Я под твоей кожей

      Взгляд Авроры утонул в звёздном небе.       Ей очень-очень хотелось уплыть в эту недосягаемую загадочную бездну. Стать одной из них, этих далёких милых искорок, и светить. Ярко-ярко. И этим светом дарить надежду отчаявшимся, утешение испытавшим горе, поддержку одиноким. Стать для кого-то путеводной звездой и быть выше всего этого... Просто светить. Не ведая боли. Не тревожась о своём будущем. Не мучаться неизвестностью. Не покрываться колючими противными мурашками от осознания того, что способна... ненавидеть?       Да...да... Именно так она определила для себя то чувство, которое желчью растеклось по внутренностям. Горячо стучало в ушах. Застряло в горле тугим комом и саднило в искусанных до крови губах.       Потому что прошедший день стал едва ли не самым ужасным в жизни.       Сначала эти страшные люди в тяжёлой амуниции... Что плохого она им сделала? Наоборот, остановилась, чтобы помочь раненому, а когда, для остановки крови, решила применить заклинание, он с криком: «Попалась!» схватил её и повалил на землю, пока ещё двое кинулись вязать её ноги и цеплять на руки эти ужасные кандалы!       Она пыталась кричать, уверять, что они ошиблись, да где там. Их здоровенный, грубо сколоченный главарь, собственноручно заколол пожилого возни́чего и, обдав её лицо гнилостной вонью изо рта, прохрипел:       — Не ссы, малявка, а будешь, с-сука, голосить: подпорчу личико. Так, с-сука, самую малость. Ведь у тебя вон, с-сука, два глазика, подумаешь, будет на один меньше. Зато какая, с-сука, память! Каждый раз, с-сука, как будешь в зеркало смотреть, вспомнишь меня.       Аврора брезгливо скривилась и вытерла лицо тыльной стороной ладони, словно он опять забрызгал слюной её лицо, словно опять в её грудь упирались его тяжёлые кулаки, а безжалостный взгляд, как холодный слизняк, полз по её коже.       «А ведь как в воду глядел! Мерзавец!» — зажмурившись от безысходной ярости, скрипнула зубами. Хотелось рыдать и кричать, корчиться от собственной беспомощности, но все слëзы вытекли из неё ещё там, у реки, а после марш-броска через лес сил хватило только на то, чтобы растянуться у костра и уставиться в небо, прислушиваясь к планам остроухих бандитов. В разговоре они, время от времени, переходили на шёпот, но общий смысл поняла: им нужен кузнец, чтоб избавиться от цепей, но пойдут они к нему поздней ночью.       «Из огня, да в полымя! — из её широкой груди вырвался тяжкий вздох, — Опять петлять по лесу, только теперь в кромешной тьме!»       Видимо, перед этой поездкой звезды сошлись не в её пользу, и зря она не послушала Франтишку. Нужно было остаться дома до весны, но ей очень-очень хотелось, наконец, начать самостоятельную жизнь. И сожалеть поздно. Реальность сдавила тисками, а в том, что эти эльфы ничем не отличаются от тех головорезов, сомнений не оставалось. Не станут честные люди...или не люди мыкаться по лесам, прятаться по пещерам да ещё пытаться убить едва избежавшую смерти беспомощную женщину.       «Хотя, надо отдать должное моему везению, никому из них не удалось причинить мне серьёзного вреда. Спасибо накерам и грозе. Только теперь я застряла в ... в нëм?!! А моё тело...» — Аврора искоса глянула в сторону бывшей себя и ощутила огромное, мстительное желание свернуть эту тоненькую шейку. Стереть с этого, до недавнего знакомого, лица ужасную ухмылку и погасить мрачный огонь во взгляде.       Наблюдать, как этот бандит распоряжается её телом у неё на глазах, было невыносимо! А он... Его глаза вспыхивали тяжёлым, каким-то садистским удовлетворением, когда шум реки поглощал её всхлипы, а возмущение на лице менялось на жалкую, унизительную просьбу прекратить, но он делал вид, что не замечает её страданий. Лапал её грудь и негодующе ругался, когда пришлось справлять нужду там же, по другую сторону ствола, в непривычной для себя позе.       — Дополнительных инструкций не требуешь. Значит, визуально с процессом знаком, — бормотала себе под нос, пока Киаран принёс ранее оброненный меч Йорвета, а из-за ствола на её голову изливалась очередная порция гадостей.       Когда голос утих, Аврора вдруг поняла, что крепко сжимает камень, будто намереваясь заткнуть им рот этому грубияну. Поймав на себе настороженный взгляд Киарана, яростно швырнула камень в сторону реки и неожиданно замерла, раскрыв рот...       Он долетел... Преодолел, по её меркам, ярдов двадцать и жирно плюхнулся в воду. Такого с ней никогда ещё не случалось... Нет, конечно, запускать «блинчики» в довольно спокойное море у Бремервоорда было забавно и легко. Но чтоб такой булыжник... Едва поместившийся в ЕГО ладонь?! Ни разу.       Да, свою худосочность считала изящной и к физической силе не стремилась. Франтишка то и дело вздыхала и называла её «рыбья кость», за острые локотки, выпирающие коленки да обтянутые кожей ключицы. Дед с ней спорил, дескать, молчи, дурная баба, были бы кости, мясо нарастёт, но... Как ни старалась нянюшка баловать её всякими домашними вкусностями, мясо упорно отказывалось нарастать.       — Хорошо, что грудь, хоть и поместится в ладонь пятилетнему мальчишке, но всё же есть, — когда-то говаривала няня, не слишком рьяно затягивая на двадцатилетней подопечной корсет.       — Тебе совершенно нечего за ним скрывать, — обычно бухтела женщина, завязывая шнуровку, — святые мощи да и только.       — Не ворчи, — отвечала няне, крутясь перед зеркалом, — это же раз —красиво, два — зимой теплее, три...       — И от недостатка воздуха ты в обмороке, — обычно перебивала Франтишка и подавала платье.       Аврора только фыркала в ответ, всем своим видом показывая, насколько это глупое утверждение. Несмотря на худобу, внезапная болезненность в число её недостатков не входила. А дурная дамская привычка, при каждом удобном случае с трагичной наигранностью терять сознание, вызывала лëгкую брезгливость. Ей претила мысль добиваться внимания с помощью таких жалких ухищрений, как демонстрация мнимой слабости.       К двадцати пяти годам девушка привыкла к тому, что переносить чемоданы ей помогали магия или слуги, ну а насчёт других тяжестей заморачиваться не приходилось, потому как их попросту не было. Отец делал всё, чтобы она ни в чëм не нуждалась, и спокойная сытая комфортная жизнь её, до поры до времени, устраивала.       Но сейчас... Всё изменилось. И, глядя на неугомонную реку, Аврора медленно осознавала, что пора бы и ей, на манер её несостоявшегося убийцы, заняться изучением новой себя.       В порыве озарения подхватила голыш покрупнее и, всё так же сидя, повторила бросок, после чего изумлённо сжимала и разжимала пальцы, а потом ощупала бицепс. Даже сквозь одежду определив, что ей теперь есть чем гордиться, задумалась, а так ли она беспомощна теперь? Может, вовсе не ей надо бояться? Может... Но попытку осмысления своих новых возможностей прервало недовольное бормотание рядом. Он вернулся.       «С облегчением», — благоразумно подумала про себя, но, не совсем кстати, едко хихикнула.       Он зловредно сощурился, словно обдумывая месть, а потом...       Потом просто разделся!!       С театральной досадой проигнорировал её протяжный всхлип и, помогая себе кинжалом, избавился от мокрого тряпья. При этом скорчил такую рожу, будто ему под нос подсунули дохлую, полусгнившую крысу. Аврора видела такую однажды, когда, ослушавшись Франтишки, полезла в погреб за вареньем. Почти потерявшая форму тушка лежала там, между кувшинами с мукой и маслом, и осуждающе смотрела на неё своими тусклыми, какими-то сплющенными глазами.       «Бррр. Наверняка моё лицо в тот момент было именно таким... отталкивающим и мерз...»       Мысль оборвалась, а её нынешнее лицо вытянулось, бешено полыхнув гневом на щеках и ушах.       Под сокрушительным натиском негодования и обиды воспоминание из далёкого детства вмиг улетучилось, а в ладони впились ногти, ведь сразу двое мужчин глазели на её обнажённое, покрывшееся морозными цыпками тело!       