Forever In Your Debt

Ты изменился. Стал выше, но вес не набрал. Голос, по телефону ещё не совсем взрослый, теперь слегка похож на мой. Сидишь за столом, не сняв капюшон толстовки, катаешь по столу сваренное мамой к завтраку яйцо, шумно отхлёбываешь кофе и, еле ворочая языком, словно тебе лень нормально артикулировать звуки, рассказываешь, как тут у вас дела. Я прерываю какие-то лирические отступления, в которые ты по старой памяти впадаешь, и: - Так ты теперь занялся музыкой? Ты угукаешь, словно тебе совершенно неинтересен намечающийся предмет разговора. Я настаиваю - хочу тебя послушать. Вас, как оказалось. Твою группу с расхожим и очень драматичным названием. Оно напоминает мне о песне Prince - той, где "я просто хотел услышать, как ты смеёшься под пурпурным дождём", вот такая попсовая порнография. - А гитару где взял? - ты вместо ответа бросаешь на меня хитрый взгляд, и я знаю, что даже не буду изображать, что злюсь. Я нашёл подержанный Boston ещё более раздолбанным, чем он был, когда я уезжал; ты наигрывал и мурлыкал что-то себе под нос, вместо того, чтобы сыграть и спеть нормально. Только потом я пойму, что ты - вот это поворот - стеснялся; я-то уже послушал, как оно должно звучать, что повышало мою крутость в твоих глазах - ты, несмотря на совершенно несносный характер, всё равно имел тенденцию смотреть снизу вверх (спасибо маме за вбитое в твою голову "слушайся Пола; слушайся Ноэла"). И мне не хочется тебя в этом разубеждать. Так что я добиваюсь приглашения на ваш, с позволения сказать, концерт в местном баре на сцене-порожке. Ты словно не очень хочешь впускать меня в этот сегмент твоей частной жизни, но что тебе остаётся? Всё ещё цепляешься за гриф гитары, хоть и не играешь, и бурчишь что-то про "познакомишь с ребятами". Бар - чудовищный, звук - чудовищный, пьяная публика - привычно отвратительна и всё это, конечно, полная жуть, но жуть привычная - я сам ходил тусоваться ровно на такие же концерты, пока не нашёл ребят, которых в музыку привело что-то большее, чем желание выебнуться, и звук у них был чище. Здесь нет нормального освещения сцены или чего-то такого - просто разноцветные гирлянды по периметру и ебучая диско-лампа над баром. Может, из-за этого мало кто из играющих в этот вечер вообще попадает в ноты, так что вы не сильно выделялись бы на этом фоне, если бы не твои овердраматик завывания и закрытые глаза. А может, это только меня так торкает и я вижу прекрасное в обычном - потому что я раздобыл по знакомому адресу немного того и этого, и мне хочется после выступления угостить и тебя тоже, чтобы услышать согласие. Но всё приходится разделить ещё и с твоими "ребятами". Мы сидим на поросшем травой старом футбольном поле, передаём по кругу косяк - от чего-то большего ты сегодня отказался, а вот твои товарищи даже не подумали засомневаться, прежде чем выжрать мои запасы. Они уже согласны, хотя я ещё ничего толком не озвучил; их мнение ты почему-то ценишь больше, чем моё. Я говорю о том, что вам нужно поработать с технической частью, и что в текстах должен быть хоть какой-то смысл, а не унылый копипаст. Но нам есть, с чем работать. К счастью, никто из вас не спрашивает, почему я, такой умный, не собрал свой бэнд - и я накидываю один за другим псевдопрофессиональные комментарии, убеждая вас, что без меня у вас не получится ровным счётом нихуя, пока ваши мозги обращаются в жижу под воздействием наркоты и пива. Пока вы не сомневаетесь. Хотя я сам опасаюсь, что, не зацепись я за вас - это у меня всё развалится. Это я развалюсь. Потому что довольно скоро становится понятно, что этот город засасывает меня, и я не вижу ничего, чем мог бы тут заняться, если убрать из списка дел - покуривать травку, ишачить на стройке или любых других