Виноделие

Июнь.

Скрип оконной ручки, врывающийся в спальню ветер, стон половиц под подоконником. Хенджин тотчас инстинктивно просыпается, приподнимаясь на локтях, и видит сидящий на окне силуэт. Минхо оборачивается. — Я не хотел тебя разбудить, это все дурацкий пол. И правда, дурацкий пол, до сих пор приходящий к нему, Хенджину, в ночных кошмарах. Зимой, после той винной ночи, они с Хо вместе почистили зубы, приняли душ с похмелья, а вечером тот съел еще несколько ломтиков хлеба с водой. Еда беспризорника, не иначе, но и от неё его потом еще час выворачивало тем несчастным хлебом, и Хенджин терпеливо держал каштановые волосы в руке, ничего не говоря. Такой вот он, голод. Голод. От голода сводит челюсти, болит голова, холодеют пальцы и сереют губы. Хо зимой был ходячей иллюстрацией к этому явлению, весной стал медленно сбрасывать куски льда, восстанавливаясь, нередко обращаясь к вину. Это не было алкоголизмом, а может и было, но Хенджин в тот период предпочел бы себе живого парня алкоголика, чем мертвого трезвенника. Утром и днем тот, впрочем, почти не пил. Лишь изредка, в особо плохие дни, когда его снова привинчивало к кровати, в руках его материализовался знакомый граненый стакан, взгляд мутнел, а плечи расслаблялись. И вот июнь. Теперь, когда окно было открыто, ледяной воздух больше не обжигал, на улице заливались птицы, дети, хлынувшие на каникулы смеялись и шумели во дворах. Звук открывающихся окон больше не порождал леденящего ужаса в груди, и Хенджин правда проснулся от скрипа половиц. Минхо отводит взгляд к окну, видно опять не спится, и Хенджин опускает голову на подушку. Что-то изменилось в этом коте. Практически исчезла настороженная сутулость, теперь в его линии плеч все чаще проскальзывала мягкость, пропала та невыносимая тяжесть, с которой он проделывал бытовые задания еще в январе, и Лия получила свои обещанные цветы. Потом пришлось купить и для Тадаши, когда тот принялся ворчать, что он его не уважает и никогда ничего не дарил, и Минхо благородно удержал своего парня от подарка в виде сладких ягодных корзинок. Хван отворачивается, исчезая под одеялом с головой, и вскоре половицы вновь скрипят, а матрас прогибается под чужим весом. Окно тот не закрыл, но в этот ранний иссине-цветущий летний час, напоенный свежестью воздух совсем не терпит закрытых окон. Хенджин разворачивается, закидывает руку на улегшегося Минхо, и тот скидывает её, недовольно фыркая и ворча. Бормотание перекрывает лукавый смех, он вновь пытается притянуть шипящего кота к себе, несмотря на угрюмое «Жарко, отстань, ты печка неучетная», и Хо наконец побеждает, выпихнув обидчика ногами на край матраса. Попинавшись как дети малые, они наконец стихают, каждый носом в свою подушку. Это было их второе лето совместной жизни. Из памяти стерлись какие-то лица и имена, они изменились, кто-то из бывших одноклассников даже обзавелся семьями. Возможно, в августе им снова придется прибегнуть к укрытию на балконе, осенью к затишью, а зимой к вину. Больше это не пугало, теперь они были научены, и готовы.