Love or Ride

Шарль

      Больше всего мне хотелось бы встать со стула и расшвырять всё, что есть в комнате. Я в ярости, потому что, хоть я и не мог ничего с собой поделать и наговорил много лишнего на подиуме, видя, как он рад, что я не выиграл, это не значит, что он может так себя вести! Это ненормально! Он решил, что избить меня на подиуме во время исполнения его гимна было хорошим решением. Но, черт возьми, этого было не так, потому что теперь мы сидим в офисе, ожидая, когда директора наших команд вместе с людьми из FiA вернутся со своего собрания и скажут нам, что они решили. — Это всё твоя вина. — Сухо говорю я, скрещивая руки на груди. — Моя? — голландец удивленно поднимает бровь. Он продолжает прижимать платок к носу, из которого течет кровь. — Моя?! Черт возьми, Леклер, не вини меня, раз уж ты это начал! — Он нервно поворачивается ко мне. Мы оба выглядим довольно удивленными и потрепанными, сидя в разных концах комнаты, как капризные дети, которых наказали и велели не разговаривать друг с другом. Боже, как много я бы отдал, чтобы они зашли сюда и сказали, что у него теперь есть судебный запрет на приближение ко мне ближе, чем на два метра. — Не кисни, Господи. У нас и так достаточно проблем из-за тебя. — Я закатываю глаза. — Если бы тебя не было, их бы не существовало.       Ой ой. Я не показываю ему, что меня задели эти слова. Сжимаю губы в тонкую линию и некоторое время сижу молча, чтобы он подумал, что выиграл этот спор. Как только я вижу едва заметную улыбку на его лице, я снова открываю рот. — Если бы тебя не существовало, сегодня был бы чудесный день и ничего бы не случилось.       Он хочет ответить, но в комнату входят Кристиан, Фредерик и трое других мужчин. Мы с Ферстаппеном оба встаем со своих стульев, стоя почти по стойке смирно, когда они смотрят на нас. Наконец, Хорнер тяжело вздыхает. — Садитесь. — говорит Вассер. Мы оба снова выполняем команду. Я был бы счастлив, если бы меня назначили официантом, просто чтобы дать мне передышку.       Я знаю, что это уже не просто инцидент. Это серьезная ситуация. Просто быть избитым ужасно, не говоря уже о подиуме, перед таким количеством фанатов и во время исполнения гимна. Черт возьми, меня сейчас выгонят. — Мы получили жалобы от фанатов. — Начинает директор FiA, садясь за свой стол. — Ещё бы! Также пришли жалобы из Нидерландов за оскорбление гимна и из Бахрейна, потому что никто из них не желает, чтобы взрослые люди вели себя таким возмутительным образом на подиуме во время исполнения гимна! — Он повышает голос.       Я чувствую себя маленьким ребенком, который очень сильно наложал. Я опускаю голову, глядя на свои ботинки. Я не знаю, что я мог сказать. Сожалею ли я? Когда я вижу разбитое лицо гонщика Red Bull, я знаю, что это не так, и это беспокоит меня еще больше. Мне следовало бы просить прощения прямо сейчас, но вместо этого я молчу, ожидая, когда они назначат наказание. Надеюсь, это не отразится на команде. — И? Вы собираетесь вышвырнуть его? — Внезапно спрашивает Ферстаппен, и это звучит для меня как ушат холодной воды.       Я вскидываю голову, украдкой встречаясь с ним взглядом. Он смотрит на всех скучающим взглядом, намеренно не обращая на меня внимания. Что за мудак. В ярости я забываю о наказаниях, последствиях и людях рядом со мной. Я не позволю ему помыкать мной, заставляя чувствовать свое превосходство. — Меня? Скорее тебя! Это ты меня ударил, это у тебя постоянно проблемы, и это ты ведешь себя как избалованный ребенок! Может, у меня и нет отца, но он определенно любил меня, или, по крайней мере, больше твоего, потому что ты, хоть он у тебя и есть, дерьмово воспитан. Мой отец хотя бы уважал чувства своего сына, в то время как твой по-прежнему относится к тебе как к бесчувственной машине, умеющей только побеждать и зарабатывать деньги. — Моя ухмылка становится шире с каждым последующим словом, которое я произношу медленно и четко, чтобы он понял их значение, потому что он слишком глуп, чтобы понять их, когда я говорю быстро и сердито.       