Во имя порядка: железный капитан

Одна из башен Эрофинских казарм, могучий и довольно крупный бастион, укреплённый со всех сторон мешками с песком, обложенный обрывками заграждений и баррикад, стихийного самостроя, занят наёмной Кампанией. Воины Гийома разместились внутри укреплений, скрылись за каменными надёжными стенами и укрылись в тени крепостных башен и под защитой орудий. Казарменная цитадель Эрофина ныне набита наймитами, превращена в обитель продажного клинка и блудливого солдата, готового отдаться любому гербу, что предложит больше золота и серебра. Под жаром дневного солнца Гийом спешил укрыться в тени второго дома. Он быстро шевелил ногами, не обращая внимания на стражу, на других тренирующихся наёмников. Его главное желание – спрятаться от светила и насладиться парой глотков хорошего вина или настойки, которые гонят бойцы. Он миновал двух часовых и взобрался по лестнице, упершись в массивную дубовую дверь. Парень осторожно постучался и через пару мгновений ему открыли, на лицо повеял приятный холодок, сырость в которые и нырнул предводитель Кампании. - Капитан в расположении! – крикнул воин, открывший «врата», вытянувшись и убрав руки за спину. - Господин капитан, за время вашего отсутствия в расположении ничего не произошло! – с докладом вышел высокий мужчина, облачённый в кожаный синий камзол, широкополую шляпу с развивающимися перьями. - Вольно, лейтенант! – скомандовал капитан и тяжело, строго посмотрев вокруг, на солдат и сержантов, слегка улыбнулся своим воинам. Пред глазами обычное военное расположение – спальные места, расположенные в идеальном порядке, куча оружия, смещённая в отдельный угол и спрятанная за кустарной клеткой, оставшиеся готовились сменить своих товарищей на многочисленных постах – в караулах и патрулях, в боевых отрядах и подразделениях быстрого реагирования. Часть рвёт спины у города, пытаясь восстановить немногочисленное военное наследство и поставить его на службу новому Нериму. - Вот, мессир капитан! – подбежал к командиру наёмников плотно сложенный мужик в бело-голубом стоундфилском сюрко, держа в руках откупоренную бутылку, запах из горлышка заполнял всё приятным терпким и душистым ароматом. Он осторожно взял за стекло и отпил приятного и чудесного напитка, который чудесным теплом разлился по телу, принёс мотив спокойствия и расслабления. Клермонт приятной мыслью отметил, что самогонщик явно не жалел сон-травы, а также других реагентов и судя по всему растения, на которых делалась настойка обладают магической энергией. - Отлично, сержант Деблуа, - он отдал бутылку и громко произнёс, - через десять минут всех лейтенантов жду в своём кабинете! Бастионная башня казарм уходила на многие меры ввысь, став подобием сурового надзирателя, что взирает на город со строгостью и холодом, смотрит за тем, чтобы соблюдался хоть какой-то закон и чтились хоть какие-то осколки порядка. На самой вершине устроилось помещение капитана, которое представляет деревянный укреплённый шпиль. Гийом уселся в весьма приятное мягкое кресло, пред ним тёмная крышка стола с пергаментами, чернилами и отчётами. Он провёл руками по дереву и оценил исключительную работу мастера: «Гладкий… как кожа Мии», - пробежала в мыслях неожиданное сравнение, губы украсила слабая улыбка. – «Нужно будет к ней зайти ещё раз», - воспоминания о приятной бурно проведённой ночи не отпускали его. С другой стороны, ему было очень интересно, что эта за девушка, ибо помимо телесных удовольствий, огня страсти она подарила ещё и весьма занимательные беседы на самые различные темы. Такое редко встретишь среди работниц её «профессии». «Рассуждения, интеллект – это очень дорогого стоит в наши времена», - подумал парень, взяв перо и окунув его в чернила. На бумаге каллиграфическими буквами появилось название будущего документа – «Приказ о начале военной подготовке». Но до сих пор его изводит мысль о Мии, погружая всё больше и больше в подобие образов мечтаний на грани изменчивых и сладких грёз. «Быть может… удастся и больше трёх раз с ней встретиться? В конце концов такие умные люди не каждый день встречаются, да ещё и чтобы пару часов поддерживать беседу о либерализме, феодализме и консерватизме, правах, свободах и долгах с политическими обязанностями. Да и даже о чём-то метафизическом», - мысль повела мужчину дальше, уводя его от повседневщины дальше в область приятного несбыточного будущего. – «Интересно, они могут уйти из… того «дома»? И сколько это стоить для бордель-маман?». - Разрешите войти!? – у двери прозвучал стук и вопрос, вырвавший капитана из его мыслей, ласкающих чувства. - Да, - осторожно сказал он. – Входите! На пороге оказалось шесть человек и один аэтерна. Все как подбор – высоки и стройны, хорошего телосложения и с гордым видом занимают места – такое же количество резных стульев. На каждом хорошо сидит бело-голубой кафтан – цвет из Кампании, с вычурно-золотыми наплечниками – символом их звания. Клермонт почувствовал прилив тепла от осознания того, что каждый из тут сидящих готов отдать жизнь за него и не один раз они прикрывали друг другу спины, защищали и отстаивали жизни. - Мессир капитан, - поднялся золотокожий мужчина с волосами, украшенными благородной сединой. – Весь лейтенантский состав по вашему приказанию прибыл и ждёт распоряжений. - Спасибо, Трибуле, но раз соблюли весь этот формализм, давайте оставим его позади, - пальцы зажали перо, макнули в чернила и по пергаменту кончик стали стал водить с особой плавностью, прописывая, он продолжил говорить. – Итак, мессиры офицеры, у нас впереди лежит важное задание. Но перед этим, я хочу у вас спросить, мессир Трибуле, каково состояние первой и второй роты? - Как докладывают лейтенанты рот, - поднялся мужчина, став поставлено и чётко говорить. – Их подразделения находятся в полном порядке, укомплектованы всем необходимым. Есть проблема в третьей роте. Пять солдат попали в полевые госпитали после стычки в доках. Экстремисты из анархического движения попытались взорвать пороховые бочки, но наш патруль их отправил навстречу богам. - Хорошо, - кивнул командир, - очень хорошо. Городская стража уже занялась расследованием действий анархистов? - Нет, мессир капитан, - поднялся плотно сложенный нордлинг, с широкой бородой, волосами, увязанными в косички, на которого так и просится кольчуга, шкурный плащ и секира потяжелее. – Некого больше искать, кабзда им. - Говорите, лейтенант Гарольд, - только на миг поднял голову Гийом, продолжив старательно выводить буквы. - Мои штурмовые нашли логово этих псов. Конечно, обратились к местным воришкам и разведке стражи, за пару золотых слившие всю информацию. Ну, спасибо великому Триру[1], я с ребятами был наготове. Мы поднялись поутру и нашли их в канализации. Мочилово было знатное, кишки и руки летели будь здоров, всё вымазали их потрохами. - Избавь меня от подробностей, - поморщился парень. - Хорошо, капитан, - чуть опустил голову крупный мужчина, поправив медный браслет. – Ну вобщем оставишхсмя подонков в количестве дюжины мы подняли и отдали стражи. Пусть они с ними кувыркаются. - Почему рапорта ещё не было? - Дык а кому давать? Я вам собирался доложить, но у вас дела поутру, а старший лейтенант тут же получил от меня отчёт. - Да, мессир капитан, - чуть приподнялся Трибуле. – Он всё рассказал мне. Всё в порядке. Вчера ночью была стычка, а поутру расправились с ячейкой анархистов. Хвала ушедшим богам, - благодатно выдохнул аэтерна, сложив руки в молитвенном жесте. – Мы избавились от тех, кто отравлял жизнь простым людям. Они разграбили три храма. - Отлично, но на их место придут новые. А может они были лишь частью общей гидры, - вмешался в разговор черноволосый лейтенант. – Обстановка сука нестабильная, вот и лезут всякие. Но