Ревность губит страны

      Кэйл наконец сумел разнять молодожёнов.       — Приведите медиков, — просит Главнокомандующий. — И охрану, ну или принесите наручники, чтобы их приковать к месту, да так, что без ключа никто не сможет встать.       Подруги невесты синхронно кивают и покидают зал. Кто-то ушёл за медиками, а кто-то пошёл за охраной, дабы исполнить желание героя.       Хенитьюз переводит хмурый взгляд на мужа и жену. Что первый дурак, что вторая дура. Оба себя стоят. У первого взъерошенные волосы, на лице царапины, то ли от ногтей девушки, то ли от камней, что как-то достали до его лица. Вторая - милая и добрая душа - убийственно смотрела в сторону принца. Её причёска распалась в первую минуту драки, платье испачканно в крови и не понятно её или Кроссмана, губа и нос разбиты. Оба красавицы.       Кэйл выглядит чуточку лучше: волосы, ранее убранные в высокий хвост, распались во время драки, из носа вьётся змейка крови, одежда помята, но, слава богам, она чистая. Злой до чёртиков он отходит в сторону, к Розалин и Чхве Хану. Ему обсалютно плевать на то, что потом случится с отношениями между Роаном и родиной Аделины. И плевать на то, что случится с отношениями принца и принцессы. Он наконец-то смирился. И если между ним и Альберу ещё будут хоть какие-то взаимодействия, то только политические, как государя и его Верховного Главнокомандующего, или, максимум, братские. Всё. Он решил.       — Мастер Кэйл, — жена зовёт аловолосого юношу. — Мы можем отойти?       — Мадам, за вами уже пришли медики, может позже, если вас не заберут в лазарет, чтобы справиться с ранениями.       Принцесса оборачивается и правда замечает врачей. Тогда позже.       Альберу, как в жопу укушенный, вскакивает с пола и, схватив за руку брата, убегает вместе с тем из зала.

***

      — Я могу всё объяснить, правда, — отдышавшись от бега уверяет принц.       — Попробуйте, Ваше Высочество, — снизоходит Кэйл.       — Это брак по договору, я тут ни при чем, мой отец сказал, что если нужно спасти Роан без войны, то нужен политический брак.       — А ваши младшие братья?       — Принцесса на отрез отказывалась от второго и третьего принцев, сказал что выйдет только за меня и никого другого.       — Что ж, тогда желаю вам вечной любви, Ваше Высочество.       Хенитьюз разворачивается и оставляет ужасно выглядевшего принца наедине со своими эмоциями. Но Кэйл уходит не далеко. Всего лишь заворачивает за угол и слушает. Слушает сначала тихий бред, потом негромкий плач, а потом уже и реальную истерику с проклятими Аделины.       Главнокомандующий, оперевшись о стенку, спускается вниз на пол и садится. По его бледным щекам струятся слезы обиды. Ведь он любил этого царственного придурка! Любил! Но всё же он посмел, даже ради мира, пожениться с какой-то девкой. Да ладно если бы он это сделал и что-то объяснил до самой свадьбы. Но ничего такого не было! Ему принесли обычное официальное приглашение, без каких-либо пометок или добавок. Если Кроссман так любил и любит его до сих пор, так почему не обмолвился и словечком до праздника?! Почему Кэйл ни разу не ощутил взгляда возлюбленного на себе за этот чертов вечер?! Почему?! Почему принц решил объясниться сейчас, а не тогда, почему смотрел только на жену, если он её не любит? Слишком много "почему" на один квадратный метр.       Кэйл слышит приглушённые рукавом слезы принца. Хенитьюз чувствует укол совести, ведь именно из-за него Альберу сейчас сотрясался в истерике, но, возможно, он этого и заслуживает, ведь граф чувствовал себя именно так, когда получил приглашение на свадьбу принца.       Но Главнокомандующий не может больше терпеть страданий возлюбленного, поэтому встаёт с пола и, не вытирая собственных слез, возращается к блондину и опускается перед ним на колени. Кроссман не замечает подошедшего из-за пелены в глазах. Хенитьюз не задумываясь хватается за плечи кронпринца и приподнимает того над полом, только тогда Альберу наконец обращает своё внимание на аловолосого, но не успевает он и слова промолвить, как его затыкают чувственным поцелуем. Гнев, любовь, отчаяние, печаль смешиваются воедино в этом горьком и одновременно сладком поцелуе, который Альберу выпивает без остатка. Полностью, как яд.