По-настоящему

«Разве мы не должны уметь справляться в одиночку? Да, и, если отношения, это как-то невесело? Зависимость лишь добавляет ограничений и правил. Нагружать кого-то своими. Да, что это за скрежет?» — Звук доносился из-под двери и был похож на легкий сквозняк. Снаружи зашевелились верхушки деревьев, а облака поплыли с надутым парусом. Было темно, и в окне размыто отражались яркие шторы соседних домов, некоторые из которых слегка колыхались из-за открытых форточек. Шум прекратился, и я потеряла нить своих рассуждений. Покрутившись с бока на бок, я остановилась на спине, снова закрыла глаза и попыталась уснуть. Задача не из самых легких для меня. Не знаю с какого конкретно момента, но вопрос об отношениях и их значимости в моей голове начал мучительно пустовать без ответа. Подобно скрежету надоедать. Мешают противоречия. С одной стороны только я буду с собой всегда, я буду смотреть кино и есть обед, который приготовила, я прогуляюсь и поваляюсь в постели в самой серединке кровати. Но со временем. Это чувство одиночества и желание близости. Почему они возникают? Мучительно то, что раньше я вроде как даже знала ответ. Нет, скорее была уверена в том, что знаю. И даже окажись он не верным, я все весьма неплохо чувствовала, достаточно убедительно, чтобы быть спокойной. Словно кусочек моего эмоционального интеллекта, отвечающего за понимание этого, отломили, и я стала совсем глупой. Жизнь начнет налаживаться только тогда, когда ты перестанешь прислушиваться к бесполезной болтовне окружающих. Когда перестанешь сравнивать себя с другими. Когда ты вообще перестанешь обращать внимание на других и, наконец, займешься собой Такая запись появилась у меня в блокноте пару лет назад после вдохновения одной из книг. Дописав ее тогда, я высоко подняла подбородок, поставила руки на локти и засунула ручку между носом и верхней губой, имитируя усы. Тогда я снова испытала противоречие, но не подала виду. Как же можно сделать свою жизнь лучше без других, когда, кажется, будто только лишь их недостаток и есть твое глубокое несчастье? Я дремала и видела много бессвязных снов, пока тишину не заменил громкий стук мачехи в дверь, от которого я и проснулась. То самое утро, когда она хотела разбудить меня самой и первой поприветствовать с утра. То самое утро, когда я не выспалась, и хотя это была не ее вина, но. Но так хотелось с корнем отодрать от себя эти мысли и обвинить её в этом. Ужа-асно хотелось. В «то самое утро» она обычно подходит ко мне в плотную и прикасается губами ко лбу, открывает шторы и уносит грязную посуду со словами «Пора вставать. На кухне завтрак». Сегодня было тоже самое. — В этот раз Вира приготовила без мяса. Она подумала о тебе. Так что при встрече поблагодари ее и прекратите ругаться, — сквозь чавканье промолвила мачеха. Я положила вилку на стол, безразлично разглядывая нетронутую яичную запеканку, и в конце, вытирая чистый рот салфеткой, злобно выдала: — Здорово, конечно, но я, к сожалению, не голодна. Спасибо, — Затем вышла из кухни, оставив мачеху там одну. Мачеха, верно, расстроилась моими словам. «Удручающе.» — подумала и я. — С Вас *** ари. Спасибо за покупку. Хорошего дня! — с улыбкой попрощалась я с любимой гостьей. Ее очаровательные пушистые ушки, маленькие сползающие с носа очки и объемная укладка на голове, невольно заставляли меня улыбаться каждую нашу встречу даже за пределами стен кофейни. — До свидания! И приходите еще. «Приходите всегда.» — замечталась я, провожая спину молчаливой гостьи в дверях. Как-то раз я встретилась с этой мисс возле ларька со специями. Она стояла вместе со своим высоким мужем в шляпе и маленьким ребенком с крохотными рожками и вспоминала все недавно съеденные приправы, что нужно пополнить. А еще они не так давно втроем приходили к нам праздновать день рождение малыша, оставив в чаевых сумму равную тому торжественному торту, что принесла я за счет заведения. Очень милая семья, и