Я вижу, как Макс сжимает кулаки. Его мышцы напрягаются, и от его голубых глаз ничего не остается. Они теперь темные и затянутые туманом. Он сжимает челюсти, делая линию подбородка более выраженной. Его волосы падают на лоб, а возле носа все еще видны следы крови. Он смотрит в мою сторону с желанием убить, и как раз в тот момент, когда он собирается заговорить, Хорнер решает прервать его. — Довольно! Вы оба уже показали на подиуме, как высоко вы цените своё место в Формуле-1. — Мы очень ценим это. — Я моментально отвечаю, включая этого мудака в свое заявление. — Это больше не повторится, даю вам слово. — Быстро добавляю я, умоляюще глядя на босса Ferrari, который большую часть времени всегда улыбается. Сегодня тот самый день когда он остается максимально серьёзным, без тени его обычной улыбки. К сожалению. — Это не повторится, потому что вы двое возьмете на себя ответственность за свои ошибки. — Говорит директор FiA. — На завтрашней пресс-конференции, которую мы устроили специально для вас, вы оба скажете, что вы хорошие друзья, и эта ситуация была недоразумением, просто сильной ссорой, которая была разрешена. С этого момента вы не враги, понятно? — Он подсовывает нам два листка бумаги для подписи. — Не вариант! — Ферстаппен встает со стула, яростно глядя на Хорнера. — Ты согласился на это?! Какого черта?! Я не буду притворяться кем бы то ни было! Только не с ним! — Мне все равно, чего ты хочешь. Ты облажался, так что теперь отвечай за свои действия, как взрослый мужчина. Мне также все равно, насколько вы будете близки, но вы должны восстановить то, что разрушили. Ваша репутация, моя репутация, репутация ваших стран, репутация Red Bull и Ferrari. На то чтобы сложить кирпичи обратно, требуется больше времени, чем на то чтобы разрушить их все сразу, Макс. — Кристиан грозно смотрит на своего пилота.       Очевидно, это работает, потому что голландец снова садится, виновато глядя на своего босса. Я его не виню. Я бы сам отреагировал точно так же, если бы эти слова были адресованы мне. И, может быть, мне не следует, но я согласен с Хорнером. Я тоже много натворил, и сейчас самое время доказать, что мне не все равно. В конце концов, желающих много, и все же именно я занимаю место в Ferrari. — Хорошо, что нам делать? — Спокойно спрашиваю я, чувствуя на себе озадаченные взгляды, в то время как мой взгляд прикован к директору FiA. — Мне все равно, что. Также как мне все равно, как вы относитесь друг к другу в месте, где нет камер, но когда они есть, у него из задницы светит солнце, а у тебя дефицит витамина D, ты меня понял, Макс? Вы должны быть надежными друзьями. И если кто-нибудь из вас все испортит, вы оба вылетите из Формулы-1, без возможности вернуться. — Он встает из-за стола и вручает нам бумаги для подписи.       Я быстро читаю ее содержание и подписываю. Я только что пожертвовал своей свободой, чтобы спасти себя и этого мудака. Это обещает быть интересным дальнейшим развитием событий. — Что ты имеешь в виду под дальнейшим уведомлением? — спрашивает Макс, хмуря брови. — Просто подпиши это, Ферстаппен. — Я закатываю глаза. Как же он меня раздражает. Я не смогу терпеть его рядом со мной так долго! — Я ничего не подписываю, не прочитав и не поняв, чтобы не продаться, как это делаешь ты, Леклер. — Он натягивает фальшивую улыбку, и когда он видит пристальный взгляд Хорнера, он неохотно подписывает, передавая бумаги. — Отлично. Приготовьтесь к завтрашнему интервью, которое состоится первым делом с утра. Будет много прессы, камер и вопросов. Предполагается, что у вас должна быть согласованная версия событий, поэтому я советую вам начать готовиться прямо сейчас. А теперь спасибо всем, все свободны!       Мы все почти одновременно встали и один за другим вышли из комнаты. Кристиан вместе с Фредериком ушли вперед, даже не глядя на нас. Я иду в самом конце, а передо мной гонщик Red Bull. Я неохотно догоняю его и хватаю за руку, чтобы повернуть в свою сторону. — Не прикасайся ко мне, Леклер. — Он вырывает руку из моей хватки, делая шаг назад. — Не могу поверить, что говорю это… — Я бормочу себе под нос. — Мне прийти к тебе или ты зайдешь ко мне? Мы закажем что-нибудь на ужин и обсудим план на завтра. — Я говорю неохотно, не скрывая, насколько мне не нравится эта идея. — Я не хочу оставаться с тобой в одной комнате. Я напишу тебе все в WhatsApp. — Он хрипит, желая уйти. Срань господня, ну и мудак. — Понял, я приду к тебе через два часа. К тому времени приберись в номере, чтобы я не чувствовал себя там как в сарае. — Я быстро прохожу мимо него и направляюсь к выходу.       Я почти бегу, направляясь к машине. Я быстро еду к единственному человеку, которого хочу видеть в данный момент — Пьеру. Мой лучший друг, который минимум раз в день слышит какое-нибудь оскорбление в адрес Ферстаппена. У меня такое чувство, что временами я ему надоедаю, но он молчит, всегда слушает то, что я хочу сказать, и для меня этого достаточно. Достаточно того, что он слушает и кивает, соглашаясь со мной, чтобы не вызывать новую волну недовольства.       