подсобных работах. Пялиться на тебя. - Короче, просто слушайте меня и делайте, как я скажу, и всё будет ок, - я завершаю свою речь и оглядываю ваши лица. Один из вас - я не запомнил имя, такой типичный здоровяк-регбист, мамина гордость - уже уснул, подложив под голову локоть. Ты тоже клюёшь носом. Тощий пацан сбоку от тебя пихает тебя под ребра: - Ну, Лиаму-то к этому привыкать не надо, - он скалится в совершенно мальчишеской улыбке. Я кидаю на него взгляд, моментально трезвея; почему-то кажется, что про нас знаем не только ты и я; ты им рассказывал?.. Он, продолжая улыбаться, поясняет: - Ну, вы братья, всё такое. Шутка, чувак. Просто шутка. И всё идёт хорошо; я заставляю вас отрабатывать одни и те же партии по сто раз и даже вожу тебя за свои деньги на нормальные концерты, где не даю напиваться и заставляю слушать, что делают артисты на сцене. Врубая все свои силы в вашу группу - теперь это не The Rain, а просто, боже мой, Oasis - я обнаруживаю себя нужным. Важным элементом этой системы, от которой всё вращается. И, как ни странно, это даёт мне ещё больший запас сил и энергии. Я впервые пишу так много песен - пока я их тебе не показываю, но, слушая тебя на репетициях, мысленно корректирую вокальные партии в голове. Пока мы работаем с тем материалом, который создали вы - он привычен вам, и он подойдёт для простой отработки навыков. Ты сперва ноешь, ленишься и отлыниваешь, относишься к этому, не знаю, как к какому-то междусобойчику или развлечению, и мне приходится несколько раз наорать на тебя, используя командный братский голос™, чтобы вбить тебе в голову - теперь всё серьёзно. Эта группа Ваша группа Наша группа теперь - смысл моей жизни, и будь я проклят, если хоть кто-то попробует... Пока мы просто отрабатываем одно и то же, пока я просто доёбываюсь до техничности и всё такое - ты откровенно скучаешь и явно раздумываешь о том, чтобы устроить саботаж. Но наши первые концерты меняют всё. Я вижу, что ты в своей стихии, и мне хочется сделать всё, чтобы ты сиял так и дальше. Я даже не особенно ревную тебя к толпе, которая забирает твоё внимание и восхищение. До концертов никто из нас не юзает. Это - golden rule, да и парни не особенно заинтересованы; пиво их устраивает больше. Я слегка ненавижу себя за это - но вне концертов мне нравится впаривать тебе лишнего. Ты никогда не был так заинтересован в наркоте, как я - юзал, если предлагали активно и настойчиво, но вполне мог обходиться без этого. Тогда ещё - мог. А мне казалось, что, если мы оба как следует примем, то сможем общаться без слов. Иногда просто плакать хотелось от того, как всё это было хорошо. Поэтому - попробуй это, вдохни это, почувствуй это. Чувствуешь? Пока ты блуждаешь в лабиринтах сознания, мне проще лить тебе в уши сладкий сироп из обещаний славы, параллельно проталкивая мысль - без меня ты не пришёл бы к этому. Ни концертов, ни текстов моих песен, ни любви. - Почему ты вообще взялся за музыку? Ты же когда-то говорил, что... - Ну, ты уехал, - дым самокрутки летит в потолок, и ты возвращаешь мне косяк, - Мне было скучно. Я тоже скучал. Может, на тебя так повлияло отсутствие здоровой привязанности в раннем детстве, я не знаю. Мама впахивала как проклятая, когда ты был мелким - даже не знаю, потому ли, что денег реально настолько не хватало, или же потому, что это был отличный предлог, чтобы поменьше бывать дома. Ты был сброшен на нас, мы все общались одними и теми же фразочками и орать на окрестных пиздюков "fuckin cunt" ты стал раньше, чем мама смогла пристроить тебя в детский сад. Так что долгое время залогом твоей безопасности, сытости и прочего - было наше с Полом хорошее отношение. Ну, Пол-то всегда в этом плане был более адекватен - даже когда мы оба вели себя как полные