очень щедрая женщина. Моя любимая. Засмотревшись в окно, за которым тоскливо замерло все живое, я помрачнела. Ночные рассуждения отдельными словами заползали в голову, словно белыми буквами отражались в кромешной тьме, иной раз звуча вслух. Такая привычка мыслить весьма навязчива. Я зажмурила глаза и перевалилась весом на другое бедро, задев краешком живота выпирающий из кассы ключ. «Надо бы разменять мелочь пока никто не пришел..» — подумала я. Присев на корточки, я слегка приподняла пятки и крепко схватилась за столешницу перед собой, чтобы не упасть на спину, подобно кубику, стоящему на одной из граней. В старой шкатулке на нижней полке мы хранили маленькие и средние купюры как раз для подобного случая. В том числе там лежали и потерянные украшения, и иные ценности, например: три пуговицы, гвоздик от очков, пол пачки жвачки, резинка для волос и два билета в кино. Я опустила глаза на последнее, разглядывая и даже немного угадывая в полутьме, написанные на них цифры и буквы. «Наверное, тому гостю все же отказали в свидании, и он специально их тут оставил. Его галстук тогда случайно упал в чашку и запачкал рубашку, но он даже не заметил. Все разглядывал эти два билета.», — Сделав глубокий вдох, я почувствовала запах дерева и немного покалывание в носу и уставших коленях, затем выдохнула, подняла голову и принялась пересчитывать купюры. — Один. Два. Три. Четыре. Пять. "Дата в кинотеатр прошлогодняя, но я переживала и верила, что за ними еще вернуться.." — Шесть. Семь. "Романтично, но наивно. Как ведь и подобает любому роману, да?" — Восемь. Девять. Десять. "Впрочем, как, вероятно, и любому читателю подобных историй.." —Одиннадцать. Двенадцать. Тринадцать. Четырнадцать. Пятн.. — Хиди! Здравствуй. Чем занята? Ворон считаешь? — застыв в дверном проеме, прокричала Вира, словно пьяная, — А, вижу, ты мелочь меняешь. Смотри только не просчитайся, а то потом отчитываться придется перед хозяйкой. — Не сейчас, Вира. Я считаю, — свисая носом над купюрами, строго ответила я. — Ладно-ладно. Госпожа Корналия у себя? — Вира! — Все-все, ушла. От злости закатив глаза и окончательно сбившись со счета, я стала размышлять, что конкретно Вира считает выходным днём и что же на этот раз занесло ее в Бонаре. — Здравствуйте. — А? А, Да-да, добрый день! «Мужчина, ну, хоть бы Вы без сдачи.» Позже выяснилось, что Вира еще вчера попросила госпожу Корналию дать ей какое-нибудь «вылазное» поручение на выходные, оправдав порыв сильным желанием работать. Выслушав ее, мачеха дала Вире задание: сходить в город и забрать наше новое напечатанное меню. И вот, выполнив поручение, Вира снова оказалась в Бонаре. Трудяжка. — Я забрала то, что Вы поручили мне забрать! — кричала Вира. — Да, но я просила забрать меню Бонаре, а не любого ресторана в городе! Вира, это нелепо. Зачем мне список весенних ассорти чайного домика Глурем? — в ответ кричала мачеха. — Меня не предупредили, что меню может быть несколько. Я забрала то, что увидела. — Ты же понимаешь, что это не оправдание? Какой смысл идти в город и вернуться с чужим меню, даже не проверить его? И вот, выполнив поручение ... Трудяжка. Отвернувшись от хозяйки, обиженная фавн забрала свое пальто, накинула на шею шарф и скрылась за дверью кофейни. Мачеха стояла у барной стойки, стыдливо извиняясь перед смущенными гостями. На мою долю пришлись сдержанное дыхание и закрытые от невыносимого абсурда глаза. После к нам пожаловал работник чайного домика Глурем. — Госпожа Корналия, я пришел забрать наше меню, — устало объявил Эрн — единственный сын господина Риша. Видно, мачеха после спора с Вирой связалась с Глуремом, отправив в чайный домик почтовую бабочку с извинениями и просьбой прислать кого-нибудь для возвращения меню владельцам. И «кто-нибудь» оказался сыном хозяина чайной. Наверняка, Риш и сам намеревался бы сходить в Бонаре, все-таки повод встретиться с пленяющей его внимание госпожой Корналией, как