Замкнутый круг

      Недаром его наполняли мысли о справедливости — ведь он направлялся во дворец правосудия.       Монументальное, красивое и величественное здание. Свежевыкрашенное, чистое, оно стояло посреди весьма мрачных и удручающих жилых строений, которые даже при самом ярком солнечном свете внушали уныние и печаль. На этажах часто не было окон, входные двери отсутствовали, фасад обсыпался. В имеющихся окнах нередкими были трещины или и вовсе часть стекла отсутствовала. На первых этажах перед окнами кто-то даже развешивал свои мягкие игрушки, если там имелся хоть сколь-нибудь огороженный дворик в метр или два. В другой обстановке эти игрушки внушали бы теплоту и уют, но здесь это придавало ещё больший оттенок отчаяния и даже лёгкого ужаса. Было видно, что квартал этот весьма неблагополучен. Впрочем, как и тысячи других. Лишь присутствие такого государственного строения придавало обстановке вокруг ещё больше гротеска и противоречивости.       Внутри стояли два привратника с лазерными винтовками и в бронированных костюмах. Проход был закрыт синим силовым полем. Грин полез во внутренний карман пальто, достал что-то круглое, напоминающее монетку и ткнул в него пальцем перед камерами внутреннего кпп. «Старший помощник судьи, архивный канцеляр» — гласила вдруг появившаяся голографическая надпись, сменившаяся затем его фотографией, именем и прочими бюрократическими данными. — Проходите, — произнёс суровый мужской голос в громкоговорителе. Силовое поле стало белым и Грин прошёл внутрь. Даже дослужившись до своего титула, он каждый раз переживал, что проходя через контроль, с ним обязательно что-то случится — или удостоверение аннулируют или аппарат сломается или ещё что-нибудь. Он всегда ждал ото всюду какого-либо подвоха.       Ассистентская судейская должность ему очень льстила. Он явно чувствовал себя причастным к чему-то неуловимому, возвышенному и опьяняюще привлекательным. Годы изучения кодексов и манускриптов, посещений лекций и провокационных вопросов самым именитым специалистом в области права сделали свое дело. Он заслушивал множество судебных тяжб, как денежно-имущественных, так и личностно-преступных. Заслушивал и принимал участие в вынесении приговора. Хотя даже тут решающий голос был не у него, а у председательствующего государственного судьи, и решения почти во всех случаях принимались лишь на основе мыслей этого судьи, Грину нравилось думать, что он все же принимает какое-никакое участие в отправлении правосудия и восстановлении справедливости. Так он думал.       Как минимум его заинтересованное, внимательное и часто обеспокоенное лицо давало сторонам процесса ощущение, что все действительно будет по справедливости, а не как всегда. А как всегда? Едва различимые эмоции чиновников, в том числе судебных, никого уже не удивляли. Да, это вселяло уныние и желание опустить руки. Однако людям было необходимо получить окончательное подтверждение безысходности из ситуации. Своего рода ритуал, заученный уже многими поколениями. «Последняя линия справедливости и защиты для всех граждан — это судья»       Так проповедовалось среди основ легальных догмат. Так пропагандировалось правящей группировкой. Так было выгодно. Ведь недовольные будут всегда, и если не дать им возможность и место вывалить свое наболевшее, они эту возможность сами найдут, и власть предержащим это бы мало понравилось. Потому одним из редких весьма мудрых шагов было не просто не распускать, а поддерживать судебную систему. Давать массам возможность поспорить со своей судьбой, да ещё и в рамках закона.       Оттого присутствие Грина на заседаниях оживляло процесс хотя бы потому, что в его лице просящие видели жизнь, а не бездушие и ничего не выражающий холод. Тень надежды, до которой так был голоден простой житель. Однако никто из них при этом не видел дальше собственного носа, не обладал пониманием общей картины, а именно, что из старший помощник судьи такой один на всю монументальную и многочисленную бюрократическую машину, в тисках которой находилось население, каждый представитель которого не был способен покинуть свой бесконечно повторяющийся бессмысленный жизненный цикл, свой замкнутый круг.       