если муниципалы отоспят серебра мы и их порубят. - Хорошо сказано, Роукен, - поддержал того Гарольд. «Хороша моя Компания», - подумал Гийом о воинах под его началом, о солдатах, которые встали плечом к плечу с самыми могущественными и сильными наёмниками всего севера Нерима. Их рассказ вдохновил мужчину – он сидит рядом с одними из выдающихся воинов, что стоят на изломе эпох. Возможно завтра они будут на баррикадах нового миропорядка строить новый мир. «Дядя Трибуле меня поймёт», - слегка улыбнулся Гийом. – «Придёт время, и он меня поймёт». Стоундфилдская Компания — это уникальное войско, ибо рождённое из бывших стражников и наёмников Стоунфилда оно стало универсальным. Три штурмовых роты, одна стрелковая, одна поддержки и ещё одна из обеспечения могут громить почти любого врага практически на любом фронте из-за разностороннего вооружения. Вместе шесть рот по шестьдесят человек являются довольно грозной силой на поле боя, способной вести интенсивные штурмовые действия, лить кровь противника там, где остальные этого не могут или терпят слишком сильные потери. Кампания капитана Клермонта это триста шестьдесят человек, не считая командного состава вроде лейтенантов и сержантов, а также полсотни вспомогательных. Это воинство профессионалов, стоящее своих денег и явно превосходящее по своей силе многие подразделения старой армии. Шесть лейтенантов и восемнадцать сержантов составляют основу командного управления. К тому же первый лейтенант и три гранд-сержанта, заведующих делами управления и канцелярии. Закончив размышления, Гийом завершил выводить каллиграфические буквы. Под его рукой родился прекрасный документ, название которого пестрело славным готическим шрифтом – «Приказ». - Мессиры лейтенанты, нам предстоит хорошо повоевать. На юге войска мятежников взяли Дозор Эрода и нашей Компании суждено снискать славу и богатство в этом страшном бою. - И каков наш план? - прозвучал из среды лейтенантов вопрос. - Я планирую из состава третьей и первой выделить по одному взводу дабы использовать их в штурме. Вторая пусть находится в патрулях и карауле, при поддержке остатков первой и третьей, - мужчина приложил ладонь к подбородку. – Подразделение четвёртой в составе взвода отправятся вместе с нами. И два отделения из поддержки пусть займутся бомбами, гранатами и порохом. - А кто с нами ещё будет? – прозвучал вопрос от лейтенантов. - Все, - улыбнулся Гийом. – Вместе с воинами Дракенхофа мы займёмся штурмом, а остальные либо в ограждении, либо в поддержке. - Дракенхоф! – дёрнул за усы себя Гарольд – Вот это мужик. С ним мы полютуем хорошо. Повстанцы только его увидят, ссаться будут. - А что «Белые павлины» капитана Ортего? Они с нами не будут? - Павлины они и есть павлины! – вспылил парень с рыжей копной. – Они только для несения стражи и пригодны. А чего сам слышал, так они не особо любят муниципалов и республиканцев, их капитан сильно симпатизирует тем, кто готовит смуту на южных землях бывшего славного Южного королевства! - Контракта они избежали, Ольгердо, - посмотрел на рыжеволосого Гийом, - но не по причине симпатий к феодальным владыкам юга. А потому что его компания состоит из вчерашних доходяг, бандитов и хиляков. Хоть там две тысячи штата, но блин, - усмехнулся командир, потерев ладони, - они только годятся, чтобы нести патруль и быть в страже. Клермонт увидел, что на ладони чёрное пятно, маленькая клякса. Он стал интенсивно её тереть и когда кожа оказалась чистой, пальцы подцепили пергамент и ладонь протянула его. - Держите, офицеры, это боевой приказ. Тут расписаны все обязанности первой и третьей роты, поддержки и стрелковых. На основании него готовьте людей, обращайтесь в оружейке и начинайте тренировки. - А обеспечение? – прозвучал вопрос от короткостриженого парня, нацепившего очки и внимательно изучающего каждую строчку приказа. – Милостивый мессир, тут нет ничего про мою роту. Но уверен, вам понадобятся зелья, мечи, броня и иное снаряжение. - Наш алхимик ещё не сбежал, мессир Вертиго? – с ухмылкой спросил Гийом. – Один на всю Компанию и дай нам здравый смысл если он не поменяет рабочее место и не разорвёт контракт. - Недавно купили ему новые мензурки, травок разных, в том числе и успокоительных. Сейчас готовит новые зелья. Так что с ним всё в норме. - Насчёт вас, мессир, - Гийом достал новый пергамент. – Будет подготовлен новый приказ, там я распишу подробней, что да как. - У нас есть целая канцелярия, мессир, - чуть приподнялся Трибуле. – Давайте отдадим его им. - Трибуле, - рыжеволосый Ольгерд сложил руки на груди. – При всём уважении к тебе, но твои писаки в последний раз запороли мне бумаги. Пусть капитан сам всё напишет. Твоим бюрократам можно только похоронки доверять. - Ну они хоть мечами не так ретиво машут, как штурмовые, но хвала богам, интеллектом блещут побольше остальных, - спокойно парировал первый лейтенант, коснувшись седой бородки. – Когда твой не слишком благочестивый зад нужно было прикрыть при делёжке наследства, когда тебя кинули с завещанием, кто бегал по судам? Кто собирал доказательства? - Всё, молчу-молчу, ты победил. - А ошибки у каждого бывают. Поживёшь с моё и поймёшь. - На этом всё! – хлопнув в ладоши, обозначил командир. – Мессиры лейтенанты, отправляйтесь к своим ротам и готовьте их. Через пару дней нашей Компании придётся выложиться на все сто. Постепенно все офицеры разошлись, оставив капитана и Трибуле. Старый аэтерна устало взглянул на своего командира, после чего проронил фразу: - Надеюсь, что старые боги помогут нам в этой битве, и никто не вернётся в гробу. В конце концов, мы собрались повоевать против вчерашних оборванцев. - Кстати об оборванцах, - Гийом обратился к шкафчику стола и положил на крышку кусок веленевой бумаги, где кривыми буквами выводились слова, говорящие о немного ином векторе восстания, нежели прошёл слух изначально. – Это нашли разведывательное подразделения штатных войск. При одном из мятежников. - Хм, прокламация о свободах и вольностях алеманнского народа, - осторожно взялся за неё первый лейтенант. – С подписями. Значит они приняли её и готовы принять к исполнению. - Кристофер Уоллес подался в алеманнские сепаратисты и судя по всему национальное восстание стало собирать вокруг себя всякое рваньё и только сильная рука способна их усмирить, - сухо обозначил Клермонт. - Все вы, из людского народа, от Остиана до границ с Северным королевством, алеманы… и все вы такие забавные, - легко улыбнулся Трибуле. – Одни строят северную республику, вторые феодальные владения, третьи говорят о нейтралитете, а четвертые решаются возвести националистическое государство. И чего вам только не хватает? Сошлись в противостоянии, грызне власти, кровопролитии, где брат на брата, сестра на сестру, сосед на соседа и всё в жуткую кучу и гурьбу. - Надеюсь, - потёр ладони Гийом, - ты сейчас не любовные утехи описываешь. - Я сейчас серьёзно, - нахмурился седовласый, - вы люди очень жестоки, очень… вспыльчиво себя ведёте. Готовы ради каких-то сумасбродных идей положить на алтарь этих самых идей сотню другую или тысяч десять людей. - Понимаю о чём ты, но это часть людской природы, - вдумчиво заговорил капитан, его взгляд словно бы прошёл сквозь Трибуле. – По своему отцу знаю. Этот урод был настолько жесток и опьянён идеей праведности, что любого слугу мог избить до крови за то, что он не читал молитвы Рождённым светом. Женщин-служанок поил каким-то раствором, чтобы те становились фригидными, а мужчинам подсыпал в еду какой-то порошок, лишавший их «силы»… во славу «чистоты» конечно же, - голос парня задрожал, - посты едва ли не до обморока доводили и жертвы в храм были столь обильны, что местное жречество настолько разжирело, что пришлось им новые рясы шить. И всё, мой дорогой