настроении хозяина и ощеривается, шерсть встает дыбом. Сергей пытается что-то сказать, но дальше происходит, в принципе, ожидаемое. Бывший наемник спускает свою бешеную псину с цепи.