никак. Однако требующий статус бизнесмена делит вторую половину монеты. Напасть прожорливой репутации громких людей. А сын — отличный вариант исхода внутреннего спора. Поручение забрать не абы кому, а родному сыну, как знак доверия и уважения. Суетливые игры в отношения статусного богача, смысл которых мне далек и даже противен. Мачеха тихонько приоткрыла дверь и без какой-либо надобности пригласила Эрна в гостиную, в то время пока я безучастно сидела на кухне, медленно пережевывая разогретые грибные спагетти. Эрн остановился и, увидев меня в арке, коротко поздоровался и снова пристально уставился в спину уходящей в кабинет мачехи. Я торопливо выпрямила поясницу и молча поприветствовала его в ответ, слегка наклонив голову вперед. При всей моей разговорчивости, пришлось смолчать. Не решилась проверять: выпадут ли все кусочки плохо пережеванного обеда из моего набитого рта. Эрн был очень утомлен и стоял почти в полусне. «Интересно, он вообще хотел тут быть?» — с чутким любопытством, но откровенно говоря, без выраженного в начале интереса, я сидела и думала о нем. — Вот, держи меню. И еще раз прости, что заставила помотаться туда-сюда. — Беспокоилась мачеха. — Спасибо, госпожа Корналия. Мне сейчас снова нужно будет сходить в город за второй частью меню. По пути я могу занести и Ваше, — с долькой надежды на отказ предложил Эрн. Бонаре совершенно в другой стороне от Глурема. Настолько не по пути, насколько это возможно. Искренне надеялась вместе с ним. — Большое спасибо, но на сегодня я тебя уже и так погоняла. Мне неудобно. Опустив голову вниз, посыльный пробубнил: — Мой отец запретил мне возвращаться домой, если я не помогу доставить Вам меню. Извините, но я вынужден помочь или сопроводить Вас в город. Корналия была несколько озадачена, но кажется не сильно удивилась его словам. Молва о господине Рише и его роли «тирана семьи» прошлась по каждой квартире в городе после случайно найденного у фонаря искалеченного Эрна, который в полуобмороке обвинял своего отца в уходе матери. Не прямое доказательство, но пылкие журналисты сами связали все ниточки и продемонстрировали жителям общую картину. Помню, господин Риш тогда еще долго отмывался от тех заголовков. И все же не до конца. «Какая бедняжка.» — подумала я и затем дополнила, — Могу сама сходить с ним. С недоумением и возможно легким испугом на меня уставилась мачеха. Для нее в голове не находилось ни одного убедительного ответа на мое странную инициативу, и она застыла, покачивая бровями туда сюда: то с удивлением поднимая их, то с подозрением хмуря. — Я-я хотела попросить Виру, — неуверенно сказала она. — Давай не будем испытывать судьбу. Все-таки первую попытку она уже запорола. Тем более недавно она сбежала. Я отложила посуду в раковину и подошла ко второму выходу, где на крючках под лестницей висело мое пальто, а на полу стояли каблуки. Эрн не расценил внезапное молчание Корналии за тактичную паузу для размышлений и пошел за одеждой в общий зал. Ненадолго застыв, мачеха резко отвисла и подошла ко мне: в первую очередь, чтобы обнять, во вторую — для предостережении насчет тонкого льда на дорогах. После я сразу ушла. Мы с Эрном встретились у фонтана перед кофейней, где он терпеливо поджидал меня с новым ассорти Глурема в подмышке. Заранее попросив его не спешить, мы медленно и молча поползли в глубь города за меню для кофейни. Шаг за шагом, мимо фонарей, фонтанов, домиков и магазинов. Вопросом он разбил всю прелесть неловкой тишины, в которой я так старательно фантазировала уют. — Почему ты пошла? — А? — Вздрогнула я. — Д-да просто на смену выходить не хотелось. Подумала, лучше прогуляюсь. — Ясно, — с легким возмущением сказал он. Меня это рассердило, но я не знала, что ответить, и, нахмурив брови, замолчала. Эрн не последовал моему примеру и так и завел нас в конфликт. — Я думал тебе нравится работать, разве нет? Ты обычно выглядишь радостной у кассы. Думаю, твое обаяние