дядюшка, во имя идеи божественности. Чем это идея отличается от «Алеманнского возрождения»? Разве что кровавые жертвы возносятся не ложным богам, а идеи. Людям жизненно необходима идея, люди ради неё готовы отдать всё самое ценное, жертвовать, люди готовы её ангелизировать или демонизировать, поливать её древо кровью братьев… но какая идея была ради человека готова была пойти на жертву? – нахмурил брови капитан, погладив перо. – Или какой бы бог пожертвовал ради людей собой? Вот это мне не даёт покоя – мы сами строим идолы ради которых готовы отплясывать, и эти идолы нам всё простят за обильные жертвы… и не важно, будь это неисполнение повеление богов или отход от традиций и устоев нации. Человек хочет иметь карманное божество, карманную идею, которая благословит его на любое преступление и оправдает его. Так спокойнее жить людям. - Хорошо сказал Гийом, - кривая улыбка мелькнула на губах Трибуле. – Недаром философия тебе всегда лучше всех остальных наук давалась. - Не всегда. Когда в меня пытались запихнуть ту религиозную муть, я её не принимал, - поморщился парень. – А вот когда стал свободным и дал дёру из дома в свои восемнадцать, вот тогда во истину познал истинных учёных и мыслителей. - Ты читал эту декларацию? – решил переменить тему Иоганн, прищурившись пламенно-янтарными очами. – Что там интересного обнаружил? - Да так пробежался по основным положениями, - Клермонт поднялся под звук скрипа старого дерева. – В основном призывают всех алеман скинуть иго республик и лордов, выдворить всех северян, коринфян, эндеральцев и аэтерн с их земли и править «духом нации». - Бред полнейший. - Бред? – посмеялся Гийом, сцепив ладони. – Но не твоя ли вера лишена здравого смысла? Прости меня, но… они все мертвы. Почему ты так веруешь в Светорождённых? – взгляд парня сделался мрачным и холодным. - Ты веришь в тех богов, которые были убиты великим Наратзулом. - Не убиты, но вознеслись их телесные инкарнации, - потряс пальцем мужчина, - ибо нельзя убить звёздных богов. Да, они когда-то пришли к нам во плоти, но их плоть была поражена, и они вознеслись в свои планы, откуда направляют нас духовно. - Откуда ты это знаешь? - Вера это куда большее, нежели просто поклонение, - загадочно начал Иоганн, в янтарных очах загорелся огонёк вдохновения. – Ты не понимаешь, не принимаешь этого. Твою душу слепили так, что тебе невозможно вместить всей метафизической красоты нашего бытия. Я чувствую, что они живы, я верю словам священников, верю делам Рождённых светом. Ни одному императору, царю, магократу[2] или диктатору не удавалось сплотить под своим владычеством все земли цивилизованного мира. А они смогли. Понимаешь Гийом, за бесчисленные лета и долгие эры[3] они смогли построить единый мир, мир в котором установлены жёсткие правила благочестия и чистоты, мир, построенный на принципах железной справедливости. Да, эта справедливость была жестока, но и мир прежний не отличался особой… чистотой. Слышал новость? – лик мужчины чуть приподнялся. – Археологи, с дозволения националистов, откопали под Тирином древнее языческое святилище. И вот там нашли детские кости у алтаря, следы крови на камне и каменные таблички, говорящие о том, что племенные царства Латинг, Пикцва и Арцава были разорены верховным шаманом, а дети стали рабами и что хуже – жертвами. - Ну ты вспомнил, - развёл руками капитан, - ещё бы, это ещё до Азатарона было. - А чего стоят только описания ритуальных оргий с последующими жертвами в Эрофарине[4]? Точнее в союзе поселений? Чего только стоят древние легенды о том, как аманский чародей призвал тысячу и одного демона, отдав в жертву инфернальным силам две тысяч своих подданных? – мрачный лик аэтерна казалось просветлел, на губах явилась лёгкая улыбка. – Но пришли боги и всего за пару десятков лет прекратили это безумие. Из мира людей, полного безумных королей и сумасшедших магов, задыхающегося от мускуса и смрада гнили, захлёбывающегося кровью, они сотворили иной мир. Мир, где большая часть Вина встречает каждый день в покое и тишине, мир, где на жертвенники не льётся кровь невинных и разумных, - он прикоснулся к подбородку. – Да, был и безумный остианский культ[5], и перегибы на местах, но общая картина такова, - Иоганн указал в сторону окна, где виднелись крыши великого города, – всё, что ты там видишь, это их достижение, это сотворено по их святой воле и благодаря тому порядку, что они установили. И да, установили они и божественный закон, который держал весь мир в порядке, который стал залогом развития, - глаза наполнились внутренним светом святой убеждённости, а голос обрёл силу. – И я верю, верю в то, что это звёздные боги нас посетили, верю в последнее пророчество святого Заарушастры[6], верю в то, чему учат жрецы. В конце концов в эти мрачные времена необходимо во что-то верить… во времена железа и огня, тотального хаоса и разброда необходимо верить во что-то. - И тем не менее я не могу поверить в это, - твёрдо и с маской неприязни резко обозначил Гийом. – Я не могу признать богов тех, кто был убит, чья плоть была поражена. Я не могу признать своими богами тех, по приказу которых сжигались деревни и отправлялись на костёр сотни человек. Я никогда не признаю богами тех, по чьему «божественному» приказу мы жили как в клетке под тоталитарным надзором, под тоталитарным контролем, где каждый свой шаг, каждое желание приходится сверять с строками писаний, преданий и тысячью «божественных» инструкций. Если они боги, что ходили средь народов земных, то почему не слышали наших молений и стенаний!? Скажи, где были боги, когда к ним вопили бедняки Киле? Где были боги, когда от болезней, нищеты и голода умирали и умирают дети эндеральского Подгорода? Где были боги, когда неримские рабы стенали под гнётом жестоких владык? Вот если они ходили между народами, если явились во плоти и остались с нами, то где они были, когда лилась кров невиновного? Где они были, когда дети в Подгороде доедали остатки пакли и клея? Где они были, когда мать отдавала дочерей в бордели, чтобы прокормить остальных детей? - Истинно ты говоришь, но установив божественный закон, дав повеления строгие и святые, они удалились от нас, дав нам свободу, - словно проповедник настойчиво твердил Иоганн. – Только в свободе можно определить точно – кто за божественный закон, кто за свет и правду, а кто вольно выбирает путь зла. - Конечно, - фыркнул Гийом, - как помогать – они нам дали свободу, а как нарушение их заветов, так сразу палкой по хребтине. Хорошие боги, ничего не скажешь. - Ладно, - улыбнувшись, хлопнул по коленям аэтерна, - мы можем ещё долго общаться, пойдём посмотрим, чем там занимается наша армейская семья. - Пойдём. Компания жила своей жизнью, что и увидели верховные командиры Компании. Лейтенанты спешно и надрывно отдали приказы сержантам, а те летели к солдатам, чтобы привести в действие всю военную машину. В большом бастионном посещении кипела работа, между низкими кроватями, между мешками и ящиками шныряли солдаты. Бастион с несколькими этажами и пристройками приспособлен для размещения сотни человек. Ещё две сотни было решено рассеять по казарменным жилим помещениям и разместить на квартирах. - Да лучше же так будет, мессир сержант! – кричал солдат, пытаясь что-то объяснить своему командиру, но появление офицеров прервало их разговор. - Капитан! – обратился офицер. - Отставить, - махнул Гийом. – Занимайтесь своими делами, - но в то же время его привлёк недобрый крик, и он шагнул в их сторону. – Бойцы. - Сержант второго взвода первой роты Картен, - представился тучный мужчина. - Солдат второго взвода первой роты Шатт, - сказал второй высокий, но худощавый паренёк с водянистыми глазами. - Что у вас случилось? - Всё в порядке, - ответил солдат. – У