Городская легенда, которую никто не знал

День, в самом деле, выдаётся настолько обычным, что хочется просто выдохнуть от того, что он прошёл. Минхо возвращается домой, лениво провожая взглядом грязно-белый город за окном трамвая. Март решил сегодня спрятать солнце за ватными облаками и просыпать на улицы мелкого колкого снега. Ещё совсем светло. В голове жужжат остатки шума из аудиторий, перед глазами, кажется, до сих пор картинка рябит полосками, как слайды на экране из-за доживающего своё проектора. Трамвай открывает двери и Минхо, выходя, морщится от холодного воздуха и царапающих нос снежинок. Дома ждёт тишина. Минхо в общем-то не считает себя одиноким, да и повода для такого нет, хотя большая часть старых, крепких, как казалось ещё недавно, связей порвалась как-то слишком внезапно и почти одновременно. Сейчас у Минхо, как минимум, есть Чанбин (как раз-таки оставшийся из «старых связей»), изошник Хёнджин и ещё несколько приятелей вне работы. Квартира, в которой на данный момент тихо, тоже бывает такой пустой далеко не всегда. Минхо с Чанбином, если есть время, конечно, вечерами после работы пьют здесь чай. Верном пятницы – что-нибудь покрепче. Сегодня как раз время (да и настроение) для второго. Но учитель Со предупредил, что будет на работе допоздна, поэтому до его прихода ещё много времени. Во вторник у Минхо открытый урок, так что можно пока заняться подготовкой. Вечер тянется слишком долго. Экран ноутбука, на котором честно открыт конспект занятия, то гаснет, то включается снова. Минхо в другом конце комнаты последний час возится на диване и даже не смотрит в его сторону. Как-то слишком тошно. Как-то… не так. Закатные лучи едва окрашивают облака у горизонта в вишнёвый. Неожиданно для такого пасмурного дня. Минхо решает, что ему просто опостылело сидение в одиночестве и мысли о работе, так что эти испачкавшие небо обрывки солнца, возможно, прекрасный повод, чтоб выйти во двор проветрить голову. Подобие заката отражается в окнах новеньких многоэтажек. Минхо, даже не глядя на небо, проходит метров сто от своего подъезда и устраивается на скамейке во дворе. – Радует, что ты не собирался в очередной раз лезть на балкон. – Да будь проклят и я, и этот балкон, и… И ещё много чего, – Минхо так и не придумывает, чем закончить список. Он даже не вздрагивает, услышав над ухом уже запомнившийся голос. Даже не сразу оборачивается на него, хотя не замечает, в какой момент к нему подсаживается кто-то ещё. Джисон уже не удивляет. – Соврёшь, что рад видеть, – улыбается тот, когда Минхо наконец поворачивается к нему. Минхо в ответ поджимает губы, нервно оглядываясь по сторонам, и едва заметно указывает рукой в сторону подъезда. Джисон кивает. Вокруг уже немало людей: хоть они и не подходят слишком близко, Минхо не хочет снова выглядеть странно, ведя беседу якобы с самом собой – первая фраза ещё походила на бурчанье себе под нос. В лифте Минхо и Джисон поднимаются вдвоём, и Минхо об этом даже в наглую немного жалеет – посмотрел бы, как кто-то ещё стоит тут с преспокойным видом, не замечая третьего в кабине. Джисон усаживается с ногами на диване, сбросив куртку на мягкий подлокотник. Минхо придвигает ближе журнальный стол, исчезает ненадолго в кухне и возвращается с тарелкой печенья. – Сойдёт как в тот раз? – бросает он гостю. Тот трясёт головой. – Ничего не нужно, на самом деле. Мне, правда, не обязательно. Минхо на такой ответ пожимает плечами и ставит тарелку на край стола поближе к себе. Новость, что теперь всё достанется ему, вполне радует. Минхо снова на пару мгновений уходит из комнаты, после чего возвращается со стаканом и коробкой молока и тоже устраивается на диване. – Думаю, ты прав насчёт вчерашнего, – начинает Минхо, наливая молоко в стакан. – Я всё надумал. Не без твоей помощи, конечно, – добавляет он с печеньем в зубах. Джисон глотает смешок. – Я сам не знаю толком, что происходит, – отзывается он. – У тебя, может, враги есть? Минхо чуть ли не давится и хмурит лоб. – Вряд ли. Может, и есть неприятели, но чтоб кто-то реально смерти желал… Сомневаюсь. Минхо задумывается на пару секунд и, сморщившись, трясёт головой. Серьёзных врагов он точно себе не нажил, зато имеется фанклуб в одной группе на третьем курсе. Молоко в стакане заканчивается слишком быстро. Минхо наливает ещё, искоса поглядывая на собеседника, что непринуждённо устроился, обняв диванную подушку. У Джисона родинка на левой щеке и браслет из чёрных бусин на запястье – Минхо замечает только сейчас. Странно, что он не обратил внимание раньше. Интересно, что Минхо упускает из виду ещё – и в новом знакомом, и, похоже, в своей жизни. – А может, ты сам об этом думаешь? – подаёт голос Джисон, вырывая Минхо из размышлений. – О чём? – тот только часто моргает в непонимании. – О смерти, – Джисон всё-таки называет вещи своими именами. Минхо смотрит на него в упор и, забывшись, отхлёбывает молока прямо из