Восстановление по методу Хамато

       Леонардо совсем забыл, когда в последний раз открывал глаза, когда чувствовал собственные руки или ноги, ведь в поисках покоя заставил свой разум оставить тело, отключил, будто кабель, и с того момента оказался в темноте, где ничто не отвлекало, не нарушало бесконечную черноту, но теперь приветливую, внушающее спокойствие, забвение, в ней звучали лишь собственные мысли. Думал Леонардо о многом, но в основном о семье, том, что был не лучшим братом, по крайней мере иногда, вспоминал моменты, в которых следовало бы поступить иначе, осознал, что любил своих братьев всей душой, даже если не говорил им об этом, и что принял правильное решение, заперев себя вместе с Крэнгом в Тюремном измерении. В него Леонардо больше не возвращался, оставил своё тело на растерзание. Что оно по сути? Всего лишь оболочка. Разум Леонардо сумел сохранить, правда, совершенно не представлял, в каком именно виде, но это и не важно, зато здесь не находилось места боли, по крайней мере физической, лишь скорби о том, что Леонардо никогда не увидит своих братьев. Как долго длился этот покой? Дни? А может недели или даже месяцы? Сколько бы ни прошло, за это время Леонардо успел перебрать всю свою жизнь по кусочкам, на многое взглянул под другим углом и теперь понимал, как следовало поступить тогда или если ситуация вдруг повторится. Но хватит мыслей, их слишком много, каждую идею, каждое слово Леонардо проработал сотни раз и теперь допускал, может, возвратиться? Наверняка Крэнг уже перестал злиться, скорее всего ярость покинула его, возможно, есть смысл разведать обстановку, ну, а если Крэнг снова нападёт, что же, теперь Леонардо знал, где искать убежище.        Раньше, когда Леонардо просыпался, видел одно и тоже, чувствовал свинцовые мышцы, боль по всему телу, каждую рану и ссадину, но этот раз стал иным: веки поднялись без всякого усилия, тело ощущалось чужим, не желало слушаться, однако нигде не болело, что самое удивительное — Леонардо не встретил мрак Тюремного измерения, ни разрушенного корабля крэнгов, ни парящей в пустоте глыбы не предстало перед глазами. Когда Леонардо осознал, на что именно смотрел, его сердце замерло на несколько секунд, он глядел прямо в потолок собственной комнаты, резко выдохнул от изумления, не мог даже надеяться, что когда-нибудь снова увидит свой дом. Как? Как это получилось? Как Леонардо мог оказаться здесь? Наверняка это очередной сон… Так бы Леонардо посчитал, если бы перед ним вдруг ни появился экран, он слабо светился, остановился напротив лица Леонардо, а затем заговорил: — С пробуждением, Леонардо Хамато. Моё имя — Омега, специально разработанный интерфейс, который поможет тебе адаптироваться после комы.        Каждое слово компьютера Леонардо слышал, однако не до конца понимал, что вообще происходило, что за Омега, при чём тут кома, но испытывал благодарность к этому парню, кажется, он знал о состоянии Леонардо и причины его возникновения, экраном не ослеплял, разговаривал медленно и не слишком громко. Леонардо плавно повернулся вслед за монитором, который подплыл с одной стороны, с другой, сканировал пациента и следил за его реакцией, за тем, как Леонардо поворачивал голову, как внимательно смотрел. — Как и предполагал мастер Донателло, твоё состояние можно оценить как «удовлетворительное», моторные функции не нарушены, реакция оценена как «удовлетворительная», тонус организма «удовлетворительно», однако потребуется пройти несколько сеансов гимнастического массажа с целью восстановления моторных функций, — заключил Омега, за которым Леонардо продолжал наблюдать, пусть и не слишком уверенно.        Почему-то Омега замолчал, видимо, предоставил Леонардо время воспринять информацию, вспомнить себя, понять, где он находился и начать задаваться вопросами, во-первых, в самом ли деле Леонардо пребывал в коме вплоть до этого момента, а во-вторых, как долго. Этот вопрос пришёл позже, когда Леонардо понял, что не чувствовал собственного тела, когда посмотрел на него и с ужасом стал догадываться об ответах. Леонардо показалось, что на миг разум снова покинул его, как происходило много раз прежде из-за крэнга, разве что теперь по другой причине. Чем дольше смотрел на себя, тем страшнее Леонардо становилось, он не сразу поднял взгляд на Омегу, чтобы спросить о самом важном: — Сколько… сколько меня не было? — Десять лет, семь месяцев и двадцать четыре дня, — дал ровный ответ Омега.        