нас просто вышел небольшой спор касательно доспехов. - Ну, поведай о споре своему капитану, - уставил в руки мужчина. - Ладно уж, - тяжко выдохнул сержант, - говорю мальцу, что не нужно кольчугу улучшать накладными пластинами, а он всё норовит – что последнее слово в обмундировании. А я ему – что пластины на кольчуге-то нафига? - Говори, солдат, - бесстрастно обратился командир Компании. - Сам знаю, как бандит нацепил на кольчугу эти пластины. Думал ткну его клинком и рассеку кольца, но меч упёрся в такую пластину и усё, не пробил. - Обратитесь к кузнецам в бронно-оружейном взводе роты обеспечения, обсудите всё с ними. Может до чего и договоритесь. Воины слегка наклонили голову в знак согласия и покорности, отправившись дальше разбираться с делами. Гийом де Клермонт и Иоганн Трибуле продолжили ходить по бастиону, прислушиваясь к бойцам, всматриваясь в то, что происходит. - Ну ты как? Смог сдюжить? – сидя на мешке, спросил полноватый лысый воин. - Три бутылки выпил, - бравно рассуждал воин, разместившись на ящике и почёсывая короткий чёрный волос. – А потом ещё и на бабу залез. - Вот это по-нашему, - потёр руками мужик. – Хороши девчушки стали! Только вот рухнул «праведный» режим Рождённых светом, как они стали только горячее и раскрепощённее. - Правильно! – вступил в разговор Гийом. – Только не тратьте много сил на них, чтобы хватило сил на битвы, а значит и на серебро. - Мессир капитан, - хотели подняться воины. - Сидите, - махнул рукой командир всей Компании. – Бойцы, если вы отправляетесь знакомиться с дамами для ночных приключений, то будьте осторожны, - улыбнулся Клермонт, – не выбирайте горячих коринфянок, растерзают всю спину, а темпераментные аэтернийки могут расплакаться или так раскричаться, что уши заложит. - Слушайте его больше, - фыркнул Трибуле, острые уши пару раз дёрнулись. – Вам бы семьи создать крепкие. Нет ничего лучше, - поучительно говорил старик, - к кому вы вернётесь после боя? К любящей и любимой жене в тёплый дом с детьми? Или к очередной шлюхе отдаться за пару монет? - Дядюшка Трибуле, не разводи тут мораль, - шагнул в сторону молодой капитан, - они ещё молодые и горячие мужики. Ну какие семьи? Им развлекаться нужно, пользоваться молодостью и телом. - Мессир капитан, - немного официально произнёс первый лейтенант, - хорошая и крепкая семья — это основа нормальной и здоровой жизни. Ты сам понимаешь, что мужчина должен быть мужчиной – порядочным, целомудренным, сильным и нравственно-чистым. Таково не только требование рождённых светом, но обычные правила здорового и порядочного общества. - Что ж, при всей «праведности старого закона» моему отцу это не мешало самому засматриваться на служанок, а с некоторыми и развлекаться, - скупо усмехнулся парень, - а кто-что должен, пусть решает сам. Мне главное, чтобы они выполняли приказы, блюли дисциплину и были братством. А кто и кого имеет и по документам или за монету – мне как Ордену Магов до состояния погоды на Киле. - Соболезную, - проговорил Трибуле, чувствуя, что стал давить на рану в душе парнишки, который самим своим поведением бросает вызов всему, что считал ложным, ненавистным и тоталитарным. Продолжив идти, они всматривались в армейскую жизнь находя её сейчас рутинной. Кто-то чистил доспехи и оружие, отбеливая до блеска и чиня, иные таскали ящики и коробки, переносили инструменты и работали над необходимыми для штурма вещами. Мужики занимались своим делом, многие готовились к следующему боевому выходу. Среди них зоркий глаз капитана приметил и пару мужчин с раскрытыми маленькими книгами на которых золотым оттиском изображено семь фигур. «Религиозники», - с неприязнью подумал Гийом, но тут же себя одёрнул. – «Но и мои братья по оружию. Да, они заблуждаются в убеждениях, но это мои подчинённые и братья. Лучше надеяться, что они образумятся. Главное, чтобы хорошо сражались». Капитан изо всех сил старался подавлять неприязнь к верующим, понимая, что она рождена из эмоций, но они настолько сильны, что затмевают любое здравомыслие. Огненным приливом волна за волной его душу захлёстывала ненависть при одной только мысли, что сделала религия, вера в Семерых с этим миром, какие кандалы на него надела и чего лишила. «Тысячи трясущихся и жалких, боящихся собственных мыслей о свободе, алчные и похотливые старики-жрецы, накладывающие направо и налево наказания и принимающие обильные жертвы, фанатичные до одури «инквизиторы» и рьяные миряне, сжигающие за одно только слово о бунте», - жгла мысль сердце парня, он всё сильнее чувствовал, как болезненное воспоминание всё пуще и пуще разрывало ткань реальности в рассудке, врываясь в сознание из тёмных лабиринтов подавленных чувств. Гийом де Клермонт остановился, будто бы запнулся. Мгновением ранее по раскалённому куску металла солдат ударил молотком – сноп искр разлетелся по помещению, вспышка казалась такой яркой, что свет пред очами капитана всё затопил, а вместе с этим и пришли воспоминания – звуки далёкого прошлого, образы и даже горькие запахи духов и благовоний. «Папа», - отражаясь колкой болью в голове прозвучало слово которым он обращался к человеку, насадившему столько желчи и язвы в Гийома, что ей можно отравить всю неримскую землю. «Отец», - вновь прозвучало воззвание и на этот раз образы полились, словно он сам стал невольным участником происходящего, взирающего глазами мальчишки. Парень оказался в большом просторном дворе небольшой крепости, ветер напевал минорные песни, вокруг разносился неразличимый шум говора. Под ногами лежала брусчатка, упирающаяся в журчащий фонтан, а возле толпился народ, надухарившийся и обмазавшийся вонючими благовониями. - Итак, Гийом, расскажи мне и всем досточтимым господам, и дамам, истинным праведникам Семерым, держишь ли ты пост? Смиряешь ли себя в прочтении долгих правил молитвенных? – с тенью напыщенности и горделивости вопросил мужчина, проведя пальцами по волосам, убранным в хвост. Капитан глазами семилетнего мальчика робко взирал на высокого и статного мужчину, одетого в чёрно-зелёный кафтан, с наголо выбритым лицом и ясными глазами, в которых словно сияет огнём пламя фанатизма, внушающего страх, отторжение и гнев. В то же время эти глазами он наблюдал, когда его спасали от тяжёлой горячки и тогда они были преисполнены любовью, светом и страхом… страхом того, что его дитя может приступить порог между жизнью и смертью. И тем не менее сейчас он смотрел на того, кто был его отцом, по крайней мере назывался таковым. Иногда мальчонка задумывался о том, а папа ли это его, а любит ли он его? То, с каким рвением он учил ребёнка «слову богов» изумляло – вместо игр и радостей книжки и учителя-жрецы, вместо игр и мечтаний – долгие молитвенные правила и исследования писаний, вместо вкусностей – постные хлеба и овощи. Его всё это изводило, тошнило от всего этого и ещё сильнее жгучая кислота обиды обжигала сердце, когда он видел, как его сверстники играют и едят сладкие рулеты, как радуются сказочным подаркам из далёкого Киле, а не грызут очередные строки из непонятных книг и жуют постные хлеба. - Гийом, - вновь звучит грозное воззвание, - отвечай отцу своему! Неприязнь, отторжение и банально пакостное желание въелись в душу. Он не хотел этого больше ни видеть не слышать, ему осточертели все поучения жрецов и детский рассудок находит одну-единственную нить за которую зацепился. «От меня должны отстать!». - Нет, - робко и стрепетом произнёс мальчик. – Я не держал пост и не читал Писания. - Почему? - Потому что боги – добрые, - лепетал мальчик, опустив голову… он всей душой, всем рассудком чувствовал, что взгляды окружающих на него ложатся подобно каменной плите, давят и низводят. – Боги – добрые. Почему богам нужен мой голод? Почему богам нужно, что я им что-то говорил