Подпись

Если вы, дорогие читатели, спросите меня, какой день и год был самый несчастный в моей жизни, я вам отвечу: «29 июня. 2013 год».    Не могу сказать, что полностью признаю все его решения правильными. Я, естественно, следил за политической ситуацией в России, слушал его рассказы, слёзы, крики о сложностях, настигнувших его, о переутомлении. Несмотря на это, я всегда его поддерживал, старался понять. Он, политик, президент. У него явно больше проблем и потрясений, чем у меня, у граждан страны и людей за её пределами.    Он действительно старается, по крайней мере, я хотел в это верить. А, может, и сейчас хочу.    Когда я впервые увидел его по телевизору, моя жизнь превратилась в радужные цвета из серых и невзрачных оттенков, я понял, что нужно вернуться домой.    Когда я впервые решил увидеть его, наши глаза столкнулись, и я понял, что хочу каждый раз смотреть только в эти очи. Они были самыми ясными и светлыми для меня. Его глаза искрились добром и светом, озаряя меня, словно утренние горящее солнце.    Когда мы впервые встретились, я понял, что вся моя жизнь до этого момента была лишь грязным пятном.   Когда наши губы впервые столкнулись, я понял, что они мягче любых белоснежных перьев или облаков.   Когда мы впервые занялись сексом, я понял, что его член предназначен только мне. А я, хороший мальчик, предназначен только ему.   Со временем это прошло…   Да, у нас было множество недопониманий и конфликтов на разные темы. Одна из них - его брак. Со своей женой я развёлся через три месяца после начала наших тайных отношений, но мы иногда общаемся как хорошие друзья. Я старался понять, что его брак - лишь часть его лживой жизни. «Этот брак только для прикрытия», — так Вова говорил когда-то. Не скажу, что мне было приятно видеть при наших встречах обручальное кольцо на его пальце, но предъявить я не смел. Отдам должное, иногда президент его снимал. Мне оставалось мечтать лишь о том, что когда-то он его снимет навеки.   Владимир Путин был для меня кем-то, вроде Бога. А Богу можно простить всё.    Однако есть во мне то, что я никогда не прощу, даже Богу.                  Это лицемерие.    «Я тебя люблю», — говорил он.   «Это лишь временное кольцо. Я люблю только тебя. Она пустое женское тело». Однажды, когда мы обсуждали ЛГБТ, он сказал: — Знаешь, любить мужчин - далеко не преступление. Я не преступник. Я тебя люблю.   29 июня 2013 года мой президент подписывает закон о запрете пропаганды ЛГБТ среди несовершеннолетних.    «Как это мило, — подумал я в тот самый момент, —  трахается со мной, с мужчиной, при этом подписывает закон о том, что любить, заниматься сексом с себе подобным - преступление, это развращает малолетних, надвигая на греховность. Разве это не лицемерие? А в то время, когда он ставил свою подпись, он помнил, что вставляет свой член в чей-то зад?  — Пошёл вон! Не хочу тебя видеть! — моей злости не было предела.    — Андрей, пойми! Дай же мне объяснить, — попытался оправдать себя человек, стоящий передо мной, со слезами на глазах.   — Лицемер старый! Ты обещал! А все обещания - это ложь? Твой язык уже заржавел, разлагается, будто мёртвое тело!   — Государство - одно, ты - другое.   — Ты удобно устроился, Вова! Хочешь усидеть на двух стульях? Запрещаешь людям то, в чём и грешен, по словам священников?    — Пойми, мы должны быть за традиционные ценности, повышать демографию! — убеждал он.    — «Традиционные ценности»?! Как ты можешь об этом говорить, когда сам их не соблюдаешь? — моему гневу не было конца и края.    — Пойми…   — Не пойму! Слышишь?! Не пойму! Столько лет я слушал тебя. Всё! С меня хватит! Пошёл вон! Уходи из моего дома! Уходи с поста президента, лживый диктатор! Уходи из страны! Да кто ты после этого предательства?!    — Андрей…   — Хватит! — крикнул вновь я.   — Андрей, такие отношения…   — Почему это вообще имеет значение?   Сколько же слёз я пролил в тот день. Сколько боли было в моём сердце. Сколько не угасающей любви.     Последнее, что он слышал от меня в тот день: «Если ты не найдёшь решение, если ты не снимешь это фальшивое кольцо, нам больше не о чем говорить. Уходи, Вова. Уходи!»   Более мы друг друга не видели.