коробки. – С чего бы? – Это у тебя надо спросить, – разводит руками Джисон. – В самом деле, не думаешь слишком много о том, что хочешь умереть? Или, может, что устал от жизни? Что-то в таком духе. – То есть я, по твоему впечатлению, всё-таки самоубийца, – кошачьи глаза недобро сверкают. – Просто предположение… Минхо, хмыкнув, натягивает кривоватую улыбку. Он не хочет жить? Думает о смерти? Допустим, он не очень-то доволен тем, в чём сейчас варится. Допустим, клянёт порой, когда не в духе, всё и всех, кто попадается на пути. Валяется вечерами трупом на этом вот диване, блуждая сознанием между смутной реальностью и дурноватым сном. Но чтобы всерьёз желать расстаться с жизнью? Нет. Наверное, всё-таки нет. – А из тех, кто тебя видел, – решает Минхо спросить после паузы, - был кто-то, кто не умер, скажем, вот прям завтра? – Ну, кроме тех, – отзывается Джисон задумчиво, – кому надо было намять бока – тут уж я по своей воле виделся – наверное, один только… Разговор прерывает звонок в дверь. Должно быть, пришёл Чанбин. Минхо бросает взгляд в сторону входа, потом на Джисона, тот кивает – отпускает открыть. Минхо уходит, замок щёлкает. Щёлкает что-то ещё – внутри. Когда в комнату входят уже двое, она оказывается пустой, только молоко и печенье по-прежнему стоят на столе у дивана. Однако Минхо, пока Чанбин, болтая о чём-то, усаживается на диване, замечает приоткрытую дверь на балкон.

***

Сколько снега выпало под Новый год! Хотя в начале декабря все были почти уверены, что праздник придётся встречать с осенней погодой за окном. Крупные белые хлопья спускаются медленно, но их очень-очень много. Ребятня на детской площадке усыпает полотно свежего снега бесчисленными следами маленьких ног в пушистых сапожках. Тут и там слышен галдёж, громкий смех и чьи-то имена – звонко, бесстыдно. От кого-то даже бессовестно. Снежную гладь, кроме следов, начинают покрывать рисунки, выведенные веткой, и буквенные письмена на странном языке – на детском. Кто-то решает до нитки промокнуть, валяясь в свежих сугробах. Кто-то кривовато и неумело лепит снеговика. – Нет-нет, ты его так не перетащишь, – доносится сквозь шапку откуда-то сверху. – Надо катить. Так и снега больше наберёшь. Мальчик лет восьми, шурша капюшоном зелёного пуховика, поднимает голову на говорящего, снова смотрит на ком снега перед собой, а после опять поднимает взгляд. Человек, стоящий рядом, улыбается, стряхивает с волос снежные хлопья. – Давай помогу, – говорит он и походит ближе. Ребёнок кивает. – Тебе не холодно так? – спрашивает мальчик, глядя на расстёгнутую осеннюю куртку незнакомца и руки без перчаток, которые тот преспокойно кладёт на снежный шар. Человек мотает головой. – Всё в порядке, – отзывается он. – Давай туда, к дереву, – указывает незнакомец вперёд, и они вдвоём катят первый ком подальше от дорожки. Судя по первому шару, их снеговик будет самым большим на площадке. – Теперь второй! – ребёнок тут же присаживается и начинает сгребать мокрыми варежками снег на следующий ком. – А ты почему один играешь? – спрашивает незнакомец, заметив, что все остальные на площадке бегают или тоже кого-то лепят в компаниях. Ребёнок пожимает плечами. – Не знаю… Хочу так. Незнакомец, добавляя снега на растущий ком, ещё раз окидывает взглядом площадку. Дети, громко спорящие о чём-то, мамочки, сидящие на скамейке в другом конце площадки, которым до своих бесед куда больше дела, чем до кричащих детей, странные игры, где обязательно надо кого-то ловить и кидать в снег. Пожалуй, незнакомец тоже предпочёл бы не быть частью всего этого. – Тебя как зовут? – спрашивает его ребёнок, когда они начинают катить второй ком. – Джисон, – отзывается тот. – Я тебя тут раньше не видел. – А я тут раньше и не бывал. Первый раз зашёл. Я из соседнего двора. Мальчик кивает, принимая ответ, а бабушки на скамейке неподалёку округляют глаза, увидев, как ребёнок один поднимает огромный снежный ком, чтобы водрузить его на уже стоящий на выбранном месте. Мальчик тяжело дышит, отряхивая варежки от налипшего снега. Джисон, что помогал поднимать снежный шар (на самом деле поднял его сам, позволив ребёнку только немного подтолкнуть махину), глядя на него, улыбается. – Ты чего там опять один? – прилетает вдруг со звонким эхом с другого конца площадки. – Иди к нам! Парнишка на полголовы ниже того, с которым сейчас Джисон, и раза в три шустрее машет красными ладошками, приглашая к себе. – Я не один! – указывает мальчик в зелёном пуховике в сторону Джисона. – Мы тут снеговика лепим. Зовущий щурится. Потом морщит нос и следом кривит лицо в совсем непонятном выражении. Он собирается крикнуть что-то ещё, но, видимо, тут же передумывает и, махнув рукой, возвращается к своей компании. Мальчик в зелёном пуховике замирает на секунду, а после поворачивается к новому знакомому. – Чего это он? Испугался тебя, что ли? – Меня тут больше никто не видит, – странно улыбаясь, отзывается