Казалось, он и сам не понимал монументальность своей ничтожности в системе. Молодая горячая кровь и максимализм придавали целую гору уверенности и одновременно слепое рвение, что судей чаще забавляло, хоть иногда и настораживало. Мастодонты правосудия уже настолько обкатали весь процесс в ход ежедневных автоматизмов своей жизни, что трудно представить, как здесь мог родится судебный прецедент, не говоря уже о сияющей справедливости, которую так ждёт от них простой люд.       Любой человек, а точнее его мозг, стремится к автоматизмам, заученным ритуалам, безопасным тропам, которыми можно ходить ежедневно и ежегодно без необходимости подвергать себя стрессу и опасности. Это инстинктивное стремление — создать для себя безопасность и следовать ей. Ведь в любой новой пещере мог оказаться медведь, в новом замке не жалкий гарнизон, а хорошо натренированная гвардия, а в новом судебном решении совершенно новые реакции общественности и вышестоящих виновников.       Вот и достопочтенные судьи почти никогда не отклонялись от уже принятых традиций вынесения решений и приговоров и глупо было ожидать, что даже при совершенно новом ходе, казалось бы, похожего дела, может появиться нетрадиционный вердикт. Своеобразная предсказуемость сформировалась во всех сферах гражданских споров и преступлений. Каждый наследник знал, на что может рассчитывать, оспаривая доли других наследников. Каждый супруг, стремящийся к разводу, знал, что ему останется после судебного разбирательства. Каждый бандит знал, сколько лет или денежных средств будет стоить ему то или иное деяние. Это некоторым образом легло в основу услуг подобного контингента. В вознаграждение за заказ закладывались все расходы маргинала-исполнителя, которые он может понести при самом наихудшем исходе судебного процесса. Подобная стабильность в свою очередь привнесла стабильность в деятельность наемников. Не снижение их активности, а именно стабильность и даже системность. Каждый сколь-нибудь сведущий человек без труда мог узнать, во сколько ему обойдется то или иное дельце.       Вот и в этот раз мелкое, казалось бы, уголовное дело уже ждало своего заготовленного решения в голове судьи Бёрда, который как всегда изо всех сил старался не зевать и имитировал заинтересованность в заявлениях сторон обвинения и защиты.       Присутствие Грина облегчало ему задачу, поскольку тот и правда всегда с неподдельным интересом заслушивал процессы и часто оттягивал на себя внимание, позволяя Бёрду аккуратно зевнуть и зажмурить ненадолго глаза от скуки и остаться незамеченным. К слову, ни разу никто и не заметил его глубоких зевков, сопровождавшихся иногда даже еле слышным голосом — ещё чуть-чуть и одернется своей черной фиолетовой мантией словно в одеяло и захрапит. Или просто никто не решался ему об этом сказать. Какой дурак станет упрекать в невнимательности судью, от которого зависит, получишь ты свой домик или нет, ждёт ли тебя каторга. Прислуживание и пресмыкание с ростом технологий не просто не исчезало, а лишь сильнее укоренилось среди людей. Снова ритуалы, снова безопасные тропки вместо первооткрывания своей жизни со смелостью и энтузиазмом в сердце. Судьям чуть ли ни кланяются, как только они появляются в зале правосудия. Хоть файлеты — так в жаргоне называли судей из-за цвета из мантии — и почти сразу покровительственно прерывали процесс поклона, но ни один из них не стал бы отрицать, что это им только льстит и греет самолюбие уже с первых же секунд нудного процесса.       