Машина с визгом останавливается перед отелем. По пути я, должно быть, нарушил довольно много правил дорожного движения, но это не имеет большого значения. Я вхожу в здание, минуя стойку регистрации. Женщина в кресле даже не спрашивает, к кому я иду, потому что я бываю здесь почти каждый день, даже после нескольких посещений. Конечно, он не хочет переезжать в мой отель, так что я единственный, кто постоянно ходит повсюду с другом. — Всегда я! В конце концов, почему он просто не может выйти из своего номера! — Я комментирую, размахивая руками, когда выхожу из лифта на нужном этаже. Как раз в тот момент, когда я собираюсь открыть дверь, кто-то изнутри обгоняет меня и открывает ее с такой скоростью, что я не успеваю увернуться. И дверь бьёт меня по лицу, заставляя зашипеть от боли и отступить на шаг. — Ты гребаный придурок! — Вскрикиваю я, зажимая нос, проверяя, не течет ли из него кровь, но, к счастью, нет. — Прости меня, Шарль! Я не знал, что ты придешь! Я как раз собирался пойти к тебе! — Пьер быстро подходит ко мне и заводит внутрь, закрывая за нами дверь. — Сколько пальцев ты видишь? — спрашивает он, поднимая руку вверх. — Я вижу гребаного идиота с тремя пальцами, вытянутыми вверх. Боже, прекрати так размахивать ими в воздухе. — Я раздраженно закатываю глаза, отталкивая его руку. — Что случилось?       Он слишком хорошо меня знает.       Я громко вздыхаю, расстроенный тем, что не могу рассказать слишком много, потому что подписал контракт, в котором, среди прочего, упоминалась конфиденциальность. Но я все равно рассказываю большую часть, потому что доверяю ему и знаю, что Пьер никому не расскажет. Возможно, рассказывать так много было ошибкой, люди возненавидели бы меня, но упоминание — это не точная информация. Я никогда не рассказываю ему о том что происходит у Ferrari, и факт того, что он знает о соглашении не повлияет на гонку, если бы он кому-нибудь рассказал. Я в безопасности. В некотором смысле. — Они хотят, чтобы я притворялся его… другом. — Я бормочу, садясь на диван. Я закрываю лицо руками и из моего горла вырывается измученный стон. — Это худший из худших кошмаров, Пьер! — Шарль, это правильное решение. — Я просто знаю… Подожди, что? — Я резко поднимаю голову, хмуря брови. Я думал, он снова поддержит меня, кивнув, а он говорит такие глупости! Что это за друг такой! — Я говорю, что это хорошее решение. Посмотри на это с другой стороны. Я знаю, что ты ослеплен гневом и ненавистью, но, с моей точки зрения, это хороший вариант. Ты продолжаешь делать глупости, которые вредят не только тебе, но и всей команде, всем гонщикам и Формуле. Может быть, вы двое внезапно найдёте общий язык друг с другом, а если нет, то, по крайней мере, проблем больше не будет. — Он пожимает плечами, садясь рядом со мной. Пьер смотрит в мою сторону извиняющимся взглядом, но я знаю, что он прав, и я не могу сердиться на него за это.       Я громко вздыхаю, кивая головой. Я соглашаюсь с ним, не произнося этого вслух, потому что слова застревают в горле. Мне не нравится, когда он прав, особенно, когда дело касается Ферстаппена.       Пьер долгое время был моим лучшим другом. Мы знаем друг друга уйму лет и прошли через хорошие и плохие времена, поэтому доверие к этому человеку настолько велико, что я бы слепо заступился за него, если бы он сказал, что невиновен, потому что он сделал бы то же самое для меня. Я уверен, что он не желает мне зла, и хотя я злюсь, потому что, в конце концов, мы говорим о Максе, и тут не показываю этого, потому что знаю, что он хочет мне помочь, а не навредить. — У тебя завтра конференция? — Он спрашивает с любопытством, на что я снова киваю. — Тогда вам нужно все обсудить, напиши ему. — Он подбадривает меня, пытаясь скрыть улыбку. — Заткнись, или я выброшу тебя в окно. — Я закатываю глаза. — Я должен зайти к нему. — Добавляю я себе под нос, неохотно вставая с дивана. — Посплетничаем после встречи? — Что ты имеешь ввиду? — Я непонимающе хмурю брови, в то время как Пьер, наконец, перестает кусать внутреннюю сторону щеки и на его лице появляется широкая улыбка. Он двусмысленно приподнимает брови, поворачиваясь лицом ко мне. — Ну… Он хорошо целуется и… — Господи, заткнись! Придурок. Я ухожу. — Раздраженный, я быстро иду к двери, слыша его смех за спиной. О чем он вообще говорит! — Я жду, Чарльз! — кричит он мне в догонку. — Боже мой… — Бормочу я себе под нос, смущенный его детским поведением. Я предупреждал его не смотреть так много ромкомов, потому что, когда что-нибудь взбредет ему в голову, и я не смогу его остановить. — Его зовут Макс. — Пьер, я ненавижу тебя! — Я выхожу, хлопнув дверью.       Я люблю его, но в подобных ситуациях мне хочется задушить его своими собственными руками, чтобы он долго страдал и знал, что выбрал не ту сторону.       А теперь худшая часть, встреча с… новым другом. Замечательно.