Джисон. – Почему? – ребёнок хлопает глазами, то ли светло-карими, то ли зелёными. – Потому что… – слова не хотят вязаться. – Потому что меня больше нет. Так, наверное… – То есть ты… призрак? – догадывается ребёнок. Можно было не заморачиваться с формулировкой. Мальчик склоняет голову – будто пытается рассмотреть нового знакомого под другим углом, но ничего сверхъестественного не замечает. Он просто видит Джисона и всё. – Выходит так, – соглашается тот с озвученным выводом. – Давай дальше лепить. Нам только голова осталась, – предлагает он вернуться к делу. Ребёнок кивает. Вечер опускается на город слишком быстро. Но во дворе полно людей – и маленьких, и больших – и полно фонарей с оранжевым светом, в котором медленно кружатся падающие хлопья снега. – Вот это да! – внезапно раздаётся за спиной мальчика в зелёном. – Сам слепил?! Ребёнок оборачивается на самый знакомый в мире голос (один из двух самых знакомых точнее) – мама вернулась из магазина за углом, где, к слову, задержалась, заболтавшись с подругой, которая пришла теперь на площадку вместе с ней. – Он же больше тебя! – с удивлением и почти с восторгом говорит следом та самая подруга. – Ты как сумел-то? – Мне помогали, – отзывается мальчик, довольно улыбаясь. – Кто же? – мама чуть сощуривается. – Вот, – не глядя указывает ребёнок в сторону, где стоял его новый знакомый. – Это Джисон. Женщины странно переглядываются. Мальчик сначала не понимает, в чём дело. Почему они не рады знакомиться с Джисоном? Он ведь хороший. Мама с подругой даже не здороваются с тем, кого им представили, и мальчик наконец поворачивает голову туда, куда только что показал рукой. Никого. – Он же предупреждал, – малыш хлопает себя по лбу. – Его не видят другие. Только почему-то и я сейчас его больше не вижу. Женщины переглядываются снова, но на сей раз выражения их лиц становятся куда мягче. – Я поняла, – отзывается мама, присаживаясь рядом с сыном и поправляя ему капюшон. – Это твой воображаемый друг. Да? – Во-вображаемый? – пытается повторить ребёнок. – Это как? – Это значит, его на самом деле нет, – поясняет женщина, легонько ткнув пальцем по раскрасневшемуся носу напротив. – Ты его просто придумал. – Он настоящий! – не соглашается ребёнок. – Только умер уже. – Умер?! – мама заглядывает сыну в глаза. – Ты где таких слов нахватался?! Поговорю с отцом, – бросает она подруге, обернувшись, – чтоб больше при нём свои боевики не включал. Ребёнок молча глядит то на маму, то на её подругу. Почему вдруг мама начала ругаться? – Это страшное слово, хороший мой, – женщина снова переводит взгляд на ребёнка, кладёт руку на его макушку. – Его не надо вслух говорить. Ладно? Мальчик кивает, немного подумав (но про себя, похоже, до конца не соглашается). – Пойдём домой, – мама поднимается и берёт его за руку. – А снеговик чудный получился! Три фигуры – две большие и одна маленькая – уходят с площадки. Джисон провожает их взглядом, прячась за горкой, с которой никто почему-то не катается. На следующий день у самого большого снеговика появляется нос-морковка и полосатый шарф – мама мальчика в зелёном пуховике помогает закончить творение. Не всем так везёт – чьи-то снеговики за ночь оказались разобраны на комья или наполовину разбиты. Ребёнок окидывает их грустным взглядом и чувствует, как самому одновременно радостно и неловко, что именно его (его с Джисоном) снеговик уцелел. – Привет! Ты куда вчера пропал? – мальчик тут же дырявит взглядом нового друга, едва тот успевает подойти. Джисон снова пришёл! – Они бы всё равно меня не увидели, – виновато улыбается он. – Прости. – Прощаю, – отзывается ребёнок, состроив лицо посерьёзней, но уже через секунду его губы растягиваются в улыбке. – Смотри! – показывает малыш в сторону снеговика в обновках. Ребёнок и призрак сегодня снова вдвоём. Играют во что-то, болтают про прошедшее лето. Мама сидит на скамейке – наблюдает издалека, не мешает заниматься своими делами. Джисон уходит, когда видит, как она поднимается с места. На сей раз успевает попрощаться. И ребёнок машет ему вслед, когда мама с тёплой улыбкой подзывает к себе – уже поздно, пора домой. Со временем она привыкла к Джисону – в конце концов слышала о нём почти каждый день, и <i>чего-то страшного он делать не заставлял<i>, хотя доля беспокойства всё же оставалась – сын и так всегда был нелюдимым, а эти воображаемые друзья, как она слышала, не всегда доводят до добра. Вдруг ребёнок совсем замкнётся в себе? В гости на Новый год Джисон идти отказался, хотя новый друг приглашал его очень настойчиво. Они просто встретились утром на площадке, снова немного поиграли. Джисон подумал, что нехорошо приходить в такой день с пустыми руками, но единственный способ достать подарок – это стащить что-нибудь. Пожалуй, нести ребёнку что-то сворованное было бы совсем уж низко, так что он всё-таки решил поздравить на словах и пообещать, что в новом году они тоже будут