не от себя, а по книжке? Разве богам это важно? Пап, почему это им важно? Все говорят, что их радует, но никто не говорит, как это их радует? Разве добрых богов радует моя голодуха? - Ересь! Страшная ересь, - отвернулся отец, - мне стыдно за тебя Гийом! Я никогда не позволял себе и мысли такой!? Это всё равно, если бы я изменил твоей матери, но я всё время с ней. - Но ведь ты больше времени проводишь с тётей Матильдой, - по-детски наивно защитился мальчик, - нежели с мамой. - Как ты смеешь, щенок! – замахнулся мужчина, чтобы ударить ребёнка, тот же рефлекторно защитился, скрючившись, по красным щёкам потекли горячие слёзы. – Можешь забыть про Ариану. Это оборванка отправиться туда, где ей место – в трущобы! Она явно плохо на тебя влияет. - Папа, - мальчик сделал шаг вперёд и поскользнулся, в руках и в коленях разразилась боль, он ждал, что папа ему поможет… но он стоял поодаль, а в глазах искрилось презрение к собственному сыну, - но она же осталась без мамы и папы. Она не сможет там жить. О ней некому позаботиться. Ариана – хорошая девочка! - Не будет её в нашем доме, ибо она – грешница! Бедная полуаэтернийка явно не знает, что есть истинное благочестие из-за нечистой крови, а значит я её вышвырну, ибо мой сын стал таким грешником. Гийом, - строго обратился отец, указав пальцем на собравшихся, - вот мать твоя, братья и сёстры, учителя и весь двор. Ты опозорил меня пред ними, ты опозорил себя пред всеми ними. И за это ты будешь наказан. Жестоко наказан. Ты – прогневал богов. - Но, - пытался протестовать мальчик одновременно вставая без помощи отца. - Я не хочу лишиться благодати богов, ибо они ясно предписали воспевать моления определённые, а церковь и жрецы утвердили это. Посты же есть жертвы им, духовное упражнение, - словно заведённый говорил мужчина, в голосе чувствовалось бурление страха… он ощутил ужас, что может не исполнить своего долга, определённого богами… утверждённого жрецами. - Сиссар, да-а-а-а, твой мальчонка не способен постичь и основы веры, да ещё и дерзить смеет пред праведниками Семерых? – прозвучало из чреды аристократов. – Мы, иструждавшие себя в постах и молитвам знаем своё место, а твой мальчонка – нет! Тебе стоит постараться, чтобы влиться в ряды истинных праведников. Мы напишем окружному жрецу, чтобы он собрал инспекцию и нагрянул к тебе. - Гийом! – крикнул отец, отвернувшись от упавшего сына. – Ты меня очень подвёл! Далее память представила лишь смутные картины кары, что разливается болью и стыдом. Это было в первый раз, когда он столь дерзко ответил отцу, и родитель вознамерился воспитать его во всей строгости канонов и правил, утверждённых жрецами. Во имя того, чтобы его отец чувствовал себя праведником, имеющим праведное дитя, принесённое в жертву жрецам, Гийому пришлось несколько лет испивать горькую чашу боли и ограничений, противных молений и жажды сжечь все книги, по которых его учили закону богов. Он всем естеством ощутил жгучую боль стыда и скомканную до затруднённого дыхания ярость. Весь рассудок был готов туда погрузиться и излиться едкой горечью. Именно память об этом не давала покоя, изводила всё больше и всё глубже. Он понимал, что отчасти страсть к идеям свободы и тотального либерализма была продиктована личной злобой, стремлением сокрушить всё ненавистное, что лежало в центре боли, что предопределило её. «Разумно ли это?» - спросил он себя. Воспоминания отступили, когда он почувствовал, что его толкнули. Образы растаяли словно только что выпавший снег, от них не осталось практически ничего. - Всё в порядке? - учтиво спросил первый лейтенант, осторожно коснувшись плеча парня, - ты секунд двадцать в одно место смотрел, будто зомбированный. - Да, - мотнул головой капитан, прошептав, - только Араиану жалко. Она была… единственным другом. - Что? - Пойдём дальше. Резко переглянувшись, один солдат отделился от работающих воинов и встал напротив своего командира. Старший лейтенант было хотел уже что-то сказать, но Клермонт приподнял руку и сам заговорил: - Позвольте обратиться мессир капитан, - склонив голову твердил светловолосый боец с причёской в виде растрёпанной копны волос, подстриженной под горшок. - Что ты хотел, солдат? - Мессир капитан, позвольте попросить вас о помощи, - с опущенной головой молвил паренёк. - Говори, - спокойно произнёс капитан. - Я – солдат на должности копейщика третьего взвода третей роты – Тирли Агги, - смиренно и не поднимая головы, молвил воин, - у нас очередное жалованье только через полмесяца, а у моей матери открылась болезнь – она даже встать не может. Жрецы в храме говорят, что только молитвы ей смогут помочь или большие вложения. Но вот лекари из Корпорации «Ост-Нер» обладают нужными средствами, чтобы ей помочь, но, - солдат запнулся, было видно, что ему тяжело, и он прилагает нимало сил, чтобы собраться, - полторы тысячи шиллингов и мою проблему решат, - совсем поник воин. - А что же солдатский фонд? – учтиво спросил Трибуле. – Он же должно всё это покрывать. - Совершенно исчерпан, - почесался воин, Иоганн приметил, что от злобы он чуть кожу до крови не рассёк, - в последнее время много у кого, что случилось и денег практически не осталось. - Хорошо, вот тебе целый кошель золота, - вынул из кисета Трибуле, - иди и купи для своей матери необходимые лекарства. - Спасибо огромное! – обрадовался солдат и с поклоном в распахнутую ладонь принял кошелёк. – Спасибо, я воздам молитвы за вас, мессиры! - Лучше поставь на ноги свою маму и мне нужно, чтобы в сражении ты думал только о сражении, - крепко и поставлено произнёс Клермонт. Щедрость Трибуле для капитана понятна и одновременно он её находит странной. Руководствуясь строками писаний и преданий, многочисленных канонов он готов отдать едва ли не все средства ради того, чтобы боги сочли его благочестивым и праведным. «Я это делаю, ибо потому, что боги завещали нам помогать и быть милосердными», - твердил Трибуле, что рождало в уме капитана вопрос. – «Почему вдруг строки книг, которые кем-то считаются святыми, могут побуждать к столь глубоким действиям?». Всё вокруг продолжает идти своим чередом. Капитан обловилдся парой слов с солдатами и сержантами, поспрашивал о том, что происходит в городе и посмеялся над шутками. Воздух в донжонных казармах стоял сухой, отдавал горечью масел, холодного железа, пота и вонью мускуса человеческого тела. Звучание доспех и лязг оружия то и дело перебивал матерную брань, капитан понял, что сержантам нужны ящики с обмундированием. Только Клермонт уже подумал, что он увидел многое, как на этаж влетел солдат. Весь растрёпанный, табард мятый и местами надорванный, но на лице читалась непередаваемая радость из глаз лился свет, а резкий пронзительный голос разразился на все помещения: - Моя-я-я! Мо-я-я-я родила! – радостно кричал совсем молодой боец, но очень быстро остановился, холодок пробежал по его спине, ноги стали шевелиться как ватные. – Да благословят боги нашего капитана! Семеро послали двойню! Лица товарищей, кивки и ярко выраженное недоумение дали понять юнцу, что он забылся. Стоящий к нему спиной Гийом медленно повернулся с лёгкой ухмылкой. В помещении установилась стойкая тишина, только крики приказов и стук оружия из-за окна. - А меня то за что должны благословить боги? – с поднятой бровью спросил командир компании. В ответ молчание и межевание. Командующий тремя сотнями подумал, что может это за щедрые жалованья или за то, что я его отпускал в увольнения, когда он и заделал ребёнка работнице ферм? - Сержант! – громко крикнул капитан, указав на юнца. – Это твой? - Да, это мой боец, - строго ответил мужчина. – Он будет наказан за несоблюдение порядка. Многие думали, что Гийом де Клермонт накажет паренька, полагали, что он выскажется за несоблюдение