Бракоразводные процессы пользовались популярностью среди служителей закона и справедливости. Пикантные подробности, грязное бельё, насильно вытаскиваемое то одним, то другим участником процесса на всеобщий показ, слезы богатой или привлекательной жены, звенящий кошелёк мужа и прочие элементы так горячо любимой судьями семейной богемы. Так было и в этот раз — молодая и красивая девушка с длинными ухоженными волосами в чёрном полуделовом костюме еле сдерживала слёзы от того, что её без пяти минут бывший муж вываливал на неё в публичном слушании. — Эта грязная девка никогда не ценила, как я работал ради неё и детей! Я создал целый бизнес, купил ей транспорт, просторную квартиру, а она меня всё время пилила… И за моей спиной гуляла с другими мужиками! А, может, и дети эти не мои, а? — почти что со слюной на губах изрыгал из себя разгневанный молодой мужчина в брюках, лёгкой кожаной куртке времён начала 21 столетия и в тёмных очках, несмотря на то, что он в помещении. — Снизьте свой тон, я хорошо вас слышу, — покровительственно выдал судья, спокойно и невозмутимо заслушивая всю эту грязь, которая называлась позицией стороны в процессе. — Да как же тут не кричать, господин судья? Как можно сохранять спокойствие, когда эта шлюха наставила мне рога, родила не от меня, а теперь хочет оттяпать львиную долю всего моего состояния? — Вы проводили экспертизу? — вмешался помощник судьи. — Да какая к чёрту экспертиза? Вы что, не слышите, она же грязная распутная девка! — На вопросы старшего помощника вы обязаны отвечать с той же точностью, что и на мои, господин Мольтер. Лёгкие мурашки пробежали по коже Грина под одеждой. Он прекрасно понимал, что обладает лишь крошечной толикой той власти, которой облачён его руководящий судья. Однако в каждый момент, когда этой властью с ним делились, подчёркивали его значимость, он мог начать буквально таять, как сливочное масло и в то же время наполниться невиданной для себя отвагой и решимостью, которые могли его распирать настолько, что это могло провоцировать его на поступки слегка более дерзкие, чем привычные ему и характерные его образу жизни. — Ннет… — скомкано промямлил мужчина. — Но.она и не нужна! Вы же только посмотрите на неё, и сразу поймёте, что верить ей нельзя! — А другие свидетельства неверности вашей достопочтенной супруги у вас имеются? — с завидной уверенностью в голосе продолжил Грин. Взгляд его ожесточился при произнесении данного вопроса. Вот он, маленький момент справедливости! Вот она минута его славы, когда он может хотя бы на несколько мгновений ощутить себя рыцарем в сияющих доспехах, поборником честности и вселенской справедливости, о которой он так мечтал с самых юных лет. Однако даже здесь чистота помыслов могла быть подвергнута сомнениям. Как бы он ни старался, он не мог подавить в себе мысль, что делая то, что он делает сейчас, защищает красивую женщину. И это ему льстило, это грело его с детства ущемлённое и сломленное самолюбие. — Я…я чувствую, что она мне неверна! Я знаю, что вчера она была с мужчиной, но… — В таком случае прошу воздержаться от необоснованных обвинений в адрес вашей достопочтенной супруги. Насколько я понимаю, на момент времени «вчера» вы уже находились в процессе развода и прекрасно понимали, что семья ваша не сохранится. Поскольку вы не предоставили никаких свидетельств в пользу того, что госпожа Энн Мольтер опорочила свою и вашу честь прелюбодеянием, а также другими схожими по родовым признакам действиями, такими как намерение, общение, времяпровождение с другими мужчинами или женщинами с целью проявления романтического и сексуального интереса ДО момента начала бракоразводного процесса, то прошу прекратить судопроизводство в данной части процесса. — Господин старший помощник, не преждевременная ли у вас реплика? Мы ведь ещё не завершили слушание даже одной из сторон, — с неподдельным изумлением и интересом судья обратился к своему служащему. — Вы правы, ваша честь, время подведения черты под позициями сторон ещё не настало, однако мне уже ясно видится, что сторона обвинения, он же муж, намерен растянуть процесс, выдвигая всё новые обвинения против своей жены без предоставления доказательств. Это лишь просто трата времени. В связи с этим рекомендую не начинать судебное производство в данной части дела. — Эйфория Грина