видеться. Джисон бы не соврал – но от него, на самом деле, мало что тут зависело. Они, правда, виделись после Нового года, но совсем немного, пока зима не подошла к концу. Двери подъезда были открыты с утра и до обеда, багажник внедорожника заполнялся вещами, где-то в доме пустела квартира. – Всё собрали? Квитанции за прошлый год оставили? Окна закрыли? А то они только на следующей неделе собирались заезжать. – Мам, – мальчик в зелёном пуховике ловит женщину за рукав, когда та заканчивает набирать что-то на экране телефона. – А можно на площадку? Попрощаться. – С Джисоном твоим? – отзывается она, пряча телефон в карман и расплываясь в усталой улыбке. – Так бери его с собой. Нам места в машине хватит. Скоро поедем. Давай побыстрее. В самом деле – жалко им что ли посадить в машину одну детскую фантазию? Ребёнок коротко кивает и убегает туда, где его обещали ждать. – Можно взять тебя с собой? – детские глаза горят, горят от мороза щёки. – Мама разрешает. – Думаю, не получится, – грустно улыбается Джисон. – Мне лучше остаться здесь. Мама сквозь чёрные присыпанные снегом деревья смотрит, как сын обнимает воздух, и что-то странное начинает скрестись у неё под рёбрами. Неужели она тоже так прониклась этой «несуществующей» дружбой? Или всего-навсего привыкла? Наверное, просто была рада видеть своего сына счастливым, а то, что происходит вот сейчас, разбивает ей сердце. – Он не поедет. Сказал, не получится… Двери внедорожника хлопают, колёса приходят в движение. Прошлое, мелькающее за окнами, остаётся позади. Тот самый снеговик, что ребёнок и призрак вдвоём слепили в день знакомства, уже разрушился, хотя простоял удивительно долго. Когда он совсем потерял первоначальную форму, Джисон повесил полосатый шарф на ветку дерева рядом, как попросил его маленький друг – мама всё равно сказала, что этот шарф уже не нужен, зато, глядя на него, можно вспоминать снеговика.

***

Тишину лестничной клетки нарушает треск замка и приглушённые звуки разговора. – На последнюю маршрутку должен успеть, – бормочет Чанбин, выходя из квартиры Минхо, и бросает взгляд на часы на руке (которых нет там уже второй год). – Главное до половины двенадцатого на остановку успеть, – отзывается Минхо, выходя следом. Что-то заставляет закрыть за собой дверь не сразу. Что-то весьма осязаемое – чья-то ладонь вдруг упирается в неё с обратной стороны, не давая закрыться. Минхо не отводит взгляда от Чанбина и одновременно с этим не отпускает дверную ручку. – В воскресенье, может, выберемся куда. А завтра точно до ночи буду документацию за прошлый месяц разгребать, – оповещает Чанбин, нажимая на кнопку вызова лифта. Дверь квартиры Минхо через пару секунд закрывается сама, он только чувствует, как ручка выскальзывает из пальцев. Минхо уже клонит в сон. Он, моргнув, держит веки закрытыми немного дольше обычного, а когда открывает глаза, снова видит перед собой около дверей лифта двоих. Чанбин прислушивается к шуму от поднимающейся кабины, всё ещё болтая о чём-то и абсолютно не обращая внимая на стоящего рядом. Чанбин, конечно, сейчас не особенно трезвый, но не настолько же, чтобы не замечать ещё одного человека, тем более – вышедшего только что из одной с ним квартиры! Двери лифта открываются. Минхо и Чанбин жмут друг другу руки, и второй исчезает в кабине за снова закрывшимися дверями. – Почему исчез? – выждав пару секунд, спрашивает Минхо у Джисона. – Просто решил не мешать, – отзывается тот, виновато улыбаясь. Слышится, как двери лифта открываются на первом этаже. – Ты бы и не помешал. Где будешь теперь? – Всё так же – где-то здесь, – пожав плечами, отвечает Джисон. Он сам толком не знает, где ему теперь быть. Просто снова станет шататься по району. – Тенью за тобой ходить я не собираюсь. Ты же не единственный, за кем мне, возможно, придётся приглядывать, – Джисон улыбается, а Минхо ловит себя на мысли, что последняя фраза даже как-то расстраивает. – Хотя с тобой творится точно что-то поинтересней, – тут же добавляет призрак. Выходит, зря Минхо успел было расстроиться? – Ага, – кивает он и бормочет ещё что-то себе под нос совсем неразборчиво. – Если что-то будет не так – я почувствую, – заверяет Джисон. Лифт с шумом едет наверх. На лестничной клетке несколькими этажами выше слышится копошение. – А если я просто захочу тебя видеть? – прилетает от Минхо вопрос, которому он сам, кажется, удивляется даже больше Джисона. – Наверное, почувствую тоже. Как сегодня, – Джисон щёлкает кнопкой лифта. – Там кто-то вниз с верхних этажей собрался, я присоединюсь. Надеюсь, получится из подъезда выйти. Минхо кивает ещё раз, с нелепым выражением лица отходит подальше, когда двери лифта открываются, и на него глазеет незнакомец в шортах, шлёпанцах и незастёгнутой куртке. Джисон шагает в кабину. Незнакомец морщится, не понимая, зачем его остановили тут, и снова давит на кнопку первого этажа. Кто-то точно сходит с ума. Возможно, весь мир.