Десять лет… Десять… Нет, такого не может быть, это неправда, не мог Леонардо… он снова опустил глаза, поглядел на свои руки, туловище, ноги, совсем не такие, как раньше, он стал больше, выше, взрослее, может, очень худым, но это неудивительно, учитывая, как долго Леонардо пролежал без сознания. Десять лет… эта цифра не укладывалась в голове, никак, разум отказывался воспринимать её как реальность. Может это очередной бред от усталости? Хотелось бы. Надеясь, что слова Омеги окажутся ложью, Леонардо ещё раз окинул взглядом комнату, такую же, как прежде, свою привычную комнату, все плакаты висели на стенах, фигурки и комиксы лежали на полках, полу и столах, разве что одна деталь изменилась — меч, ровно как и повязка почти торжественно хранились на специальной подставке, и его, Леонардо тело стало совсем другим. Сколько ему теперь? Тридцать — немыслимо, особенно учитывая, что треть жизни Леонардо провёл в постели, лишённый сознания, не имеющий ни малейшего понятия о том, что происходило с его семьёй все эти годы. Снова Леонардо встрепенулся, хотел бы дёрнуться, вот только тело не послушалось, он с мольбой уставился на Омегу. — Ч-что с Майки, Рафом и Ди? Где они? Папа в порядке? А Эйприл?        Леонардо прервал один из приборов, который вдруг принялся пищать, Омега немедленно дал этому объяснение: — Твой сердечный ритм участился, предположительная причина: эмоциональный всплеск. Я понимаю, что у тебя много вопросов, однако прошу постараться сохранять спокойствие, — к счастью, этими словами Омега не ограничился, сказал то, что действительно помогло Леонардо взять себя в руки. — Все члены твоей семьи, а также друзья в порядке, не беспокойся.        Пусть внутри Леонардо всё разволновалось, перекатывалось, горело, он сумел положить голову на подушку и закрыть глаза, выдохнуть с облегчением, ведь его семья в порядке, а это самое главное, нет ничего важнее того, что Рафаэль с остальными живы и здоровы. Впрочем, может, от лёгкого успокоительного Леонардо бы не отказался, слишком много новой информации он получил за пару минут, причём информации едва ли не мирового масштаба, о том, что почти половину своей жизни Леонардо пропустил, не говоря уже о том, как много случилось за столько лет с его братьями, с городом, с миром. Леонардо шумно выдохнул, чтобы суметь обрести контроль над мыслями, полагал, научился этому за столько… лет, но сейчас всё время, потраченное на приручение собственного сознания, оказалось впустую. С некоторым трудом Леонардо повернулся к Омеге, вполголоса попросил: — Я хочу их увидеть, мою семью. — Разумеется, — не только произнёс, но и кивнул монитор. — Ты находишься в удовлетворительном состоянии здоровья, однако прежде прошу ответить на несколько вопросов.        Омега спрашивал о многом, но лишь о том, что касалось здоровья Леонардо: какие последние события отпечатались в его памяти, сохранились ли в ней воспоминания из детства, испытывал ли Леонардо болезненные ощущения в любой из частей тела, имел ли возможность пошевелить, например, пальцем — и это Леонардо удалось, — не испытывал ли Леонардо спутанности сознания, мигрени, звона в ушах или каких-либо других симптомов. Из всех перечисленных пунктов Леонардо мог пожаловаться разве что на слабость и то, что практически не владел собственным телом, но в остальном чувствовал себя насколько мог отлично, по крайней мере разум работал, как новенький.        Наконец полуторачасовой опрос завершился, с помощью механических конечностей Омега помог Леонардо сесть в инвалидное кресло, кажется, уже давно подготовленное для него, чистое, чертовски удобное, явно сделанное Донателло, Леонардо узнавал его почерк, дизайн, внимание к деталям. Хотел бы Леонардо провести по подлокотнику, вот только рука не послушалась, даже приподнять ладонь не удалось, между тем Омега удостоверился: — Тебе удобно, Леонардо? — Да, спасибо… Теперь я могу увидеть братьев? — когда Леонардо спросил, голос его задрожал, но эмоции он старался держать под контролем, не хватало, чтобы Омега разволновался и заставил лежать в постели, пока Леонардо не придёт в себя ещё и эмоционально.        Очень деликатно Омега положил ладонь Леонардо на небольшой сенсор, подсказал: — Кресло управляется прикосновением, а также голосовыми командами, включая места-пункты назначения, как «Кухня» или «Моя комната». Пожалуйста, попробуй, если не получится, я помогу.        Что же, как минимум указательный палец вполне слушался команд мозга и нервной системы, им Леонардо сумел двинуть вперёд и тогда кресло плавно проехало немного, остановилось. Удобно, весьма удобно, но сейчас это мало восхищало Леонардо, единственное, о чём он думал, это о своей семье, сердце его сжималось при мысли о том, что братья столько лет провели в неизвестности, не могли знать наверняка, вернётся Леонардо, выберется из комы или нет, однако продолжали заботиться о нём, убираться в его комнате, всеми возможными способами готовиться к моменту, когда Леонардо всё-таки очнётся. А сколько событий он пропустил… Как теперь посмотреть им в глаза? — Леонардо, ты в порядке? — удостоверился Омега, глядя в лицо Леонардо экраном. — Да, просто пытаюсь заставить эту штуку работать, — Леонардо неловко посмеялся, провёл пальцем по сенсорной панели. — О, получилось!        