И, естественно, первое, что бросилось им в глаза — прокля́тая татуировка!       Это был её личный позор, о котором предпочитала лишний раз не вспоминать.       Память об окончании Аретузы. Кабачок «Отчаянный висельник», которому она, наклюкавшись до розовых соплей, бесславно уподобилась.       Когда Йорвет с выражением пошлого любопытства на лице приподнял её грудь, чтобы прочесть, она вспомнила тот вечер. Вечер радостного прощания и веры в светлое будущее. Много еды и вкусного игристого вина...       Последнее, что удержала подточенная алкоголем память, это какой-то спор и убедительный шёпот о том, что любая уважающая себя чародейка не может ходить с мальчачьими сиськами. На это утверждение она кивнула, потом икнула, потом ей стало очень-очень плохо и вывернуло прямо под стол. И свет погас.       Утром, очнувшись в своей комнате, обрадовалась, что её полумëртвое тело кто-то доставил в целости и сохранности, но, когда решила смыть с себя безобразное похмелье, поняла, что радовалась преждевременно.       Пошатываясь перед зеркалом, увидела не только своё мятое зеленоватое лицо. Её грудь... Она стала на два, если не три, размера больше и теперь вполне соответствует ладони не мальчика, но мужа, а над левым соском красовалась запечатлëнная нетвердой рукой фраза: «Я всегда под рукой». По краям первой и последней витиеватых букв неизвестный мастер зачем-то изобразил крылья, больше похожие на раскрытые ладони.       Избавиться от татуировки собственными силами не получилось, и пришла закономерная мысль, что её создатель знает, как это убрать. Но кто осмелился сотворить с ней такое, так и осталось тайной, ведь на выяснение времени не было: вот-вот должен был прибыть отец, а разочаровывать его своей дурацкой выходкой не сочла нужным.       «Меньше знают, крепче спят», — решила для себя, но грудь с тех пор не показывала никому. Даже Франтишку выставляла за дверь, когда та готовила ей ванну. Няня, конечно, заметила прибавку в размере и похвалила за это, но что касается остального, Аврора была непреклонна.       Наслушавшись более опытных подруг, не верила в умение мужчин хранить женские секреты и, опасаясь прослыть шлюхой, отношений избегала. Решила, что как только найдёт способ извести эту дурацкую надпись, так сразу и кавалера заведёт. А пока всех потенциальных ухажёров спроваживала быстро и решительно. И на спиртное наложила табу. Навсегда.       И вот теперь она вынуждена смотреть, как один эльф, давясь смехом, тычет пальцем в её грудь, а второй (опять!) опять её лапает!!       Йорвет прочел вслух и прыснул, бросив на неё уничижительный взгляд. Так смотрят на попрошаек, готовых зарабатывать жалкие медяки своим телом.       Аврора вдруг ощутила, как где-то внутри неё, там, где ещё недавно был мёртвый штиль, назревает шторм. Откуда-то из глубин её естества неудержимо вздымалась волна возмущения и гнева.       «Да как он смеет!» — раздувала ноздри, как задиристый мальчишка перед рукопашной.       Ей было плевать, что после унизительного осмотра были тщательно смазаны какой-то мазью расплывающиеся по всему телу кляксы синяков и рваные борозды глубоких царапин. Плевать, что потом он оделся в сухую одежду. Всё это было неправильным, безобразным и оскорбительным!       Она чувствовала себя поруганной и осмеянной. В их взглядах и прикосновениях не было ни капли мужского любопытства или желания увидеть то, что обычно запретно, ни капли сострадания! Словно она была лошадью, которую немного подлечили, чтобы потом, когда надобность в ней отпадёт, отправить на бойню.       «Пугало огородное!» — Аврора взъярилась пуще прежнего, глядя, как Йорвет потуже стягивает завязки на падающих штанах и подкатывает не в меру длинные рукава рубахи и ещё какой-то хламиды, именуемой, кажется, стëганка. А вот сапоги...       «С ними такой фокус не пройдёт», — с нескрываемым злорадством Аврора сложила руки на груди и выразительно глянула на здоровенные, по сравнению с маленькой ножкой, сапоги.       