***

Колледж, где сейчас работает Минхо, готовит педагогов, музыкантов и последние два года ещё графических дизайнеров – но это отделение существует пока в рамках эксперимента. Возможно, оно вообще создавалось только для того, чтобы преподавать в этом колледже пришёл Хван Хёнджин. Минхо достались педагогика, основы внеурочной деятельности и часть обязанностей завуча по той же внеурочке. Ещё зачем-то сейчас нужно проводить открытый урок. Учебный год скоро заканчивается! Кто вообще придумал эти открытые занятия? Демонстрация педагогического мастерства! Не смешите. Все прекрасно знают, что они никогда не проходят так, как обычные, да и не должны. Просто показательное мероприятие. У некоторых откровенно Потёмкинские деревни.

***

Грязная вода течёт в несколько ручьёв по тротуару, сливаясь в одну глубокую пузырящуюся лужу. Грязные сугробы, отступив уже на целый метр от стен заброшенного строения, обнажают серую землю с прошлогодней травой. Вместо первых цветов – мусор. Яркие скомканные упаковки, сломанные зажигалки, осколки бутылок, потерянные перчатки – всех по одной. Вокруг пусто. Странно пусто. И тихо. – Теперь всё в порядке, – звучит над ухом девушки. Она кивает, с трудом расслышав слова сквозь собственное сбитое дыхание. Под каблуками хрустит крошка бетонных блоков. Девушка вздрагивает и тут же чувствует лёгшую на плечо руку. Такую холодную, что это ощущается даже через куртку. Ветер завывает где-то в дырявых верхних этажах. Дождь шумит за голыми стенами.

***

Крупные капли бьют по стёклам в кухонном окне. Сегодняшнее занятие со зрителями завершилось, но день, видимо, решил, что он был для Минхо недостаточно мерзким, поэтому включил дождь – первый за весну. Без мокрого снега, настоящий дождь. Прекрасно. Чтоб его… Минхо пытался вытереть лужи в прихожей, натёкшие с их с Чанбином ботинок, но только растёр воду по линолеуму, так что, плюнув (не буквально – воды на полу без того предостаточно), бросил это дело. Чанбин валяется на диване в комнате – упал туда сразу, как вошёл. Минхо давно приметил, что тот, вот так устроившись на боку и подперев голову рукой, напоминает символ бесконечности. Мило. – Вообще всё плохо или к чему конкретному придрались? Объясни толком, – пытается Чанбин получить наконец внятный ответ от Минхо, который последние полчаса то снуёт по квартире туда-сюда, то ёрзает на стуле рядом с диваном, при этом машет руками и ругается через слово. – Не использовал дифференцированный подход, – отзывается Минхо, отворачивая крышку на коробке молока, хотя, по ощущениям, мысленно сворачивает чью-то шею. – И всё? – Чанбин морщится. – Список литературы для презентации скудноват, – Минхо выкладывает на тарелку печеньку из пакета. – Неправильно оформлены универсальные учебные действия в конспекте, – следом ложится вторая печенька. – А мне как можно с моими-то предметами?! Как я у студентов конспекты принимать буду, если сам их оформляю с ошибками? Удивляюсь, что не с «грубейшими». Будто не сформируются эти ваши УУД, – печенья на тарелке всё прибывает, – если я их пропишу не так! – Минхо переворачивает пакет над тарелкой, вытряхивая остатки разом. – Не всё техническое оснащение кабинета использовано. А то, что у меня проектор еле дышит и делать кучу заданий, где он нужен, рискованно, их не волнует?! – Так это ж хрень полная, – заключает Чанбин, поудобней устраивая голову на руке. – Ага, – отзывается Минхо, хрустя печеньем. В своём воображении, вероятно, хрустит костями кого-то из комиссии. Чанбин не разрешил сегодня пить – ещё только вторник – приходится жевать. – А сказал кто? – Профессор Чон. Какая-то из заведующих учебной частью. Я её видел второй раз, наверное, за весь год. – Она сейчас в другом корпусе работает, – поясняет Чанбин. – Далеко не зверь, на самом деле, но у них на открытых занятиях работа такая – найти к чему прицепиться. Бесит, конечно, с каким довольным лицом она эти свои придирки говорит. – У них у всех лица довольные, пока с них самих что-нибудь спрашивать не начнут. Тогда у них сразу только две руки, а столько всего на голову свалилось и за стольких-то они отвечать не должны, и вообще они тоже люди и притом несчастные, – отзывается Минхо и, закончив тираду, отпивает молока из коробки. Морщится после