порядка, который особо чтит. Командующий сделал шаг вперёд и холодно осмотрел командира взвода, в глазах промелькнулась тень суровости. - Сержант, - с неожиданной теплотой обратился капитан, положив руку на плечо, - иди к лейтенанту-снабженцу и скажи ему, пусть откроет лучшие бочки с вином и разделите всем взводом радость отцовства. - Спасибо! Спасибо, мессир капитан! – обрадовался юнец. Гийом кивнул и двинулся дальше, уходя дальше от радостного собрания. Капитан прошёл мимо воинов, которые отдыхали от патрулей. Оставшись только в рубахах и сдав оружие с доспехами на хранение, они заняли место за небольшим столиком, где расставлены тарелки с чёрствым сыром и подсохшим хлебом. Спасает от сухости вчерашней еды кружка пенистого эля, которая для уставших бойцов сейчас дороже всего серебра в мире. Гийом и Трибуле прислушались к её строкам, присмотрелись к тому, как солдаты с упоением взирают на гитару и ждут, когда умелый боец возьмёт её, чтобы спеть что-то близкое по духу. - Слышал новую? – бодро произнёс солдат, взяв гитару. - Какую? - Да по всем тавернам поют. Ща, - солдат получше обхватил гитару, по струнам ударили пальцы и полилась песня: - Вновь пылает неримский край Капитан, молитву о нас воздай, Помогут Семеро устоять в огне и дыме И в Эрофин прийти живыми. Горит Нерим на фермах и в фортах Идёт война в городах и в горах, Идут бои за Гилиад и тёмный лес Божьи слёзы падают с небес. Пылает вновь Тирин, Дарлан Наливай по полной, капитан, В огне войны горит Нерим Горе нам, нас оставил Тир[7]. Горестное строки возвещали о тяжёлом положении дел в четырёх разваливающихся королевствах некогда единой страны. Клермонт же лишь печально вздохнул вместо с первым лейтенантом прошёл дальше, лишь отметив, что желал бы одного – весь Нерим объединён под знаменем идей республиканизма, парламентаризма и либерализма. Вскоре двое оказались на улице, где лицо обдал лёгкий приятный ветерок. Он вдохнул полную грудь и ощутил, как в голове стало яснее. Весь внутренний двор казарм всё так наполнен разнотабардовыми солдатами. Обливающиеся потом, звенящие сверкающими клинками, оглушённые матами сержантов, перетаскивающие что-то тяжёлое или изнемогающие в упражнениях они тренировались, чтобы встретиться с любым врагом и дать достойный отпор. Новорождённая республика нуждается в защитниках и ими стали не патриоты, не великие герои, а наёмники, ценящие звон и вес муниципального серебра дороже всего на свете. И они полностью исполнят свои обязанности по контракту, неважно кто встанет на пути – рыцари юга, мятежники или обезумевшие ковены магов, националисты-алеманы – не имеет значения, любой враг будет разбит… как наивно полагал Гийом де Клермонт. - Капитан! Мессир капитан! – обратился солдат, за ним же на свою радость глаз Гийом увидел прекраснейшее и чудесное лицо, столь чудесное и ангельское, что сердце замирает при одном его виде, а её лёгкая и чудесная одежда навеивает образ пространной лёгкости. - Говори, - кивнул он солдату, облачённому в цвета эрофинской стражи. - Она вас искала, говорит… - Я тебя понял, свободен. Гийом с необычайной для него робостью шагнул вперёд, чувствуя, что не чувствовал ничего подобно. В основном девушки на его пути — это кратковременные знакомства ради ночных утех и сиюминутной радости. С кем-то он оставался на пару дней, но не находил их ни умными, ни трепетно-роскошными, подобными цветку, который охота оберегать и защищать. «С ней не только прыгать в постели без портков интересно», - без грациозности обозначил парень. – «С ней и пообсуждать что-то интересное можно, с ней моя душа, мой ум словно раскрываются… это не какая-нибудь расфуфыренная аристократка с которой можно максимум придворные сплетни обсудить». - Гийом, я очень рада тебя видеть, - кратко улыбнулась девушка, в её руках Клермонт приметил маленькую животнику. Совеем небольшой, мирно сопящий и с лоснящейся шерстью чёрно-белый щенок, укрытый серым платом вызывал странное чувство теплоты и умиления. «Но она спит с другими мужчинами», - это яркая и оглушительная как вспышка огня из пушки мысль хлестанула рассудок парня едким осуждением её профессии и тут же «в бой вступила» другая мысль. – «Но её дело это её дело… это её выбор и вообще – в свободном либеральном мире каждый сам выбирает чем заниматься». - Я вас оставлю, - чуть поклонился Трибуле, уже совершая шаг назад. – Мне тут явно делать нечего. - Миа, - ласково и трепетно, таинственным полушёпотом произнёс наёмник, в его глазах читалась радость, смешанная с приятным удивлением, - что ты тут делаешь? Как ты? - Я хотела увидеть тебя, - улыбнулась она, сделав трепетный шаг вперёд загадочно улыбнулась, - а если девушка хочет кого-либо увидеть… - Она его увидит, - закончил за неё фразу, раздобрев и протянув руку, - это правда, чистая. Парень не хотел оставлять её тут, не желал, чтобы «красивый и роскошный цветок» оставался в обители железа и пороха, где ему явно будет очень душно. - У тебя же есть возможность пройтись? – с надеждой спросила девушка, словно бы отвечая на его внутренние чаяния. - Да, - улыбнулся Гийом, проведя рукой таким образом, что ладонь нежно погладила её по предплечью, - у меня есть время. Оба быстро покинули шумные казармы, гремящие железом и матом, воняющие потом и порохом, навивающие чувство угнетения и бренности бытия. У широких стен и заточенного оружия одно предназначение – нести смерть. Гийом это понимает, оттого и не хочет, чтобы дама находилась в застенках. - Вот что для тебя город? – молвила дама, осторожно ступая по брусчатке. – Просто стены? События? Какой-то особый дух возможностей? - Люди, - уверенно дал ответ Гийом, всматриваясь в народ и находя в них нечто особенное. – Свободные люди и аэтерна, ибо рабы за каменной оградой составляют не город, а тюрьму. И неважно, какой красивой она была бы. - И главное – свобода в этом всём, ибо только она свойственна человеку, - неожиданно воспользовалась дама фразой трактата «О духе освобождения»[8] столь популярного в высоких политических кругах Эрофина. – И отчасти для меня это особый дух. - Дух? - Возможности и ещё раз возможности, - её пронзительный взгляд тёмных миндалевидных глаз устремился на представителей могущественной корпорации в роскошных синих одеждах, что развернули шатровый пост и торгуют всем, чем можно. – Ты просто не понимаешь, что такое городские возможности, этот дух предприимчива. Когда любой может подняться из низов, когда любой может использовать ресурсы и возможности, сами законы, чтобы из нищеты сотворить богатство, - её утончённая кисть указала на широкоплечьего мужчину, что тащит пару мешков. – Это Карст. Он пришёл из деревеньки в близь Эрофина почти босяком, не имел ни монетки, но придя в город нашёл работу у Корпорации и теперь его карман буквально рвётся от монет. Представь, вчера заказывал меня и ещё одну девочку, да и дорогущую выпивку, выложил полугодовалый заработок крестьянина. И вообще, как говорил Людовик фон Гизес и ему вторила Жоржи Саунд[9] - способность любой самореализации, хоть профессиональной, хоть интимной, возможна не только в свободном обществе, но и в том, которое предоставляет возможности – финансовые, организационные… ты понимаешь. - А, даже так, - словно потравленный произнёс Гийом, отвлечённо взглянув на то, как пара пацанов мастерски работают кремом и тряпкой, вычищая до блеска сапоги прохожих за монеты... странное и неизвестное болезненное чувство садануло сердце мужчины. – Но что ж, это твоё измышление. Почему ты решила меня найти? Это довольно странно. - Потому что с тобой интересно пройтись и что-то обсудить. – улыбнулась Миа, поправив тканевый кулёк в руках. – В конце концов солидную часть ночи тогда мы провели с тобой обсуждая политику первого Канцлера Империи, то, что