Пусть рефлексы Леонардо значительно ослабли после комы, периферийное зрение не пострадало, и в него попал образ, небольшой, нефритового цвета, и на миг Леонардо показалось, что ему почудился Донателло, когда тот был ребёнком, как виденье перед очередной потерей сознания, однако затем зрение вернулось в норму, и Леонардо сумел рассмотреть незнакомца, точнее незнакомку, причём маленькую. Девчушка-черепашка с каштановыми волосами глядела на Леонардо без страха или удивления, держала в руках мяч и будто собиралась кинуть, пригласить поиграть, но, конечно, не делала этого. Они так и смотрели друг на друга, девчушка на Леонардо, а тот на неё, на золотые полосы узора на руках и щеках, заставлял себя не воображать, кто она и откуда появилась здесь, иначе боялся не выдержать. Она плавно повернула голову в коридор и предупредила: — Папа! Дядя Лео проснулся!        Послышался грохот, звон посуды, и черепашка встрепенулась, побежала на звук, а Леонардо прислушался, но разобрал лишь отдельные слова: «Да, правда», «Не знаю», «Сам посмотри», и они принадлежали они только девочке.        Снова внутри всё Леонардо замерло, его бросило в жар, тут же в холод, на глазах проступили слёзы, когда раздались шаги, может, прошло больше десяти лет, но эти шаги Леонардо не спутал бы ни с какими другими, тяжёлые, уверенные, однако не несущие угрозы, шаги старшего брата, затем показалась его тень на стене. Хотел бы Леонардо стереть слёзы, но не сумел, пришлось встретить Рафаэля так, улыбкой, взволнованной, счастливой, смотреть на него и не во всём узнавать. Рафаэль почти не изменился, да, стал больше, ещё сильнее, крепче, но по-прежнему с проломом в панцире и шрамом на плече, со своей впадиной между бровей, и с беспокойством, присущим старшему брату, он стоял и глядел на Леонардо, разомкнув губы, не подбирая слов, сам не замечал, как плакал, не мог пошевелиться, только смотреть, видимо, тоже сомневаясь в трезвости своего рассудка. Вдруг Рафаэль сорвался с места, подбежал к Леонардо, рухнул на колено и прижал младшего брата к себе, вызывая у того странное ощущение — раньше Рафаэль был большим, намного крупнее, а сейчас чувствовался Леонардо почти таким же. Точно, он ведь тоже вырос, обзавёлся широкими плечами, крепкой спиной, сильными руками, ну, может не такими сильными, но совсем не теми, что в последний раз, проведённый в этом мире. Ответить на объятия Леонардо не смог, конечности не слушались, однако он сумел прижаться к плечу Рафаэля головой, мягко потёрся о него, чувствуя, как умирало и возрождалось всё внутри, а за этим наблюдала малышка, выглядывала из коридора и не хотела нарушить момент, которого папа ждал столько лет.        Объятия всё тянулись, Рафаэль не собирался отпускать брата, прижимал его к груди, позволяя себе плакать, пытался что-то сказать, но Леонардо не понимал ни единого слова, ухмыльнулся этому, ластился, как в последний раз, а ведь он стал лишь первым. Минуты шли одна за другой, Рафаэль всё не прекращал обнимать Леонардо, никто не мог сказать что-либо, по крайней мере из них двоих. — Пап, всё хорошо?        Только тогда Рафаэль встрепенулся, плавно отпустил Леонардо, стал кивать, но от него взгляда не отрывал, как и не превращал улыбаться, затем Рафаэль положил ладонь на щёку Леонардо, провёл по ней большим пальцем, убеждаясь, что не спал, что снова мог прикоснуться. — Да… Да, Фейн, — Рафаэль протянул к ней руку, подозвал жестом, а когда девчушка подошла, усадил её на плечо. — Познакомься, это дядя Лео. — Привет, дядя Лео, — очаровательно улыбнулась девочка, на которую Леонардо смотрел и едва верил. — Это… твоя дочь?        Рафаэль легонько боднул Фейн, а та ответила на жест, посмеялась. — Можно сказать и так: я нашёл её в Скрытом городе и решил, раз уж я неплохой старший брат, может, и папа из меня получится ничего такой. — Ты — лучший папа на свете! — заявила Фейн, разведя руки в стороны, а затем крепко обняв Рафаэля вокруг шеи.        От столь очаровательной картины сердце Леонардо щемило, оно скрежетало от понимания, что такой важный этап в жизни собственного брата, а именно создание семьи, Леонардо пропустил, не поддержал, не помог, просто не разделил радость Рафаэля и тем более не принял никакого участия в воспитании его дочери. А всё почему? Вовсе не из-за Крэнга, Леонардо попросту перестал верить, что когда-нибудь выберется из Тюремного измерения, а потому покинул его так, как сумел, запер собственный разум, чтобы больше ничто не пошатнуло его, считал такое решение единственным верным, и вот итог, из-за слабости, из-за того, что не поверил в спасение, что братья смогут вытащить из другого мира, Леонардо потерял десяток лет, не присутствовал на множестве важных событий в жизни свой семьи. Рафаэль заметил боль, сверкнувшую в глазах Леонардо, будто лезвие клинка. Странно, этого дня Рафаэль так ждал, воображал, как будет прекрасно, когда Лео наконец откроет глаза, снова заговорит, представлял, что начнёт чуть ли не прыгать на месте от радости перед чудом, но сейчас едва ли чувствовал себя немного иначе. Из-за смирения? — Нам с Лео нужно о многом поговорить. Оставишь нас ненадолго? — попросил Рафаэль, гладя Фейн по голове своей огромной ладонью. — А потом я вас обязательно познакомлю по-настоящему. — Хорошо, как раз отработаю свой коронный удар!        