так, будто хлебнул чего-то другого. Чанбин, в прочем, не проверял. – А по ходу как было? – задаёт он следующий вопрос. – Нормально, – звучит даже более жутко, чем ругательства несколько минут назад. – Уверен был, что всё как надо прошло, пока мне вот этот список не выкатили. – Да не накручивай себя так, – трёт лицо свободной рукой Чанбин. – Выговор не получил же. А прикопаться всегда найдут, к чему… Чанбин говорит что-то ещё. Так ровно, спокойно – не привычно. Точнее не привычно для студентов, с Минхо он разговаривает так далеко не первый раз (даже за этот год). Но больше тот его не слышит. Минхо в эту секунду слышит только шум дождя. Видит только текущие по стеклу капли. За балконной дверью стоит Джисон. Смотрит сквозь заплаканное стекло. – Да. Сейчас, – вдруг проговаривает Минхо тихонько и, подорвавшись с места, идёт в сторону балкона. – А? Ты с кем? – отзывается Чанбин с дивана. – Да душно тут, – выдумывает что-то на ходу Минхо, пока Джисон проходит в комнату. – Говорю, открыть надо. Чанбин мычит в ответ, так и не поняв до конца, что происходит, и пытаясь вспомнить, на чём его только что перебили. Минхо возвращается на место, оставив дверь на балкон приоткрытой. Идея так себе, но «открыть и резко передумать» наверное было бы ещё более странно. Благо, эта дверь сейчас с подветренной стороны, и в комнату хотя бы не налетит дождевых капель. Джисон устраивается в кресле. Как раз напротив сидящего на стуле Минхо. – Ты что-то притих резко, – снова подаёт голос Чанбин. Минхо, правда, успокоился чересчур внезапно. И взгляд сделался какой-то странный. Какой-то отсутствующий. На пол у кресла капает вода. Совсем немного. Джисон улыбается, неловко пожимая плечами. Минхо в этот момент впервые замечает, что улыбка у того в виде сердца. С каждой встречей деталей прибавляется… Будто вначале Минхо видел кого-то случайного, но теперь этот "случайный" становится чем-то существенным. Проявляется всё больше. Или просто у Минхо с каждым разом всё больше открываются глаза (на то, чего раньше не видел он сам, и что не дано видеть погрязшим в серых мыслях и тоскливой будничной суматохе. То, чего не дано видеть тем, кто игнорирует тёмную и очень правдивую сторону этого мира). Воздух мутнеет, оседает инеем в лёгких, отчего колко першит в горле. На мгновенье Минхо очень чётко видит раны на лице Джисона, ссадины на руках, кровавые дорожки, текущие из пробитого виска по лицу и за ухом на шею. Улыбка исчезает на секунду, тёмные глаза становятся стеклянными, но тут же Минхо опять видит улыбку на мокром, но снова чистом, «целом» лице. И впервые Минхо осознаёт совершенно точно, что этот самый Джисон и вправду не человек. Он и вправду – мёртвый. Он, возможно, не чудовище, но и вправду что-то за гранью. – Ты как кот, который призрака увидел, – долетает до Минхо от Чанбина, про которого тот, кажется, вовсе забыл; он есть где-то здесь, но образ рябит и теряется во времени и пространстве. – Или кого они там видят? Знаешь, бывает у них такое. У тёти кошка полосатая, взрослая уже, как-то так сделала – уставилась в пустой угол, сидела и смотрела. Глаза вот такие были! – таращит он свои. – Долго сидела, вообще не шевелилась. Понятия не имеем, кто уж там был. Мы никого не видели. Вот и ты сейчас так же сидишь. Минхо не двигается. Блики в глазах застывают, придавая им какое-то неживое выражение. Сейчас он точно ощущает смерть. Да, люди боятся смерти, но страх этот, видимо, настолько перманентный, что те перестают его замечать, вспоминая о конечности своего существования только в некоторые моменты, видя явную угрозу жизни или же яркий пример – другого человека мёртвым. Минхо, как думал, уже уложил кое-как в голове, что его новый знакомый не жив, но этот факт (так же как и страх смерти) будто бы всё это время просто подразумевался. Явно и абсолютно понятно он стал ощущаться лишь сейчас. У кресла уже натекло две небольшие лужицы. – Эх... Ну, вот... У меня на кошек аллергия, а теперь вспомнил – и опять кошку потискать захотелось, – продолжает Чанбин, разговаривая уже, кажется, с самим собой. – Тогда не сдержался, провозился с ней почти весь вечер, потом недели две кожа с рук слезала, прям язвами всё пошло... Грустно... Минхо снова резко поднимается с места, но на сей раз