вышла на своё плато, и он отдельными частичками своего внутреннего я стал чувствовать, что это предел. Если судья отклонит его рекомендацию, дальше свой обвинительный тон Грину придётся умерить. — Хм…у вас есть какие-либо свидетельства, подтверждающие порочащее поведение вашей жены, которые вы можете предоставить суду на рассмотрение прямо сейчас? — Ну…какие тут могут быть доказательства…достаточно посмотреть в её бесстыжие глаза! Глаза девушки в этот момент было видно довольно плохо — она прикрывала их рукой, чтобы не видно было слёз от горечи и страданий, испытываемых ею от всего происходящего. — В связи с отсутствием запрошенных свидетельств рекомендация старшего помощника одобрена. Переходите к сути вашего иска. — Нно… слегка опешив мужчина начал заикаться, — как же… — Если у вас нет никаких требований, процесс закрывается, — выпалил Грин, сильнее нахмурив брови, встретив озлобленный взгляд почти потерявшего дар речи Мольтера. — Я прошу оставить за мной право на весь мой бизнес и половину квартиры. Машину пусть оставляет себе. Ну и…обещаю помогать ей по возможности. — Ваши требования зафиксированы. Садитесь на своё место. Вызывается госпожа Энн Мольтер для дачи ответных объяснений по сути предъявленных требований. Девушка впервые за долгое время подняла взгляд, шелковым платочком промочила слёзы на своих глазах, поднялась со своего места и встала за трибуну. Грин не переставая разглядывал девушку — невероятно красивые волосы, аккуратные черты лица, утончённая фигура. «Чего ему не хватало с такой шикарной особой? Неужели она способна довести мужчину до такого состояния?» — этот и другие вопросы звенели в его голове, пока он, стараясь не подавать вида, любовался этой заплаканной девушкой, слёзы и печаль которой делали её по-своему прекрасной. Так он её видел. — Вы не хотите ничего добавить? В первой половине дела вы были столь активны, а сейчас что же? Этот вопрос словно вырвал Грина из философских размышлений об этой девушка. — Эм…я лишь поддержу ответные требования обвинённой стороны. Мы ведь уже ясно с вами увидели, кто здесь агрессор, а кто жертва. Увидели, кто заслуживает справедливости, а кто — наказания. Не вижу никаких оснований, чтобы отклониться от судебной традиции и встать на сторону жены, матери детей. — Благодарю, ваша рекомендация принята к рассмотрению. Заседание окончено, сторонам надлежит явиться завтра для заслушивания решения суда. О времени вынесения решения вы будете уведомлены до конца сегодняшнего дня. Носитель фиолетовой мантии величественно направился к выходу, встав со своего председательствующего места. — Спасибо, я не сомневался в вашем высочайшем профессионализме, — уверенным с долькой лести сказал Грин судье вдогонку. — Не за что, Грин. Не за что, — почти равнодушно было сказано в ответ. Выйдя в коридор вслед за всеми, Грин хотел было подойти к наполненной печалью девушке и утешить её, однако ему на глаза в дальнем конце коридора попалось что-то фиолетовое. Это мог быть лишь судья, кто же ещё. Он с кем-то разговаривал. Широта его мантии не позволяла разглядеть собеседника судьи, однако отблеск света от очков на лице этой таинственной фигуры отбросил всякие сомнения. «О чём Викс Мольтер говорит с судьёй? Неужто пытается подкупить? Скорее всего». Грин спокойно выдохнул после минутной тревоги. Его непоколебимая вера в высшую справедливость взяла верх и отогнала дурные мысли о взяточническом исходе дела. Он верил, что его руководящий судья, несмотря на кажущуюся его невозмутимость и абсолютную безразличность, ни за что не пойдёт на такую подлость.       