Заряженная энергией Фейн побежала в коридор, а Леонардо всё не отрывал взгляда от Рафаэля, запоминал его, принимал таким, каким старший брат стал, хотел бы утереть его слёзы, однако мышцы оставались неподъёмными, даже шевельнуть рукой не получилось. Рафаэль сам сделал это, возвратил внимание Леонардо и теперь разглядывал, хотя каждый день видел, как он рос, как он менялся. — Уже и не думал, что когда-нибудь увижу тебя снова. — Я почти оскорблён, — усмехнулся Леонардо, как сумел задрал голову. — А как же надежда и всё такое?        Леонардо считал, что шутка очевидна, что это особенное слово поможет перекинуть мост через пропасть, которая, несомненно образовалась между ними, однако Рафаэль этого не понял, склонил голову, глядеть стал печально, сцепил пальцы, и уж точно Леонардо не ожидал услышать вздох старшего брата. Он отвернулся, не хотел признаваться, не думал, что придётся, но Леонардо имел право знать правду, даже если далась она нелегко. Тяжёлым движением Рафаэль провёл по шее, цокнул. — На самом деле в последние пару лет я уже не верил, что снова смогу поговорить с тобой, — признался Рафаэль, резко стиснул Леонардо в объятиях, словно извиняясь за себя, за то, что отбросил сильнейшее из оружия ниндзя, — но продолжал надеяться.        Как сумел Леонардо ответил на жест, прижался к Рафаэлю, его крепкой груди, растворился в ощущении безопасности, которое дарили его руки, вдохнул запах, а главное, слышал частый стук сердца, он доказывал, что всё происходило в реальности, а не в очередном видении. Пусть спустя годы, но Леонардо вернулся домой. По щеке Леонардо вновь скатилась слеза, но с ней он ничего не мог сделать, затаил дыхание, когда Рафаэль проявил заботу, аккуратно стёр её, со смесью растерянности и облегчения улыбнулся брату, глядя в его глаза. — Ты в самом деле вернулся. — Да, — проронил Леонардо, вдруг понял, что не слышал больше шагов, разговоров, шума телевизора. Через плечо брата Леонардо глянул в коридор. — Где остальные? Вы сегодня одни? — Ну…        Протянув это интригующее слово, Рафаэль встал позади инвалидного кресла, взял его за рога и покатил вперёд, по логову, которое Леонардо узнавал, вот только не помнил, оно изменилось во всём, везде, проводов, экранов и техники в целом стало намного больше, стены, пол и потолок выглядели новыми, их почти не украшали граффити или рисунки, и рампа пропала из зала. В голову Леонардо пришла шутка: «Мы уже слишком старые для скейта?», однако она так и осталась среди мыслей, наверное потому, что походила на правду, им в самом деле теперь по тридцать лет, тут уже не покатаешься. Сам над собой Леонардо посмеялся, замотал головой, поражаясь, насколько дурацкие идеи приходили к нему. Они что, перестали быть ниндзя? В столетних стариков превратились? Даже их собственный папа в свои годы сражался с кланом Фут, Шреддером и крэнгами, его дети такие же… Так почему же убрали рампу?        Рафаэля же больше не волновали никакие вопросы, он получил все необходимые ответы, точнее один, о том, вернётся ли когда-нибудь Леонардо, а значит больше нет причин беспокоиться, не нужно заглядывать в его комнату в тщетной надежде встретиться взглядами, теперь всё встало на свои места, и, получается, не зря Рафаэль вёл записи всех важных событий в жизни их семьи на камеру, сможет показать их Леонардо, и тот как будто проживёт всё вместе с ними, ощутит радость каждого особенного дня. Да, им ещё многое придётся наверстать, почти десять лет нужно пересказать, показать Леонардо, вернуть его в прошлое, но самое важное, что эта возможность теперь есть, а следующие десять и двадцать лет братья проведут вместе, как раньше, как семья, о большем Рафаэль не мог мечтать. Он наклонился, чтобы легонько боднуть Леонардо в затылок, посмеялся, начиная чувствовать, как забурлили эмоции, наконец они признали, что Леонардо возвратился, что он снова дома, и вот захлестнули, призывая ежесекундно прикасаться к Леонардо, доказывая себе, что он настоящий, что теперь пусть не станет, как было раньше, получится вернуть самую важную часть прошлого, семью.        