Не все можно

Киса застилает диван чистой простыней и даже меняет наволочки на подушках. Правда вместо одеяла у них один плед на двоих, но Хэнк, кажется, не возражает. Ложится к стенке, укрывается и читает что-то в телефоне. Прям как раньше. После их разговора на балконе Хэнк расслабился так сильно, что Кисе даже боязно от такого контраста. — Чего? — Хэнк замечает его взгляд. — К ебалу моему привыкнуть не можешь? — Да ты почти не изменился. — Страшный, как и был? Киса не считал Хэнка страшным. Красивым тоже не считал, положа руку на сердце. Красивый — это скорее к Раулю, а Хэнк просто был Хэнком. Кисе этого было вполне достаточно. — Нормальный. Пойдет. Кого ты там соблазнять собрался, Хинкалина? — Да куда мне соблазнять уже. Киса подтягивается чуть ближе. Хочется лечь к Хэнку максимально близко, но сейчас командовал парадом он, а Киса ждал отмашки. — Кис… — Чего? — Давай сегодня просто поспим. — Ну так мы и собирались вроде, — Киса почти не разочарован. Просто поспать его устраивает. — Не волнуйся, не лезу. Хэнк удовлетворенно кивает и откладывает телефон. А потом поворачивается к Кисе спиной, вызывая тысячу флэшбеков одновременно. *** Утром, когда они просыпаются от того, как мама что-то громко обсуждает с отцом, Хэнк никак не комментирует его стояк и то, что Киса обнимал его со спины. — Зубы почистить надо, — Хэнк дышит себе в ладонь и морщится. — Как кошки насрали. — Пошли, у меня запасная есть. Киса надеется, что мать слишком занята Антоном, но как только они выходят в коридор, она бросается к Хэнку: — Боря, Ко… отец твой писал. Я ему сказала, что прослежу, чтоб у вас все нормально было. Написала ему утром, что вы еще спите. Киса хочет вызвериться на то, что Хенкин смеет что-то писать его маме после случившегося. — Спасибо, — бурчит Хэнк и проскальзывает в ванную. — Вы помирились? — мама спрашивает тихо, но Хэнку все равно, наверное, слышно. — Да мы не ссорились почти, мам, — отмахивается Киса и сам залетает в ванную. Хэнк сидит на бортике ванной. — Не ссорились? — Потом обсудим, — Киса дает ему запасную щетку. — Завтракать не будем, хорошо? Я съебаться отсюда хочу. *** Киса провожает его до дома, куда Хэнк, конечно, не хочет, но должен вернуться. Он знает, что отец с ума сходит. Да и мать, наверное, тоже. У подъезда становится понятно, что они оба не знают, как прощаться. Их стандартное кажется неуместным. Руку пожимать — тоже. Не целоваться же им? Тем более, отец палить может. — Ну давай, спишемся, — Киса то ли обнимает, то ли просто хлопает его по спине. — Хорошо. — Ты норм? Ну, вообще? — Как ни странно, да. Правда, Кис. Ты завтра как? Чтоб встретиться. — Тебя отец не запрет? — Хотел бы, он меня бы с твой хаты за волосы вытащил. Я просто думал, может, к Мелу сходим. Вдвоем? *** Мелу приходится долго объяснять, откуда у Хэнка эти шрамы в пол ебала. Сначала он, конечно, страшно расстраивается из-за того, что от базы ничего не осталось, но потом они втроем решают, что это лучше патриотического клуба, о котором Бабич говорил. Пепелище — идеальное завершение их эпопеи с дуэлями. — Рад, что у вас все нормально, — улыбается Мел, а они с ним и не спорят. Когда прием заканчивается и они выходят из больницы, Киса даже не знает, насколько это правда. Они с Хэнком не задумываясь идут в сторону базы, которой и нет давно, но обоим как будто нужно убедиться в этом вдвоем. Киса боится, что Хэнку станет хуево, когда он увидит место, где чуть не сгорел заживо, но Хэнк довольно спокойно гуляет по пеплу, рассматривая то, что осталось под ногами. — Жалеешь? — спрашивает Киса. Хэнк не отвечает. — Если бы я не вернулся… — Я бы все равно это сделал. Наверное. Ты думаешь, я ее из-за того, что ты пытался сделать, сжег? Нет. Это лишь дополнило все остальное. Киса не знает, легче ему от этих слов или наоборот. Но точно знает, что хочет увести Хэнка подальше. Да хоть в самолет. — Пойдем, я замерз. *** Хэнку не нравится в самолете, но выбора особо нет. Он же сам базу сжег. Теперь, когда они сидят на драных креслах, он вспоминает, как на самом этом месте рассказывал Гене самое страшное, что человек может услышать. — Ну че ты, Хинкалина? — Нормально все. — Ну я тебя, так-то, не первый день знаю. Хэнк кивает. Знали они друг друга сто лет, отец про это говорил: «росли как грязь под ногтями». Но иногда ему казалось, что перед ним незнакомец. — Я тут Гендосу про его отца рассказал. — А… пиздец, конечно. Хоть он и говно был. Киса затихает, но Хэнк знает, что он думает о своем отце. У них уже похожий разговор был, только тогда эти слова произносил сам Боря. — Твой-то как? После того как ты от меня вернулся? — Делает вид, что меня не существует. Не при матери, конечно. Как будто я его предал, что снова с тобой связался. — Я думал, он нас обоих пришьет. — Я тоже. Хэнк не шутит. Он бы не удивился. — Не хочу о них говорить. — О батях? — Да. Обо всех. Хэнк достает сиги, и Киса, к его счастью, понимает намек. Они курят в тишине, и ему правда становится легче. — Скоро купаться будет можно. — Ебанулся совсем? — предложение такое нелепое, что Хэнк нервно смеется. — Трупы ловить? Трупы давно выловили, но он не помнит, знает об этом Киса или нет. — Да мы ж не в бухте. Так, на пляже. Помнишь, как раньше. Как раньше было хорошо. До всего, до клуба. — Я это к чему, Хинкалина, — Киса тушит сигарету о стену самолета. — Нам же все равно жить надо. Мела выпишут. На пляж сходим. Пива выпьем. Киса говорит так складно, что Хэнк готов ему поверить. Что все можно забыть и жить дальше. Но некоторые вещи у него никогда из головы не выйдут, и Киса об этом знает. Хэнк вчера не ответил на его фактически признание, ушел на кухню чай делать, а потом и ночью сказал притормозить. Вот теперь киса смиренно ждет пока он сподобится что-то сделать и делает вид что они тут дружат. Когда он наклоняется и целует его, Киса сначала почти не реагирует, только цепляется за его худи. Словно дает Хэнку привыкнуть и убедиться, что он правда хочет. Хэнк ему очень благодарен.