направляется прямиком к Чанбину. Что за резкая смена настроения? Снова. – Не напоминай мне про кошек, – проговаривает он ледяным тоном маньяка, опрокидывая друга на спину и нависая над ним. Джисон в кресле заходится кашлем, изображая крайнее возмущение происходящим. Чанбин хлопает глазами. – Иначе, – продолжает Минхо, – я привезу сюда всех трёх, что остались у родителей. Вот прямо в эту квартиру. И тогда ты умрёшь тут, покрывшись язвами полностью. Чанбин задумывается на секунду, где успел так нагрешить, но размышления тут же заканчиваются – Минхо, разом обмякнув, падает на него сверху и тыкается в шею острым носом. – Скучаю по ним, понимаешь, – произносит он уже тихо у самого Чанбинова уха. – А ты тут душу травишь. – Извини, – отзывается Чанбин и (не)понимающе кивает, глядя в потолок. Минхо дышит – пытается вернуть себе дыхание, что, кажется, пропало в последние несколько минут. Или часов? Он вообще не понимает, сколько прошло с момента, как в комнате появился третий. Слишком много эмоций для одного дня. – Да ничего страшного не случилось, – выдохнув, говорит Чанбин то ли Минхо, то ли потолку. – Ты меня слушал вообще? Минхо, не поднимаясь, отрицательно качает головой – выходит, что трётся лицом по плечу лежащего снизу. – Ну, и чёрт с ними тогда, – рука Чанбина ложится Минхо на спину ровно между лопаток. – Они просто ещё не знают, кто ты, – продолжает он, помолчав пару мгновений. – Не понимают. А я знаю. И скажу, что без тебя не было бы и в половину так, как сейчас. Они заметят – не самые пропащие люди – только нужно время… Тяжёлый ты, зараза. Минхо издаёт утвердительное «угу». Чанбин шумно вздыхает. Оба не встают с дивана ещё минут десять. Потом, кряхтя в два голоса, поднимаются. Чанбин собирается домой. Минхо уже выходит в прихожую, когда слышит, как тот зовёт его обратно. – А? – выглядывает Минхо из дверного проёма. – Я тебе тут дверь закрыл, – отзывается Чанбин, указывая в сторону балкона. – А то воды натекло. Или это не оттуда? Чанбин склоняется над лужицами у кресла, с секунду смотрит на них, сощурившись, на всякий случай бросает взгляд на потолок, отмахивается от своих же мыслей, и тоже выходит из комнаты. Друзья перекидываются ещё парой фраз в прихожей, и наконец входная дверь запирается. – Как ты здесь оказался? – прилетает в Джисона через секунду, когда Минхо вбегает обратно. – И вообще, как ты?.. Джисон сидит в кресле, всё ещё устроившись в нём с ногами и прижавшись к одной стороне, как и несколько минут назад, когда уворачивался от изучавшего лужицы Чанбина. – Перелез с балкона на лестничной клетке на твой, – отзывается он, усаживаясь удобней и от чего-то отряхиваясь. – Так себе занятие, если честно. «Будь проклят и я, и этот балкон… и ещё много чего», – ворчит Джисон про себя. Кажется, от боязни высоты в подобных ситуациях не избавило даже его неживое состояние. Хотя нынешнему Джисону, должно быть, ничего не будет от падения. Он не проверял, но проверять и не собирается. – А в целом, в порядке. Не нервничай так. – Да я и не… – Даже не спорь, – Джисон, перебивая, выставляет перед собой ладонь. – Ты буквально прибежал сейчас. – В новинку, что кто-то беспокоиться за тебя? – Минхо опускается на диван, устраиваясь среди измятых под двумя телами подушек. – Спасибо, наверное. Но, думаю, не сто́ит, – отзывается Джисон, пожимая плечами. – Я стащу печеньку? – В этот раз проголодался? – Нет. Просто эти у тебя с вишнёвой прослойкой. Минхо едва заметно кивает. У него самого аппетит исчез совсем. Джисон подходит к столу и, забрав с тарелки желанное лакомство, садится на стул. Поближе к Минхо. – Что-то случилось? – спрашивает тот. Джисонова беззаботность Минхо сейчас не особо успокаивает, но мысли, кажется, всё-таки потихоньку приходят в порядок. – Одной милой девушке понадобилась помощь, – отзывается Джисон, вытирая с губ крошки. – И кто она? – Ли Черён. Не слышал? Танцовщица в клубе «Cheshire». Это через две улицы отсюда. – Я в таких заведениях не бываю, – говорит в ответ Минхо, мотая головой. – Я уже понял, что ты предпочитаешь напиваться и творить всякую фигню прямо в своей квартире. Так вот, хозяин клуба задолжал, кажется, что-то конкурентам, и те послали компанию ублюдков «припугнуть» одну из самых известных танцовщиц. – «Припугнуть?» И