Республика лучше, а также стихи Бодделера. В уме парня тут же возникли строчки одно из стихов, что не задержались только в душе, а быстро и с особой чувственностью были озвучены, при этом весь его взгляд был прикован только к ней: - Я говорю себе: «Она еще прекрасна, И странно – так свежа, хоть персик сердца смят, Хоть башней царственной над ней воздвиглось властно Все то, что прожито, чем путь любви богат». Она же слабо улыбнувшись, её щёки окрасил лёгкий багрянец, решила мягко и ласково произнести ещё одно четверостишье: - Так что ж ты: спелый плод, налитый пьяным соком, Иль урна, ждущая над гробом чьих-то слез, Иль аромат цветка в оазисе далеком, Подушка томная, корзина поздних роз? На этот раз мужчина продолжил, вдохновенно произнося следующую часть стихотворения: - А может быть, и ты – всего лишь заблужденье Ума, бегущего от Истины в Мечту? Ты суетна? глупа? ты маска? ты виденье? Пусть, я люблю в тебе и славлю Красоту - Прекрасная ложь[10], - шепотом произнесла Миа, посматривая вдаль, где мелькнули образы мужчины и женщины, держащихся за руку и ласково общающиеся. Сама Миа ощущала странное чувство, которое трудно передать – смесь противления и страстное желание заниматься тем, чем она зарабатывает на жизнь. Прошлая жизнь отчасти продиктовала нынешний путь, она убежала в бордель, где обрела то, что ей казалось потерянным. Но в тоже время какая-то глубинная часть желала, чтобы рядом с ней находился лишь один человек… лишь один, что проявлял бы заботу и укрывал тёплой лаской, дарил бы радость и счастье. «Моё сердце бы хотело этого?» - прозвучал вопрос больше для самой себя и смотря на влюблённую пару, обращая взгляд внутрь себя, она не находила чёткого ответа… лишь те эмоции, что готовы были разорвать. - Миа, - осторожно произнёс Гийом, - о чём ты задумалась? - О своём, - кратко и сдавленно прозвучал ответ. - Кстати, что это у тебя? – парень указало на тканевый свёрток в руках. - Я принесла тебе подарок, - нежные руки дамы протянули тканевый кулёк, откуда доносился лёгкий стон и писк. - Ого, - с удивлением он нежно и настороженно взял свёрток и приоткрыл его, оттуда на него уставилась славная милая чёрно-белая мордочка, то и дело облизывающаяся. – Спасибо тебе большое, - мужчина трепетно взял щенка, тот же заскулил, проснулся и тявкнул, рассмешив пару. Он не знал, к чему это или зачем. Главное для него сейчас то, что он с Миеей. Да, мысль, что она вернётся на свою работу истязает его гнилостной цепью, испытывает на прочность сложившиеся убеждения. Но с другой стороны он исповедует принципы свободного мира, и торговля телом один из них – отказаться от него значит поколебать собственные моральные устои. «Сделать шаг в сторону идеалов отца», - подумал в мыслях Гийом, вспоминая, что Сиссар часто упрекал своего сына. – «Обходи женщину блудливую стороной. Помни, ты должен заводить отношения только с девственной, чистой и которая не знала мужа и блюла себя». Гийом и Миа стояли друг напротив друга и смотрели в глаза в глаза… парень находил в её тёмных очах глубину, возбуждала желание нежности; она же в пылком взгляде обретала столь желанное чувство защиты и нужности. Их взгляды полны нежности и в то же время странной боли, нечто колкое и гадкое отравляло сердце, нечто мерзкое плющом оплетало душу и чисто на интуитивном уровне он ощущал, что с Мией он хлебнёт не только радости, но и выпьет чашу горя. «Но я готов сыграть в эту игру», - твёрдо подумал Гийом, - «Я готов претерпеть боль ради неё». В это время первый лейтенант Иоганн Трибуле решил проявить себя в качестве наставника перед молодым поколением. Он, рассевшись на старом ящике и поглаживая себя по небольшой бородке, играя с трубкой откуда струйкой поднимался дым тления ароматного табака, вёл философские рассуждения на вечную тему, избитую всеми временами и поколениями, сотрясённую не в одной тысячи споров и столь же старую, как сами кости мира: - Тимо, а вот раньше было лучше, и люди порядочнее, и народ более благочестивый и праведный. Он строго держался постановлений закона богов и пребывал в святости, - первый лейтенант поводил трубкой, показав на писцов, тщательно подсчитывающих военное имущество, выставленное на продажу. – И вот этого непотребства не было! Алебардщик практически засыпал. Его обещали сменить, но начальник смешанного превратного караула сильно запаздывал. Ноги казались ватно-свинцовыми, сами подкашивались и по немеющей спине стекают ручейки пота, единственное, что помогало стоять – гладкое и холодное древко алебарды в которое паренёк вцепился пальцами. - Итак Тимо, скажи, что же ты сам думаешь? Ваше поколение очень сильно ценит свободы и вольности, но вот скажи – осталось ли у вас почтение к древним традициям? - Да что тут говорить, - махнул парень, пытаясь собраться, чтобы не уснуть, - кто чтит, а кто нет. Они бы продолжили разговоры о вечном, но перед казармой сначала возник женский силуэт. Трибуле, поправив седой волос, поднялся с ящика и направился вперёд, чтобы разглядеть её по внимательней, но не только он приметил: - Стоять! – рявкнул «серафим», обхватив фламберг. – Я сказал – на месте! Иоганн рассмотрел подробнее приближающуюся женщину и был весьма удивлён своим глазам. Это высокая золотокожая девушка с чудесными прядями, что волнами опускается на плечи, её одежда представляет рваньё некогда чудесного платья… она замарана кровью и грязью, прекрасный образ осквернён ссадинами и синяками, а на отточенном совершенном лице гадкими пятнами посеяна пара гематом. Один её вид пронзил сердце Иоганна до колкой боли, стянувшей грудь. - Тише! – поднял руку Трибуле, держа в фокусе зрения тихо хнычущую даму, - всё в порядке. Ты не видишь, ей плохо! - Вы не начальник караула! – огрызся «серафим», поднимая сверкающий клинок. - Он прав, - взялся за алебарду Тимо, в ногах неожиданно быстро появилась сила, усталость и онемение отступили под усердное биение сердца и ожидание боя. – Нельзя же так. - Завали пасть, щенок! – обернулся наёмник со сверкающими от злобы глазами. – Это может быть уловка врага! На жалость берут, суки! Перед настоящим великаном мальчишка казался неимоверно малым, но он отважно держал оружие. «Серафимы» это амбалы под два метра, чей силы хватит, чтобы перерубить быка, а вот юнец – метр с кепкой казался для него смешным противником. Но он держал начищенную сверкающую алебарду так, что одного движения хватило дабы её острие впилось в горло наймиту. - Тихо, воины! – рявкнул Трибуле. – Не дурите! Первый лейтенант не боялся. Он уже видел эту девушку и был поражён почему она пришла сюда, а не отправилась домой. С другой стороны, после того, как своей рукой он испепелил часть мозга той расистке за этой аэтернийкой могли устроить слежку и даже охоту. «Вот я дурак», - эта мысль ударило по сердцу старого вояки, - «идиот! Позволил ярости взять над собой верх! А теперь несчастную девочку ждут мерзкие беды». Она приблизилась к казармам, продолжая постанывать и плакать, медленно перебирая ногами и шаркая о брусчатку рваными туфлями. Ей навстречу уверенно пошёл Тимо и достигнув, осторожно и трепетно взял за предплечья, размазав грязь по золотой коже пуще прежнего. - Что ты тут ищешь? – осторожно спросил караульный, оглядываясь на офицера. – Что тебя сюда привело? - Он, - чуть сильнее всплакнула она, приподняв руку и попытавшись указать на Трибуле. – Мне помогли солдаты, но их… командир… сказал выкинуть меня, - ещё сильнее бросилась в рёв она, ладони закрыли прекрасное лицо, а оттуда донёсся еле разборчивый говор, - «Нечего делать этой суке тут», сказал он. «Серафим», осмотревшись и проверив местность, получив кивки одобрения от арбалетчиков, не нашедших возможного врага, убрал фламберг, опершись на него. Караульный, осторожно орудия алебардой дабы