После десятка подобных заседаний день пролетал незаметно, и теперь Грина ждал тот же самый ритуал — сомнения, грязная лужа, случайно оказавшаяся под его ногами, больная шея, регулярно напоминающая о себе нестерпимой, хоть и короткой болью и ненависть ко всем окружающий в грави гондоле, которая уже с привычным грохотом, скрежетом, потом и ворчанием переполняющей её толпы, довезёт его до дома. Однако в этот раз мысли его настолько были заняты той девушкой, что всей этой привычной мерзости и страданий он словно не замечал. Ещё бы! Ему удалось урвать сидячее место, да ещё и у окна! Конечно, виды были далеки от привлекательных — клубы дыма от заводов, безликие бетонные стены, иногда разукрашенные следами взрывов или чей-то кровью, грязь и полуразрушенные частные дома, соседствующие с монументальными корпоративными зданиями или сияющими жилыми комплексами. Однако грех было жаловаться — ведь другие не имели и этого и терпели стоячую поездку на виражах, и были вынуждены лишь лицезреть других пассажиров и протекающую ржавую крышу.       Грин смотрел в окно, а словно вглядывался то ли в самого себя, то ли куда-то ещё, чего было не видно всем остальным. Обычная комбинация защитной реакции мозга и саморефлексией, позволявшая без потери адекватности каждый день усваивать полученную за день информацию и игнорировать раздражители, лишь дополнительно высасывавших жизненные силы.       Он пытался поспать сидя — в большом количестве каждодневного стресса он изыскивал любую лишнюю возможность восстановить свои силы. Его не смущало, что во время сна он запросто мог проехать свою улицу, или что его могли обворовать, или ещё что-нибудь, к чему он не будет готов. Да и карманники уже почти перестали посещать данный вид транспорта, прекрасно понимая, что его наполняют лишь самые отчаявшиеся и нищие представители общества. И лишь редкие экземпляры, как Грин, пользовались им с целью накопить хоть сколь-нибудь ощутимую сумму, чтобы сделать свою жизнь чуть-чуть более значимой. Или спокойной. Кому чего не хватало. Поспать ему редко удавалось из-за сочетания внешней тряски гондолы и внутренней тревоги. Однако погрузиться в некое подобие дрёмы или транса ему удавалось. Глаза почти полностью закрывались и мозг словно отключался на пару секунд с некоторыми промежутками — и вот, Грин словно незаметно проскочил ещё несколько минут своего пути. Потом ещё и ещё. И такими скачками он почти всегда добирался до дома, почти не замечая длительность и проблемность обратной дороги.       По привычке прикрыв глаза, Грин почти перестал вслушиваться в звуки вокруг него — ворчание, шепот, недовольные бормотания пассажиров и различные скрипы и скрежеты гондолы вскоре слились в один поток шума, от которого ему уже довольно легко отключиться. Немое кино в окне подхватывало эту новоявленную тишину и дополнительно расслабляло, и погружало если не в сон, то в свои собственные глубокие размышления.       «Надеюсь, с ней все хорошо. Она выглядела такой расстроенной и подавленной. Надо было догнать её! Подбодрить её… Интересно, как она там, справляется?» Однообразные и мрачные пейзажи сменялись один за другим, а трещина на стекле придавала этому зрелищу ещё больше драматизма и жизнеотторгающего впечатления.       Сквозь транс он видел всё это, но не вглядывался. Вглядывался лишь в узоры царапин и трещины стекла, которые в какой-то момент стали еле заметно поблёскивать зелёным светом все чаще. В какой-то момент он впервые увидел в стекле еле различимое собственное отражение. Черты лица едва ли можно было видеть, но глаза…сверкнули ярко зелёным светом, в следующие секунды ослепившие Грина. Весь окружающий мир словно исчез. Была лишь чёрная пелена и зелёная дымка, клубившаяся по кругу и открывавшая словно какое-то окно. …“Я очень боюсь его! Он преследует меня. Всю ночь сегодня стоял у меня под окнами! Мне даже страшно было добираться до суда. А сколько грязи я выслушала сегодня!» … «Что? Это она? Почему я её слышу? Неет, опять я влюбляюсь в свою подопечную…» …» Стой, подожди, кто-то пришёл… Ты? Нет, стой! Пожалуйста!» … Звук громкой пощёчины и последовавшие истошные крики девушки вселяли такой животный страх и ужас, что Грин немедленно проснулся.       Он слегка потряс головой, широко раскрыл глаза, всмотрелся в окно — сплошные старые дома, окруженные грязью. Он почти приехал.       