вообще, девушка-то тут причём? – Без понятия, – Джисон разводит руками. – Но так бывает не редко, что за чьи-то проколы отвечать приходится тому, с кем легче разобраться. Знать не хочу, что могло бы случиться… – морщится он. – Пришлось вмешаться. – А они… – Минхо пытается подобрать слово, – те ублюдки, – другого слова всё же не находится, – живы? – Относительно. – Относительно тебя? – Относительно меня – живы, – отвечает Джисон и снова принимается жевать. Минхо издаёт тяжёлый вздох, опуская лицо в ладони. – Я же говорил, ты не единственный, за кем приходится приглядывать, – совершенно спокойно вещает Джисон. – Всякое случается. Был однажды случай, – вдруг расплывается он в улыбке, – ночью случилась драка в баре. Крики, опрокинутые столы, разбитые стаканы, разбитые головы… Пришлось вмешаться. Я тогда так психанул, что меня на камерах наблюдения с парковки было видно. Джисон хохочет. Минхо отнимает лицо от рук. – И что в итоге? – Ничего, – отзывается Джисон. – В местной полиции пытались меня искать, но не нашли – живого человека с таким лицом сейчас нет. – Жаль… – Вообще не жаль. Думаешь, они меня как спасителя искали? Вот ещё. Просто как ещё одного участника потасовки. В комнате на пару минут повисает тишина. Воздух перестаёт щипать в бронхах. Привычный ход времени восстанавливается. – У тебя, кажется, на работе что-то произошло, – первым снова заговаривает Джисон. – Открытый урок, – отзывается Минхо – надо же, выходит вспоминать уже почти без эмоций. – На котором меня завалили. – Но из вашего разговора тут кажется, всё не критично. – Студенты говорят, что всё было круто, а на дурную комиссию можно забить. Чанбин тоже вот сейчас в дверях сказал, что это куда важнее мнения всяких «приходящих свыше». – И я полностью с ним согласен. – Я вообще-то тоже... – Теперь всё? – спрашивает Джисон. – С этой… профессором Чон, кажется, история закончилась? Минхо хмыкает. – Теперь нужно крутое мероприятие, – отзывается он; в голосе больше усталости, чем злости. – Вот чтоб прямо "Вау!" Так и сказала! – Не знаешь, что делать? – Есть идея, на самом деле... Но это вряд ли реально, так что можно сразу вычёркивать. Что-то вроде "Ночи в музее" или похода в дом с привидениями. – К себе в квартиру студентов приведёшь? – давится смешком Джисон. Минхо в ответ швыряет в него подушку с дивана, которую Джисон весьма удачно ловит и подкладывает под спину. – Или ночёвка в здании колледжа, – продолжает Минхо как ни в чём не бывало. – Тут надо разрешение от руководства получить сначала. А разрешение дадут только с готовым конспектом. Или не дадут. Тогда куча работы над ним будет впустую. Потом ещё следующий готовить... Но вроде бы должно прокатить. Славно было бы, если б получилось... Такого точно не было ещё. – Времени на подготовку сколько? – В течение месяца надо провести. Минхо чешет затылок, устраивая на голове полнейший беспорядок. Джисон задумчиво дует щёки. Минхо ни разу за весь разговор не посмотрел на него больше доли секунды. Возможно, от этого ещё хуже. Когда тот не видит Джисона, мозг снова подкидывает картинку со стеклянными глазами и слипшимися от крови волосами. – А что там с тем, кто видел тебя, а не умер? – спрашивает Минхо, меняя тему и переводя наконец взгляд на сидящего рядом. – Ребёнок, – отзывается Джисон. – Мы на детской площадке виделись через два квартала отсюда. Почти всю зиму вместе гуляли. Но что там в итоге стало, не знаю. Они в конце февраля всей семьёй переехали, – Джисон улыбается как-то тепло и одновременно грустно. – Он на площадке снеговика лепил, один, вот такой огромный шар скатал и поднять не мог. Я помочь хотел. Сам не понимаю, как с ним вслух заговорил, а он меня услышал. И увидел. Минхо даже не замечает, в какой момент заканчивается дождь, он просто видит сквозь стекло синие-синие сумерки. В лёгких оттаивает. В голове перестаёт шуметь. Это затянувшееся слишком насыщенное «сегодня» заканчивается. Джисон рассказывает обо всём честно. И до этого – верил Минхо или нет – тоже говорил о происходящем лишь правду или хотя бы то, в чём сам был уверен. Хан Джисон старался всегда быть честным. Это ведь честность, если ты не врёшь, что тебе не больно, когда в тебя швыряют камнями? Кажется, у людей это называется по-другому.