говнюки, он всё равно следил за тем, чтобы мы были накормлены, не побиты и вернулись домой к девяти. Ну а что с него взять? Он старший. Я же позволял себе срываться на тебе, и, если ты был излишне приставучим или делал что-то, что я запрещал тебе делать, я мог просто игнорировать тебя часами. Тебя и твоё голодное нытьё, тебя и твой виноватый заискивающий взгляд. В конце концов - я был ненамного старше. Минимум раз в неделю с подачи отца я целовал углы в квартире, хотя косячил не больше остальных - просто, в отличие от всех, не умел вовремя заткнуться и согласиться. В общем. Я тоже не знал, как правильно. В какой-то момент я начал думать, что ты просто схватился за музыку как за единственную нить, которая могла держать нас вместе. В конце концов, я бросил тебя здесь, смотавшись чёрт знает куда и на сколько. Возможно, бренча на моей старой гитарке ты думал только о том, чтобы потом сказать мне - "я тоже". Я тоже люблю то, что нравится тебе. Не уезжай. Не оставляй больше. Это объяснило бы, наверное, то, что иногда ты совершенно безалаберно относился к репетициям. Сперва ты начал опаздывать. Однажды просто не пришёл. Однажды заявился наюзанный. Это стало происходить с завидной регулярностью после того, как я снова позволил себе протянуть к тебе руку, чтобы дотронуться - и не обжёгся. Мы тогда были под колёсами и ловили приход, лёжа на истёртом полосатом ковре в нашей комнате макушкой к макушке. Velvet Underground мурчали на виниле, время сделалось жидким, а ты был похож на чёртово божество в нимбе из света настольной лампы. Мне совершенно по-язычески показалось, что, если я утоплю себя в тебе, то стану таким же - наполненным светом и золотым сиянием. Возможно, я озвучил эту мысль, а может, нет - но я помню, что ты коротко хохотнул что-то, словно отвечая мне, а потом заткнулся, потому что я поцеловал тебя. За пару недель до этого практически каждый раз, когда я пил или употреблял, я возвращался назад во времени, в эту же самую комнату, и вспоминались почему-то не твоё сбитое дыхание или вкус кожи, или прочие "горячие" вещи, а то, как ты впервые вывернулся из одежды сам и мялся раздетый посреди комнаты, как будто бы не зная, что делать дальше. И этот дебильный вопрос, от которого я сбежал на край света - "ты меня любишь? ты меня любишь? ты меня любишь - теперь?". Я знал, что нужно говорить и как делать; в тот вечер я разложил тебя на этом самом ковре и зажимал рукой твой рот - хотя дома мы были одни, кто-то в любой момент мог вернуться. Солёные дорожки касались моей ладони, и ты больно кусал мои пальцы, пока я не додумался засунуть их тебе в рот и толкать их в том же ритме. Когда ты осознал происходящее как неизбежное, мне стало проще перевернуть тебя и смотреть в твоё лицо. Твои глаза всё так же сканировали каждую черту моего лица - ты всё ещё что-то искал, хотя взгляд и был слегка затуманен - от принятого ли, от слёз, от моих движений внутри твоего тела. И это было невыносимо - пока я тут плавлюсь и схожу с ума от невозможности влезть в твою кожу, быть одним целым, ты напряжён, а твои глаза продолжают просверливать дыру в моей башке. Я впиваюсь в твою шею так, что останется уродливый багровый след. Делаю это, чтобы ты, наконец, прекратил смотреть так. И это действительно работает. Я ловлю твой затуманенный от слёз взгляд и цепляю тебя за него, как рыбу на крюк. - Я люблю тебя, Лиам, - не отрывая взгляда, не останавливая движений, следя, чтобы ты понял, что я тебе сказал. Я повторяю это снова спустя несколько секунд, ускоряясь, и ты отвечаешь первым за это время громким стоном, не задушенным твоей ли, моей ли ладонью. Это даже почти не ложь. Я люблю в тебе этот свет, который исходит от тебя, когда ты на сцене. Когда ты улыбаешься. Когда ты прощаешь меня.