Грин едва запомнил, как вышел из гондолы и добрался до кровати в своей квартире. Это было довольно большое помещение, в котором, однако, почти отсутствовал ремонт. На стенах ещё были привычные 21 столетию странные бумажки, которые когда-то называли обоями. Пол в некоторых частях был деревянный, а дверь приходилось закрывать с усилием, поскольку она уже давно сходила с петель и висела довольно криво.       Сердце его наполнялось болью. Неужели он успел настолько привязаться к незнакомой девушке, что позволил в собственной голове проявиться подобным переживаниям? Кровать, сон…его любимая часть суток! Он всегда любил поспать — во сне все его проблемы улетучивались, а им на смену приходили самые смелые грезы, которые он грел глубине своего сердца. — Сон меня успокоит. И я забуду о ней, как и о многих других…да, — с лёгкой ноткой сожаления сказал он сам себе. Ещё бы, он уже успел восхититься этой девушкой, как снова в очередной раз обрубает себе эту возможность, не считая себя достойным её внимания.       Укутавшись в любимое одеяло, он погрузился в сон с лёгкой улыбкой на лице.       Привычная чернота сновидений окутывала его раскрывшееся сознание. Пережитые за день события пролетали перед ним с невероятной скоростью, пока снова не осталась сплошная чернота. Подозрительно знакомый зелёный дым стал наполнять эту черноту, вскоре открывший Грину совсем не то, что он привык видеть в своих собственных сновидениях.       Богато обставленная светлая и роскошная квартира поражала воображение. Кем же нужно быть, чтобы иметь такое жильё? Вряд ли даже при своём аскетичном образе жизни Грину удалось бы накопить на такое. Восхищение вызывала каждая деталь — светлые каменные стены, украшенные картинами, белая ваза с фруктами на стеклянном столе. Небольшие колонны отделяли зону готовки от основной жилой комнаты, размерами напоминавшей школьный зал. Взгляд привлёк стеклянная полупрозрачная дверь, к которой непременно возникло желание приблизиться. Ведь любопытство никто не отменял? Даже во сне. А сон ли это? Какая разница. Всё равно поутру это не будет иметь никакого значения, как обычно. Однако не каждую дверь стоит открывать, ибо не каждый готов к тому, что за ней увидит.       Как и Грин не был готов — ведь за этой дверью продолжился его дневной кошмар. Он невероятно чётко видел и слышал, как Викс Мольтер избивал, насиловал и оскорблял свою жену Энн. Волосы молодой девушки были растрёпаны, все щёки в слезах, а всё её тело было в покраснениях. Чуть выше одной из её бархатных щёк виднелся приличный синяк. — Проклятая шлюха! Так ты любишь? Да? По-хорошему не хочешь, значит получай… Сложно было разобрать речь его жены, которая в основном состояла из воплей, слёзных всхлипываний и редких ответных оскорблений, за что она тут же получала новые порции унижений и избиений. Ярость переполняла Грина. Он в очередной раз пожалел, что не подошёл к ней, не утешил её и не предложил помощь. Ярость и ощущение бессилия перемещались в нём в бурный коктейль, пробуждавший в нём самые разные желания — от одаривания этой девушки щедрой любовью до кровавой расправы над её супругом. Однако ничего из этого сделать он не мог. Редко кто из нас может контролировать сны. В какой-то момент насильник наконец сбавил обороты, закурил сигарету. — Раз сама не отдаёшь мне всё, то ты сдохнешь, а я и так всё получу. — Ты сам…сдохнешь…от своей же черни внутри… Мужчина будто вновь наполнился силами, схватил обессиленную девушку за волосы и притянул к себе. — Ты сдохнешь, поняла, шлюха??? — не дождавшись ответа, он кинул её обратно на кровать. — Одевайся, тебя должны видеть в суде.       В страшном гневе и ужасе Грин проснулся, закричав так, как не кричал уже много лет. Он сам не заметил, как стакан с водой, обычно стоявшей у кровати, улетел в самый дальний конец комнаты, разбившись на мелкие кусочки. — Блядь… — оправляясь от шокирующего сна, он постепенно осознал, что ему теперь ещё придётся собирать сотни осколков стекла. А взглянув на свою руку ещё сонным и мутным взглядом, окутанную чем-то красным, подумал, что ему ещё придётся и свою собственную рану обрабатывать.       