Для начала Рафаэль решил поведать Леонардо о том, чему же теперь посвящали себя члены его семьи, это имело безоговорочный приоритет, хотя Рафаэля едва не разрывало на части от необходимости рассказать так много всего и выбрать среди бесчисленного множество событий было практически невозможно. Ничего, теперь некуда спешить, а Леонардо так волновался о том, что успел пропустить. Его Рафаэль аккуратно завёз в комнату папы, и Леонардо едва поверил, что все эти сверкающие статуэтки, распечатки страниц из СМИ, постеры и плакаты принадлежали Сплинтеру, он сам красовался на многих из них. — Папа что… в кинематограф подался? — уточнил Леонардо в изумлении. — Ага! Сейчас они с Драксом снимают третий сезон «Наследника Лу Джитсу», фанаты уже строят теории о том, кто станет главным врагом! — С Драксом? «Наследника»? Третий сезон?        У Леонардо едва не заболела голова от тысячи предположений, вопросов, идей, которые набросились в единственный миг, а Рафаэль мягко посмеялся, похлопал Леонардо по плечу. — Да. Папа не только режиссёр, но отвечает за постановку боёв, знал бы ты, как тщательно он выбирал актёра на главную роль, — Рафаэль засмеялся, вспоминая, как это происходило. — Всё-таки, он — ученик самого Лу Джитсу!        Гордость и восхищение в Леонардо постепенно вытеснила тоска, он глядел на позолоченные фигурки с разными датами, на фотографии папы, которого сперва узнавал, но тот становился всё старше, его шерсть перекрасилась в светло-серый, но глаза не изменились, такие же полные энергии, любящие, горящие пламенем ниндзя. Как здорово, что папа сумел вернуться в кино, он был отличным актёром, и если мог посвятить себя этому, значит, крэнги больше не представляли угрозу. Крэнги… — А что с ключом от Тюремного мира? — негромко, не желая вспоминать о случившимся, заволновался Леонардо, и его Рафаэль легко прижал к себе. — Кажется, Ди запустил его куда-то на Солнце. Кстати о Солнце, — Рафаэль опустился на колено, чтобы показать Леонардо последние фотографии, на которых Леонардо узнал Эйприл, а вот её неизменного спутника — нет, вдвоём они то покоряли горы, то сплавлялись по реке, то гладили львов, но последние фото не отличались разнообразием, везде только песок, песчаные холмы и песчаные камни, а ещё верблюды. — Эйприл нашла себя в качестве спасительницы дикой природы, недавно разоблачила какую-то крупную корпорацию, которая хотела незаконно построить дамбу… Но пусть она сама расскажет.        Уголок губ Леонардо дрогнул в улыбке, так же быстро она сошла с лица. Он смотрел на один за другим снимком, и везде Эйприл сопровождал незнакомый парень, на его одежде сверкала маскировочная брошь, сам он то держал Эйприл на руках, то за талию, и всегда находился к ней очень близко. Указать на него Леонардо не смог, так что ограничился вопросом: — Кто это с Эйприл? — А, это Хоротайо, её, — Рафаэль против воли замолк, догадываясь, как тяжело Леонардо будет узнать о том, насколько большую часть жизни Эйприл он пропустил, но затем вспомнил, какую Леонардо сумеет увидеть своими глазами, — жених… Они собираются пожениться в следующем году, мы будем в первом ряду! — постарался сохранить воодушевление Рафаэль и, кажется, у него получилось, Леонардо с нежностью стал глядеть на экран, кивнул. — Да… Хочу это увидеть, — вдруг Леонардо хихикнул. В глубине души боялся получить ответ, ведь всякое могло произойти за эти годы, но всё же уточнил. — А как же Сунита?        К счастью, Рафаэль с улыбкой снова похлопал Леонардо по плечу. — А Сунита у нас подружка невесты.        Пусть Рафаэль едва не трясся от желания, может даже необходимости поведать Леонардо обо всём, пересказать ему каждый день вплоть до этого момента, особенно о том, как Эйприл и Хоротайо познакомились, не торопился, позволял Леонардо изучить комнату папы, которая как будто принадлежала подростку из-за обилия красок, мерча с Лу Джитсу и плакатов. В груди Леонардо по-прежнему сжималось сердце, он ведь не видел этого, не присутствовал на столь важных событиях, пропустил так много моментов, как отцу вручили первую награду, и они сфотографировались вместе, фотография стояла прямо у кровати, и только Леонардо на ней не было, даже Драксум был, а он — нет. Словно щупальца крэнгов Леонардо начинало захватывать это гадкое ощущение, отвращение к себе самому, ведь Леонардо не сумел вернуться к братьям и друзьям, пропустил всё, что случилось в их жизни и теперь никакими фотографиями и рассказами не мог воссоздать те эмоции, которые должен был пережить. А Рафаэль глядел на Леонардо, прекрасно понимал его чувства, поэтому опустился на колено, взял брата за руку и с доброй улыбкой, такой же, как раньше, заглянул в его глаза. — У нас всё впереди.        Леонардо слабо, но всё же кивнул. Да, Рафаэль прав, теперь, когда Леонардо очнулся, увидит всё собственными глазами, разделит каждый миг, познакомиться с женихом Эйприл, посмотрит сериал, который снял папа, поиграет с Фейн, как только поправится. Пришлось многое пропустить, но ведь ещё столь же многое Леонардо теперь сумеет увидеть. — Майки, — одно лишь его имя стёрло тоску, Леонардо ласково улыбнулся, воображая, кем он стал, — наверное, какой-нибудь вольный художник.        