она не задела дамы, приобнял её одной рукой и подвёл к первому лейтенанту. По болезненному виду, по тому как она трясётся, по ранам и синякам не оставалось и сомнения, что без помощи врачей ей никак лучше не станет. Иоганн Трибуле бросил взгляд и увидел довольно интересную картину – на голову ниже человек трепетно держит аэтернийку, поддерживает, что довольно странная картина в Эрофине. Нет ни рас, ни национальностей… никаких предрассудков, только желание помочь. - Тимо, - словно по-отечески погладил парня первый лейтенант, - я несколько забыл, где у нас лазарет. Отведи её туда. - Я? А что же скажет начальник? - Я – первый лейтенант целой Компании, - с чувством достоинства и силой в голосе обозначил Трибуле, перехватывая алебарду. – Я найду, что сказать ему. Ты же ступай к лекарям, покажи им девушку и скажи, что это по приказу первого лейтенанта. Тимо не стал спорить с офицером и отстранился. Вид Иоганна Трибуле, держащего столь грозное оружие, вызывал чувство гордости и вдохновения. Парнишка осторожно взял под локти аэтернийку и повёл её в казармы. Оттуда путь до лазаретов не слишком долгий и секция их Компании самая близкая. - Всё будет в порядке, - тихо и успокаивающе говорил Тимо. – Наши врачи тебе помогут, вскоре ты будешь здорова. И, - запнулся паренёк, - как тебя зовут? - Зачем тебе знать? – истерично кинула она. – Я всего лишь теперь «порченная девка». - Не говори о себе так, - твердо сказал Тимо, стараясь к ней сильно не прижиматься и касаться только чтобы поправить путь движения, - то, что случилось это мерзко и гадко, но ты не виновата. Я уверен, ты – хорошая. Плачь аэтернийки чуть прервался. Неописуемое самоомерзение, проломанное чувство защищённости, чувство ничтожности и беззащитности, смешанное с отравляющей обидой и гневом, непередаваемое самоуничижение вместе со стыдом и дикою воющей пустотой болью составляли эмоциональное состояние аэтернийки, но слова паренька всего лишь на мгновение ослабили давление чёрной плиты ментального каскада. Он на него взглянула и увидела нечто доброе, то, чего лишена почти вся людская часть Эрофина. - Клянусь, эти ублюдки когда-нибудь поплатиться, - наивно, но со святой уверенностью твердил юнец. – Ты в безопасности, я тебя защищу, если придётся. - Кассиэль, - доверилась девушка, - меня зовут Кассиэль. [1] Трир – северное синкретическое божество, сложившееся в культах нордлингов и племенных деревнях нортнордлингов, признаваемое северными церковными землями за рождённого светом – Тира. Централизованных организаций и церквей не имеет, главами местных культов были жрецы и друиды, а также служители официальной церкви в северных землях, где Тир и его ранний предшественник – бог Трирар сложились в одно лицо. Включает в себя как и языческие черты древних божеств, вроде владычества над грозами, управление природой и воздухом, а так же и реальные статусы Тира – верховенство среди богов, правление в метафизическом мире. [2] Магократы – правители городов и земель из чреды магов и чародеев. Магократия – форма правления при которой всю власть в государстве берётся в руки магов – верховные и средние органы власти формируются чародеями. Отличается от остальных широким использованием магии – законы и постановления меняются на магические гримуары. Отличаются особой формой авторитарности, элитарности и закрытости. [3] Эры – временные эпохи мира Вин, которые являются самыми важными и объединяют комплекс исторических событий. Мир разделён на Хазбирийскую эру (эпоха условного каменно-бронзового века), эру Азатарона (эпоху царствования великого пророка), Кинтийскую эру (эпоху хаоса и прогресса), эру Рождённых светом (эпоха правления новых «богов», ознаменованная порядком и диктатом) и эру свободы и войн или время "Меча и закона" (недавно наступившая эра «постбожественного» мира, чьи осколки сошлись в противостоянии за остатки власти). [4] Эрофарин – древнее поселение на месте Эрофина. В эпоху до Рождённых светом на острове располагалось несколько укреплённых деревень, которые потом стали крепостями. Шесть селений очень быстро захватывали остров, превращая его довольно оживлённое торговлей и событиями место. Вскоре они заключили Эрофаринский союз, ставший гегемоном в регионе. Только к эпохе Рождённых светом он смог стать единым городом. В эпоху после Азааторна и до рождённых светом в Союзе практиковались мерзкие поклонения языческим богам – ритуальные оргии, жертвоприношения, кровавые или омерзительные ритуалы. Причём их число весьма зашкаливало, что сделало Союз городов весьма притягательным для мистиков и чернокнижников, которые рады были получить силу для своих чёрных мистерий. [5] Остианский культ – мутировавший и выращивавшийся культ единобожия на территории Остиана и всего Южного королевства. Когда после эпохи Азатарона один из пророков Единого, Кашрим, осел в Остиане и смог организовать там поклонение Творцу, считалось, что юг Нерима станет местом возрождения поклонения Единому Богу. Однако после смерти пророка его паства стала быстро отходить от заветов Церкви Единого и спустя пару столетий он превратился в нечто дикарское. Из-за высокой развращённости, тайного влияния сект и радикальных культов, влияния скараггских налётчиков культ Единого Бога превратился в жестокий Остианский культ «Творца», практикующий сектанство, сумасшедший аскетизм и ритуальные жертвоприношения. Остианский культ даже после пришествия Рождённых светом сохранил свои позиции и идеологические основы. [6] Заарушастра – пророк церкви Светорождённых. Он появился в самый мрачный и страшный миг для Неримского канона культа рождённых светом, в миг, когда всё религиозное поклонение было на грани падения, в миг, когда по Нериму неслась новость, что боги убиты Наратзулом. Пророк сказал, что боги не умерли, что их плоть была необходимой слабостью, а сейчас они дали себя победить и вознеслись, став звёздными богами. Его проповеди полны символизма – «Наратзул побеждает богов и те уходят, как обозначение того, что смертная грешность побеждает благодетель и боги уходят, оставляя смертных с их выболром – хаосом и беспорядками». Пророк быстро был поставлен во главе церкви Рождённых светом, его проповеди, новые канонические постановления и измышления произошедшего вдохнули в умирающий культ новую жизнь. Свои слова он подкрепляет весьма активными действиями – лечит раненных, окормляет бедных, наставляет и опекает. В итоге благодаря его пришествию Культ Светорождённых окреп достаточно, чтобы вновь бороться за влияние. [7] Написано по мотивам песни «Горит Чечня» Сергея Тимошенко. [8] О духе освобождения – филофско-политический трактат, который был написан влиятельными политическими фракциями и философами освобождения. Является настольной книгой всех либеральных, рыночных, парламентских и республиканских движений. Постулирует важность закрепления базовых прав, важность либерального подхода к устройству общества и необходимость ниспровержения всех авторитарно-диктаторских режимов, которые сдерживают установление справедливости, прогресса и процветания. [9] Людовик фон Гизес и Жоржи Саунд – либеральные политики и мыслители центрального Нерима. Первый проповедовал о том, что рынок и город являются важными элементами развитиями, что только свободный рынок может обеспечить полнейшую самореализацию личности. Вторая исповедовала учение о свободной любви и то, что «секс это просто как выпить стакан воды, не нужно из этого делать нечто важное». Так же является сторонницей феминизма и становления женских коммун, в которых бы особое внимание уделялось сепарации женщин от экономики и политики, где большинство преимуществ отданы мужчинам. [10] Это стихотворение Шарля Боддлера. Вышеприведённые четверостишия взяты именно из этого стихотворения.