Лениво поднявшись с кровати, он направился в ванную комнату, где у него хранилась домашняя аптечка. Он намеренно держал правую руку в стороне, и все делал левой рукой, чтобы не испачкать все в собственной крови. Не без усилий достав бинты и медицинскую жидкость, он поднёс свою руку к раковине. Никаких следов крови, рука такая же целая, какой и была перед сном. Грин потряс головой, ещё раз посмотрел на свою руку и воодушевился тем, что ему не нужно перевязывать себя самого. Воодушевление через минуту сменилось разочарованием — а кто же будет осколки собирать? Вооружившись тряпками и уборочным ваакуматором, он направился в комнату, пристально вглядываясь в пол в поисках осколков. Как бы он ни старался, ни одного осколка найти он не мог. Даже включив освещение на максимум, ничего не полу не заблестело. Всё ещё опасаясь осколков на полу, он аккуратно подобрался к стакану, который целый и невредимый стоял на полу. На нём были лёгкие трещины, которые исчезали за зелёным сиянием в этих самых трещинах. В очередной раз сильно протерев глаза, Грин посмотрел на стакан — он был абсолютно целым. — Что за хрень мне вчера снилась? Ну и торкнуло меня с этой бабы. — с лёгким пренебрежением в голосе успокоил он самого себя, как бы обесценивая все увиденное, услышанное и почувствованное, чтобы восстановить в голове привычную картину мира.       Натянув на себя чёрные брюки, рубашку, пиджак и туфли, он со всей уверенностью двинулся вперёд ловить грави гондолу. Он не мог пропустить оглашения решения по делу, которое волновало его гораздо сильнее, чем должно бы. С непривычно быстрой скоростью он вышел из дома по направлению к дороге через дворы. «Почему я так за неё переживаю? Да, она красивая молодая девушка…но почему именно она? Почему именно о ней мне постоянно видится подобная чепуха? А вдруг и правда её муж делает с ней подобное… Нет, это же мое собственное воображение! Как оно может отражать суть действительности? Нужно быстрее добираться до суда и…» Бесконечный поток его мыслей сопровождался словно бы таким внутренним сиянием, которое разжигалось в его глазах, в его душе и окрылявшим его как будто ангела. Не успев довершить свою собственную мысль, он уже стоял перед зданием суда. «Как быстро я в этот раз добрался! И никто мне на ноги не наступил. Я даже не вспотел от духоты в гондоле! Вот это да…».       И правда, всю свою дорогу до суда он не помнил. Не помнил, как садился в гондолу и ехал, как сходил с нее. Не помнил даже ни одного пассажира, ехавших вместе с ним. Должно быть, он настолько был поглощён своими внутренними переживаниями, что совсем не обращал внимание на внешний мир…       Его собственные рассуждения и переговоры с самим собой прервал громкий, но весьма благородный звук электроники движущегося кара. «Несомненно, Мольтеры». В следующую же минуту его предположение подтвердилось, когда он увидел выходящего Викса с левой стороны и затем открывшего правую дверь и словно вытаскивавшего из машины, хоть и аккуратно, свою жену. Он что-то шепнул ей на ухо, а затем толкнул её вперёд. Она сбивчивым шагом стала подниматься ко входной двери и почти что упала на ступеньках. Грин успел поймать её и помог её обратно подняться. Он попытался взглянуть ей в глаза — они были на удивление сухими, но не от спокойствия и гармонии. Сухими они были, словно все возможные слёзы уже покинули её глаза и плакать она была просто не в состоянии. На бархатной щеке был виден уже удивительно знакомый синяк. «Не может быть!» — прокричал он в своей голове. — Спасибо, мистер… — Грин. Старший помощник судьи, Грин. — Так это вы вчера выдвигали свои смелые предположения. Удивительная заинтересованность для судебного чиновника. Парень слегка оскорбился данным суждением, но в следующую секунду его внутренний зарождавшийся гнев сменился милостью. — Зря вы так. Суды стоят на страже… — Ты кто? С какой стати трогаешь мою жену? — ворвался в почти что интимный разговор мужчины, впервые снявший свои очки и словно готовившийся пойти в атаку. -Это…старший помощник судьи…я правильно сказала? — доля бодрости в её голосе разозлила её мужа и воодушевила Грина. — Всё верно. Вам надлежит через 15 минут быть в зале суда для заслушивания решения по вашему делу. — Будем, не переживай, господин помощник… — с едва скрываемой злобой ответил Викс и снова подтолкнул свою жену вперёд.       