притягивает посетителей, — мельком пропустив комплимент, он продолжил, — Какой смысл работать, если тебе не нравится? — Выбора нет, — сказала я. — Выбор есть всегда, — уверял он. Я еще сильнее обиделась и решила обидеть его в ответ: — Да, кто бы говорил, Менсон. Сам на побегушках у отца. Эрн замолчал и слегка ускорил шаг. Очевидно, у меня получилось. «Он что, и, правда, расстроился? Я думала его таким не заденешь. Ну, вот. Теперь я чувствую себя отвратительно. Надо извиниться.» — Слу.. — Знаешь, — прервал он, — когда ты злишься, ты настолько сильно хмуришь брови, что между ними можно зажать монетку. — Чт-Что ты сказал?! Я уже была готова начать ругань. — Ну, вот мы и пришли. Но не успела. — Сейчас принесу ваше меню. Подожди тут. Я снова разозлилась и мне снова нечего было сказать. Какими словами выражать это чувство? И неужели прямо в глаза? Эрн не похож на своего отца, хотя он не менее противный и занудный. В отличие от Риша его сын не притворщик и не подхалим, а еще вкусы у него не такие замороченные: виноградная газировка с желтым зонтиком (прямо как та, которую я однажды вручила ему просто так). И хотя я и проявляла к нему поверхностное внимание, но не могла не заметить, насколько он привлекателен для окружающих, особенно для девушек. Всего взгляд на его мрачные, суровые глаза мог напрочь забрать желание у молодой особы сорвать пылкий комплимент с языка. И это нравилось всем. Почему-то. «Интересно, как же он с этим уживается. Его утешает такое одиночество или же тревожит по ночам, как и меня?» — рассуждала я, внезапно заскучав по дому. — Это твое, — протянув мне меню и прокашлявшись, он прохрипел, — Я должен проводить тебя обратно. «Вынужден, ты имел ввиду.» — А это обязательно? — Да. Все бумаги на месте, и мы можем идти. «Хочу чтобы ты ушел отсюда прочь и, наконец, оставил меня одну. " — подумала я и, опустив глаза в ноги, поплелась за ним. — Ну, да, — Шепотом улыбнулась. Ничего из того, что в моей голове, конечно, ни за что нельзя было бы сказала вслух. Да, и не смогла бы никогда. Одна лишь подобная мысль заставляет мое сердце тревожно трястись, медленно съедать само себя, и я чувствую ту самую знакомую дыру, в которую тягуче заползает грязь при скорби. Я резко остановила шаг. Боль в животе скрутило все тело. — С тобой все в порядке? — изучая глазами мою позу, спросил он. Я сильно прокусила губу, но уже не из злости к Эрну. Меня тошнило от себя. — В-все в порядке. Спасибо, что провожаешь меня. Я это ценю, — на ходу сочиняя ложь, прошептала я. Второй день подряд меня снова провожают до двери кофейни. Поблагодарив, я зашла внутрь, повесила пальто и сняла каблуки. В кабинете никого не было, видимо, к моему приходу мачеха уже ушла на прогулку. Мне было не по себе и одновременно никак. Странная двоякость чувств. Я рассуждала и пыталась понять: то, что он сделал, было заботой или функцией, а те мои слова и мысли были грубостью или истиной. Со временем сильно устала и пришла к тому, что все изначально было глупостью и, оставив бумаги на столе, пошла к себе наверх — спать. Я крутилась, ворочалась и просыпалась. Мучилась жаждой, жаром и холодом. Смятой постелью, упавшей подушкой. А под конец мне приснился он, стоявший напротив во всеобъятной белизне так и слепящей глаз. Я подошла поближе и протянула руку. Он протянул в ответ, схватился за меня и переплел наши пальцы. Такие холодные, сухие и неухоженные. Страшно, жутко и холодно. И тогда спросил меня: — Ты, правда, думаешь что я утешен? Внезапно. Стало так стыдно. И противно от себя. Я заткнула рот другой рукой, и горько заплакала в тишине. Крепко сжав его пальцы своими. Горло заглушило пробкой. «Нет» — не сказала я ему. Он безутешно плакал, стоя рядом со мной. Но оставался совершенно один. Совсем как я. Плача в той же белизне. В том же одиночестве. «Как же можно сделать свою жизнь лучше без других, когда кажется будто только лишь их недостаток и есть твое глубокое несчастье?»