Взяв инвалидное кресло за рога, Рафаэль покатил его дальше. — Сейчас он известен под именем Доктор Чувства, лучший психолог по мнению Forbes! — Рафаэль невольно посмеялся. — У него больше высших образований, чем у Ди.        Высказывание Леонардо поддержал смехом — точно, Донни ведь самоучка, никогда не ходил в колледж. Тут Леонардо задался вопросом, неужели в Скрытом городе открыли учебное заведение? Кто бы мог подумать. — Получается, он больше не рисует? — Рисует! Самовыражение через творчество — очень важная часть его методик, он и сам любит расслабиться за рисованием, — не без гордости заявил Рафаэль, завёз Леонардо в комнату младшего брата.        В рамках на стене красовались дипломы, вокруг них шли узоры и цветочные, и те, в которых узнавались звери, и просто переходящие из одного в другие краски, геометрические фигуры, все стены и потолок украшали цвета, будто Леонардо попал на страницу сказочной иллюстрации. Как хорошо, что Микеланджело не забросил творчество, правда, в его комнате царил удивительный порядок, а один из шкафов занимали толстенные папки и книги, кажется, даже у Донателло столько не было, но ведь Микеланджело повзрослел за эти годы. И Леонардо пропустил это, преображение своего брата из весёлого подростка в такого важного и несомненно профессионального психолога. Почему из всех он выбрал это направление? Леонардо считал, что «Доктор Деликатность» и прочие не больше, чем временное увлечение, а они оказались жизненным путём, Леонардо же всё пропустил… его швыряло из пламени в холод, из радости в отчаяние, конечно, Леонардо был счастлив проснуться, иметь возможность снова видеть своих родных, ничто не могло сравниться с этим, ничто не важнее этого, но ничто не могло восполнить годы, которые Леонардо потерял, провёл без семьи в тёмном пустом мире. Микеланджело так изменился, а Леонардо не находился рядом в тот момент, не слышал о победах, не видел радости первых сеансов, не мог пошутить на эту тему. Он всё пропустил.        Леонардо пытался сосредоточиться на хорошем, единственном важном, что вернулся, не только физически, но и морально, мог ведь не сделать этого, но боль от потерянных лет, не разделённых воспоминаний никуда не исчезла, обещала мучить долго, прозорливо, не день и даже не месяц, напоминать о себе каждый раз, когда Леонардо узнавал о том, что случилось за последние десять лет. Что же, пусть добивает, пусть наносит сокрушительный удар, хотя Леонардо допускал, что не выдержит его. — А Донни, конечно, гениальный изобретатель?        Теперь Рафаэль не стал везти в его комнату или показывать в фотографиях, чего Донателло успел достичь, и сначала Леонардо посчитал, что большой брат просто не хотел травмировать… Впрочем, это же Донателло, вряд ли он сильно изменился, точно не нашёл любовь и не обзавёлся семьёй, наверное, прямо сейчас сидел в своей лаборатории и трудился над очередным изобретением. — Омега, — позвал Рафаэль, и один из мониторов под потолком включился, опустился ближе, — покажешь Ди в прямом эфире?        После этих слов Леонардо допускал, что Донателло настолько ушёл в затворники, что даже с братьями теперь общался только по видеосвязи и света белого не видел, наверное, норму по шагам перестать делать, и Леонардо совершенно не ожидал увидеть нечто настолько отличающееся от представления о собственном брате. Омега не просто включил запись или какой-нибудь блог, а один из федеральных каналов, на котором Донателло выступал, отвечал на вопросы, сидя в костюме, взрослый, с удивительно лёгкой улыбкой на губах, смотрел так спокойно, а рядом находился Кейси, он тоже изменился, вырос, стал мужественнее, совсем не походил на мальчишку, которого Леонардо видел в последний раз, и волосы отросли, роскошным хвостом лежали на плече. О судьбе Донателло Леонардо мог нафантазировать всякого, но никак не воображал, что его вечно недовольный и слишком умный для этого мира брат будет улыбаться, смеяться, шутить, к тому же… с человеком? Когда понял, что, галантно сидя в кресле, разговаривал Донателло с человеческой девушкой перед точно такими же людьми, Леонардо потерял нить происходящего. И на это смотрели другие люди? Это видели во всём городе? Леонардо точно проспал десять, а не сотню лет? — П-почему он говорит с людьми?        Ответить сразу Рафаэль не смог по двум причинам: во-первых, от осознания, как теперь Леонардо будет привыкать к новому миру, а во-вторых, Рафаэль знал, почему прямо сейчас у Донателло брали интервью, расспрашивали о новинках его компании, девушка отметила, как великолепно был сшит костюм, сразу видно, что на заказ. Рафаэль присел на корточки, чтобы поравняться с Леонардо, обменялся с ним взглядами, против воли говорил тяжелее, тоскливее, чем хотел бы, возможно, это сантименты застряли в горле. — После того, как Ди не смог вытащить тебя из комы, он начал искать информацию в мире людей. Он первым вышел к ним со своими идеями, с тем, что мог дать в обмен на знания, — Рафаэль накрыл ладонь Леонардо своей, и они не так сильно отличались размером, как раньше. — Ди собрал вокруг себя лучшие умы, самых известных врачей, а сам модернизировал технологии людей в обмен на способ вернуть тебя. За ним и остальные подтянулись, — почти беззаботно добавил Рафаэль, — многим ёкаям нравится в Верхнем мире, да и люди нас полюбили.        «Когда не смог вытащить из комы»… Получается, всё это случилось с Донателло из-за него, из-за Леонардо? Его затрясло от понимания, что всё это время Донателло не оставлял попыток, искал способ вернуть своего брата, заставить его разум снова подключиться к телу, однако терпел поражение раз за разом, но даже это не остановило. Сперва Леонардо считал, что чуть ли не сломал Донателло жизнь, тем, что бросил, а затем тем, что не возвратился, но чем дольше смотрел на него, наблюдал за его поведением, не скованными жестами, слушал его голос, тем больше начинал считать, что Донателло будто превратился в лучшую версию себя, стал тем, кем не стал бы никогда, не окажись Леонардо в коме. Странно, но это приносило определённый покой, давало смысл тому, что случилось с Леонардо, он всё наблюдал за Донателло, как тот поправил галстук, закинул ногу на ногу, казалось, такая бунтарская поза, а у него получилась изысканной. В какой-то момент Кейси наклонился, шепнул что-то Донателло, а тот кивнул, напомнил телеведущей о том, что у него ещё много дел, так что пора задать последние два вопроса и расходиться по домам, и девушке оставалось только согласиться. Ушёл Донателло под аплодисменты, помахал всем на прощание, людям и ёкаям, что сидели вместе в зале, прямо рядом друг с другом.        Передача закончилась, её сменила реклама, а Леонардо продолжал глядеть на монитор, не в силах ни отвернуться, ни сказать что-либо. Несомненно, десять лет — большой срок, но Майки, который ударился в психологию, Донни, появившийся на телевидение, Эйприл, готовая выйти замуж, это не желало ложиться на привычную картину мира, только Раф стал примерно тем, кого Леонардо мог представить. Он почувствовал руку Рафаэля, то, как он легонько соприкоснулся лбом. — Как ты? — Порядок, просто столько всего, — Леонардо выдохнул, не желая продолжать словами «потерял» или «пропустил», — случилось. — Да, каждый пошёл своей дорогой, но мы всё равно семья и постоянно видимся, с Эйприл, конечно, пореже, да и папы частенько заняты, но с остальными — почти каждую неделю.        «Почти каждую неделю», а ведь раньше они жили под одной крышей, впрочем, комнаты Майки и Донни остались, не выглядели заброшенными, так что эти двое, похоже, в самом деле приходили по крайней мере время от времени. Вот бы увидеть их, обнять, даже Донателло, хотя он будет ворчать и, возможно, начнёт ругаться, что Леонардо помял костюм, но это нисколько не пугало. Себя Леонардо не узнавал, ни собственный характер, ни внешность, всё изменилось, и пока каждый из дорогих ему людей нашёл свою цель в жизни или как минимум направление, по которому можно идти, Леонардо остался в состоянии разума десятилетней давности. Единственное, что не изменилось для него, это семья, её ценность и значимость, наверное, поэтому он ощутил столь острую нужду увидеть её.        Не сразу Леонардо сумел обратить взгляд на Рафаэля и не с первой попытке заставил себя признаться: — Хочу увидеть их… вас всех.        Может, Рафаэль изменился внешне, стал крупнее и старше, прикоснулся к Леонардо с прежней нежностью, потёрся о его голову как когда-то в детстве, негромко посмеялся. — Обязательно, нужно только дождаться вечера. ***        Добраться из Южной Африки до Нью-Йорка за несколько часов — та ещё задачка, но не для Эйприл О’Нил, самого активного и, быть может, радикального защитника природы на планете Земля; а ещё помог друг среди военных и его самолёт, только место для посадки не удалось найти, так что пришлось прыгать с парашютами прямо над центром города. Хоротайо первым приземлился на широкие лапы, поймал Эйприл на руки и немедленно поцеловал. — Каждый раз, когда смотрю на вас, убеждаюсь, что вы созданы друг для друга, — отозвался о нежной сцене Микеланджело, выйдя из портала, вскоре тот закрылся вспышкой жёлтого света. — У тебя офис в паре метров от дома, обязательно было открывать портал? — ухмыльнулся Донателло, и прекрасно знал, что услышит в ответ, правда, от Эйприл, а не от брата. — Сказал тот, кто прилетел на вертолёте всего-то через пару улиц.        На это Донателло поправил воротник костюма, убедился, что Кейси шёл рядом. — Можем себе позволить. — Всем привет, — сменил тон разговора Кейси, обнял Микеланджело, за ним и Эйприл, Хоротайо пожал лапу. — Очень рад вас видеть. Так здорово, что Рафаэль пригласил нас всех. — Знать бы только что за повод. Может, Рафаэль влюбился? — Очень сомневаюсь, что он часто выходит из дома, — напомнил Донателло с некоторым недовольством перед таким поведением, затем поглядел на часы. — В любом случае, нужно идти, у нас ещё много дел.        