Знакомая ярость снова обуяла Грина. Точно так же зол он был у себя во сне, но только теперь эта была реальность, и он мог тут же ответить обидчику. Кулаки и челюсть его сжались почти до скрежета, брови нахмурились. С непримиримой яростью смотрел он вслед открывающему двери суда Виксу. Как только двери закрылись, стекло в них блеснуло чем-то красным и в следующую секунду треснуло. Навстречу поднимающемуся Грину выбежал судебный страж в чёрной униформе. — А, мистер Грин? Доброе утро! Не видели, кто разбил это стекло? — Доброе утро…что? Какое стекло? — слегка не понимая вопроса, отвечал парень, выбираясь из волны собственного гнева. — Стекло. Вот же! Его только что кто-то разбил. — Действительно… — Грин оценивающе посмотрел на стекло в двери, которую секунду назад сверлил взглядом. Впервые за всё время работы здесь он увидел, как эта дверь получает какой-либо урон. — Вы видели кого-нибудь? — Нет, здесь был только я и граждане Мольтеры…посмотрите камеры наблюдения. Мне нужно идти… — задумчиво пробормотал Грин, всё ещё разглядывая треснувшее стекло. — Конечно. Я лишь надеялся, вы тоже кого-то видели. Проходите.       Звенящая тишина стояла в зале суда. Грин, сидя на своём месте рядом с судейским, невозмутимо разглядывал супругов, стоявших далеко друг от друга, как всегда и символизируется конфликт между сторонами в суде. Викс был спокоен, даже словно чего-то ждал. Очки снова мешали видеть его глаза, но хитрая улыбка выдавала его наглость и ощущение безнаказанности, с которым тот будто бы уже привык жить.       Энн стояла, почти не двигаясь. Она опустила голову, то ли смотря в пол, то ли закрыв глаза вовсе. Она скрестила руки перед собой, а её длинные волосы почти полностью прятали синяк на щеке. Она уже не плакала. И от этого Грина охватывал ещё больший ужас. «Что же с ней такое? Неужели она смирилась со всем происходящим? Или он как-то заставил её помириться с ним…»       Распахнулась дверь и в зал величественно вошёл файлет. Он забрался на самую высокую точку зала, на своё место, раскрыл бумаги, которые нёс перед собой. — Именем правительства планеты Земля, я, судья государственной власти при старшем помощнике и архивном канцеляре приговариваю — Викса Мольтера отказаться от семидесяти пяти процентов своего имущества, в которое входит его бизнес, квартира, транспорт и кредитные средства в пользу Энн Мольтер и её детей после их развода.             Запретить Виксу Мольтеру обвинять свою супругу в неверности до предоставления им соответствующих доказательств председательствующему или иному государственному суду. Оформить развод супругов Мольтеров через четыре месяца после завершения данного процесса. Снова эйфория Грина была прервана самым неожиданным образом. Какие ещё четыре месяца? Она же не выдержит столько… Догнав спешно покидающего своё место судью, Грин даже позволил себе коснуться его. — Почему такой долгий срок? Вы же сами видели, как он к ней относится! Он изведёт её за эти четыре месяца. — Вы переоцениваете угрозу с его стороны. К тому же мы, как последняя инстанция служителей закона, должны делать всё возможное, чтобы сохранить семью. Для этого я и дал им время, чтобы они примирились. — Ноо… — Дело закрыто, Грин. Судья не стал дожидаться ответа и вышел в коридор. Вслед за ним поспешил Викс, вскоре нагнавший его. Грину снова не суждено было слышать их разговор, однако их крепкое рукопожатие красноречиво сказало ему всё. — Действительно, не за что… — вполголоса проговорил парень разочарованным голосом, глядя на улыбающихся друг другу судью и Викса.       Правосудие. Последняя инстанция справедливости.