Ветер

      Темнота бывает разной. Тьма бывает разной. Сейчас я могу разглядеть цвета рисунка, который повесил Саша на старенький холодильник. Вижу голубой, коричневый, могу различить оранжевый даже не прищуриваясь.       Включаю телевизор на минимальном звуке, чтобы не потревожить Сашу. В эфире программа про богатых девочек из богатых стран, где на шестнадцатилетие принято дарить машины, украшения и квартиры. Моей бывшей однокласснице, кстати, тоже подарили на окончание одиннадцатого класса квартиру. Единственный раз, когда я почувствовала себя участницей телешоу, был три года назад, когда в нашу квартиру ворвались с обыском.       В голове рой мыслей. Иногда мне кажется, что они могут доставлять физическую боль. Ужалить. Я ощущаю, как медленно яд расползается по организму, поражая все органы. Обычно удается держать все под контролем. У меня всегда все должно быть под контролем. Но время от времени, только время от времени какая-нибудь мыслишка или идейка проникает вглубь, прокалывая еще незажившее место. И тогда вырывается весь улей: воспоминания о побоях, крики, запах пустых бутылок из-под водки.       Но сейчас я сосредоточена на том, что Кейтлин из штата Массачусетс дарят собственного пони. - Ваня, ты спишь? – сквозь дрему пробивается знакомый голос.       Надрыв. Рев.       Рывком сажусь, сдергивая с себя одеяло. Передо мной заплаканный Саша: нахмуренное, перекошенное красное лицо, рыдает навзрыд и пытается протереть глаза руками.       - Что случилось, солнышко? Что такое?       Встаю на коленки, чтобы быть с ним более-менее одного роста. Меня резко обдает запахом урины.       - Я описался во сне, - произносит он нечленораздельно.       Уже четвертый раз с начала года.       - Давай, пойдем, быстренько подмоем тебя, и будешь спать на диване.       Пытаюсь заодно умыть его прохладной водой, но он норовит извернуться.       - Все, давай, не дергайся. Выпьем водички и ляжем спать. Все хорошо, все нормально. Ничего страшного не случилось.       Сажу мальчика на диван и включаю лампу на кухонном столе. В воду капаю пару капель седативного, чтобы быстрее уснул. Хочу посмотреть на время, но экран телевизор не горит. Значит, выключила автоматически, когда начала засыпать. Мысленно хвалю себя за бережливость.       - Вот, выпей.       Держу стакан в руках, следя, чтобы ребенок выпил все до конца. Ставлю посуду на пол и укрываю Сашу одеялом, параллельно укладывая в лежачее положение.       - Все в порядке, дружочек. Все хорошо, - опять повторяю я.       Плач переходит в жалобное хныканье, сопровождающееся редкими приступами икоты. Начинаю ласково гладить Сашу по волосам. Начинаю нести разную убаюкивающую чушь, пока не слышу устоявшееся мирное сопение.       Всего лишь половина четвертого. Задремала я всего на полтора часика. Но полтора часа – это лучше, чем совсем провести ночь без сна. Не могу вспомнить ни одно из своих сновидений за последние два месяца. Может быть, я исчерпала какой-то лимит, и сын Ночи решил, что пора завязывать с яркими картинками.       Масштаб бедствия не такой уж и катастрофичный. Только простыня – ни одеяло, ни матрас не пострадали. Засовываю простынку в стиральную машину к нижнему белью и иду в комнату Саши, предварительно забрав с собой часы, служащие мне будильником. В его комнате теплее. Вспоминаю, что от балкона может дуть, и возвращаюсь в кухню-гостиную. Дополнительно накрываю Сашу покрывалом, которое обычно служит защитой дивану, когда брат решает пожевать на нем печенье или поесть гречневую кашу со сметаной, например. Конечно, когда меня нет дома. Я разрешаю есть только за кухонным столом.       Возвращаюсь обратно в детскую комнату. Не знаю, как утром буду собираться, не разбудив его. Тереблю подстриженную челку и сажусь на кровать, подбирая ноги под себя. Ладно, я, но ребенку нужна помощь профессионала.       Пытаюсь все тщательно обдумать. Каждый раз, когда Саша мочится, ему снятся кошмары. Все в голове ребенка повторяется, и иногда, в самые жуткие ночи, он не может отличить правду от вымысла. В прошлом году у него была такая истерика, что он метался по всей квартире. Даже ударился о дверной косяк, но будто не почувствовал боли в порыве и продолжил бегать, пока совсем не вымотался. В таком состоянии к нему страшно приближаться. Один раз я пыталась, но он ударил меня по лицу, хотя и не специально – просто вырывался из моих объятий как мог.       Мне никогда не снится мать и старая квартира, которую она называла домом. Последний раз такое было три года назад, когда этот ужас только-только закончился. Но я сразу пошла работать, и практически каждую ночь мне стал сниться магазин. Потом, когда я влилась в ритм, одежда потихоньку ушла из сновидений.       Саша признавался мне, что ему снится мать в пьяном (а каком же еще?) виде. В основном снятся пирушки, незнакомые люди, дяди и тети – все громко кричат и ржут на весь этаж. Саша плачет и прячется под кроватью. Пару раз мужики, которых водила мать, били Сашу. При мне такое случилось только один раз. Я тогда первый раз в жизни подралась.       Боже, нет, только не калейдоскоп из событий. Если еще вспомню хоть что-нибудь отдаленное, приступ безумия случится у меня. Я могу защитить брата физически. Могу постоять за него, могу его накормить, напоить, одеть, удовлетворять практически все его потребности и периодически развлекать. Да, я не отвечаю на все его запросы. Но мы живем на миллион процентов лучше, чем было «до». Единственное, что гложет меня, – червячок! Периодически просыпается внутри и шепчет «Иванна, а каким он вырастет? Ты не сможешь воспитать его, ты не станешь матерью, сколько книг о воспитании бы не прочла». И этот тонкий голосок будет прав.       Я так хочу, чтобы Саша преодолел все свои страхи. Понимаю, как ему тяжело, – как было тяжело мне. Осознавать, что после школы одноклассники расходились к любящим родителям, ждущим их дома, у них на столе был вкусный горячий ужин. А наша мать, которая могла пропасть на несколько ней, не оставляла даже денег на еду. И мы ели одни крупы утром и вечером. Одну перловку… Тогда я и познакомилась с гастритом. Меня режет, убивает мысль, что Саша чувствует себя лишенным чего-то. Материнской любви. Когда он еще подрастет, будет задавать много вопросов, я чувствую. Мы были недостаточной причиной, чтобы мама осталась? Мы заслужили такое?       Господи, нет, нет, он ничего не заслужил, не заслужил этих ночных кошмаров. Не заслужил мыслей о самоуничижении, которые уже начали проскакивать. Не заслужил внутреннего груза, с которым никем нельзя поделиться. Если кто-то узнает, что он не живет с законным опекуном, то Сашу заберут в детдом. Каково жить с таким знанием? Если бы у меня была возможность, я бы забрала всю его боль – впитала бы как губка и жила дальше, как живу сейчас.       На глаза начинают наворачиваться слезы. Нет, этого я себе позволить точно не могу. Раз в моем распоряжении компьютер, а заснуть после такого точно не удастся, можно и написать пару страниц дипломной работы.