Микеланджело подскочил к Эйприл и Хоротайо, принялся делиться впечатлениями об их недавнем столкновении с «Вижн», тем, какой скандал разгорелся и как хорошо, что никто не пострадал, ни животные, ни местные жители, ни тем более Эйприл со своим избранником, Донателло с Кейси между тем обсуждали план на следующую неделю, решали, куда вставить перенесённую с сегодняшнего вечера фотосессию для журнала «Голос мутанта».        В логово каждый зашёл, как впервые, кто-то в последний раз приходил сюда пару дней назад, кто-то — в прошлом месяце, Эйприл и вовсе уехала из города почти полгода назад и только теперь нашла повод вернуться. Любые трудности жизни и вопросы о будущем растворились в обстановке, которая наполняла логово, пусть прошли годы, изменилось всё, что можно вообразить, дом оставался удивительным местом, переносил в прошлое, даровал безмятежность, в стенах дома все будто возвращались в детство. Когда уловил голоса пап, Микеланджело побежал вперёд, крепко обнял сначала Сплинтера, затем Драксума, прервав их разговор о награде, которую Драксум получил за лучший сценарий, а Сплинтера как режиссёра обошла «какая-то проходная мелодрамка». — Папа Дракс! Папа Сплинт! — Вот и вы, мальчики, — Сплинтер ответил на объятия, погладил панцирь Микеланджело. — Вы вовремя: мы уже почти всё съели. — Мы были к этому готовы, — заявила Эйприл, показывая пакет с закусками, которые они купили по дороге, Хоротайо тоже похвастался угощениями, правда, их готовил сам, и от приятного волнения размахивал хвостом.        Гостиную наполнили весёлые беззаботные разговоры, звучал смех, совсем скоро пришёл и Рафаэль, поставил в центр накрытого стола огромный круг пиццы, которую только-только достал из духовки, а Фейн принесла миску салата, после чего поприветствовала каждого из гостей. Если со всеми она сохраняла некоторую дистанцию, то Донателло обняла очень крепко, а тот взял девчушку на руки, мягко боднул. — Привет, малышка. Уже освоила принцип равномерной ограниченности? — Неа, — замотала головой Фейн, — зато выучила таблицу умножения. — Хах, неплохо для начала.        Последние новости и события прошедших дней наполнили комнату, грядущая свадьба Эйприл и Хоротайо, учёба Фейн, которая могла поступить в школу для людей и ёкаев, новая серия фигурок по «Наследнику Лу Джитсу» захватили внимание каждого, кроме Донателло. Он единственный заметил одну деталь, которой никто другой не придал значения: Рафаэль сдвинул столы, чтобы все могли сесть, для каждого положил приборы, поставил тарелки, но одна оказалась лишней. Ещё гость? В самом деле избранница, будущая мама Фейн? Донателло бы посчитал так, если бы ни ещё одна мелочь — стула там не стояло.        Каждую мышцу Донателло как электричеством задело, ничего не говоря, он поднялся, привлекая внимание остальных, уставился в коридор и едва не посчитал, что лишился рассудка, когда увидел образ. Его Донателло не спутал бы ни с кем, пусть он менялся, пусть Донателло давно не приходил к нему, пусть не шёл, а ехал в кресле, Донателло всё равно узнал. — Лео…        Любые достижения и события, все новости, которые казались ошеломляющими или как минимум грандиозными поблекли, потеряли всякую ценность на фоне того, что все снова могли увидеть Леонардо, но теперь не прикованным к койке и множеству приборов, а вполне здорового, улыбающегося сквозь слёзы. Наконец Леонардо мог прижать к груди Микеланджело, Кейси, ощутить тепло папы и Драксума, пожать руку Хоротайо и почувствовать слёзы Эйприл на своём плече. Все они так изменились, Леонардо едва узнавал свою семью, впрочем, к самому себе не привык за это время, слишком отличался от того мальчишки, каким вступил в бой с Крэнгом, каким запомнил себя в последний раз. Каждый отдавал любовь и нежность Леонардо, никто не желал отпускать его, но все расступились, позволяя Донателло подойти, он встал на колено, чтобы поравняться с Леонардо, лишь на секунду заглянул в его глаза прежде, чем проиграть слезам, чем обнять крепко, от всей души, без какого-либо намёка на сохранение личного пространства своего или Леонардо. — Наконец совесть проснулась? — ухмыльнулся Донателло, принял из рук Кейси платок, вытер им слёзы, правда, не свои, Леонардо; впрочем, сейчас платки требовались всем. — Типа того.        Каждый понимал, что сегодня никто не ляжет спать, отменят все встречи, дела и приёмы, до самого рассвета и после него будут друг рядом с другом, вспомнят обо всём и расскажут, постепенно проведут Леонардо через годы, которые он потерял, и конечно снова начнут ночевать дома, а не в отелях или в съёмных жилищах. Может, повернуть время вспять было невозможно, но сегодня это случилось, будто не прошло десятка лет, Леонардо снова стал тем, кем был когда-то — частью своей семьи.