Похоже, это открытие одновременно с ней сделали и те двое.       — Киаран, ты что, не мог прихватить женские? — недовольно осведомился Йорвет.       — И что бы я сказал? Что иду сватать невесту? — раздражённо парировал его друг.       От того, как растерянно поглупели их лица, ей захотелось зло, в голос расхохотаться. Но не рискнула, опасаясь, что на её смех пожалуют остальные эльфы. Ей и этих вполне хватало.       «Мало ли, что у остальных на уме. Судя по тому, что говорил этот Йорвет, ему их вмешательство не светит ничем хорошим, да и мне, скорее всего, тоже. Однако, наблюдать за ними никто не помешает!»       Аврора даже встала и уселась на буковый ствол с видом крайне увлечённого, но весьма скептичного зрителя.       «Да уж. Твоя ножка болтается, как пестик в колоколе, смотри, не выскочи из них по дороге, — безнаказанно и зло потешалась, сохраняя насмешку на лице, — Ну, и как теперь ты на своих изящных ножках поскачешь по лесу, а? Представляю! Зрелище незабываемое! Хотя, тут есть очевидный плюс. Зверьё, по любому, помрёт со смеху!»       Пока она не стеснялась корчить желчные рожи и пофыркивать, Киаран достал кинжал и вытащил из-под ствола её старый изуродованный сапог.       — Мягковато, зато целое, — сказал он и довершил начатое рекой: быстро разделал голенище на два лоскута и с помощью двух, похожих на портянки, кусков ткани примотал их к стопам Йорвета. Затем, с сомнением осмотрев получившиеся онучи, предложил командиру поверх них надеть сапоги. Йорвет послушался, но доволен явно не был.       — Нет, Киаран, лучше пусть ноги промокнут, зато не будут цепляться за всё подряд.       — Ты забыл, что она, когда замёрзнет, хочет, кхм... Тогда тебе придётся приседать у каждого второго дерева.       — О-о-о-о, Dana! Забыл! Дьявол... Ладно, придётся надеть, но это значительно замедлит продвижение.       Киаран лишь развёл руками и, повернувшись к ней, предупредил:       — Не советую глупить, иначе узнаешь множество разнообразных оттенков боли, хоть мне и неохота портить тело командира.       Аврора, хоть и была в ярости, не собиралась «глупить». Во всяком случае пока. Со своими возможностями ещё предстояло разобраться, а для этого надо выжить. Раз уж её до сих пор не убили, значит, есть шанс выбраться, но так получилось, что кроме этих двоих надеяться не на кого, так что придётся играть по их правилам.       Она неуклюже соскочила со ствола и спросила:       — Куда мы?       — Тебя это не касается. Да и выбора у тебя нет. Так что просто не отставай и не шуми, — ответил второй, многозначительно посмотрел на Киарана и первым, осторожно, словно шёл по раскалённым углям, двинулся к лесу.       Глядя на его неуверенную походку, попытки приноровиться к маленькой стопе и большим сапогам, Аврора не так страдала от собственной неловкости.       С непривычки она постоянно спотыкалась и цеплялась за всё, за что только можно. Киаран то и дело придерживал её, чтобы не сорвалась в балку или предостерегающе шикал, когда нужно было уворачиваться от нависающих ветвей. А когда пришлось прятаться от дровосеков, которых она даже увидеть не успела, с силой затолкал под корни корявого дуба, потому что влезть на него быстро она просто не смогла, хоть и была в мужском, отнюдь не слабом, теле.       На закате, услышав неподалёку утробный рёв неизвестного зверя, чуть было не бросилась наутёк, но Киаран снова поймал в охапку, зажал рот, чтоб не попискивала от страха, и вытолкал на едва заметную тропу, где их уже поджидал второй.       После того, как опасность миновала, снова двинулись в путь, несмотря на вновь припустивший дождик, и шли без остановок до темноты.       Стараясь держаться след в след за Киараном, Аврора смертельно устала от ветвей, норовящих обдать градом капель и наотмашь хлестнуть по лицу, от постоянных придирок и тычков, когда её, не всегда успешно, пытались уберечь от падения, от ядовитых эпитетов Йорвета, подмечавшего любой её промах, но понимала — её жалобы и нытьë слушать, а тем более слышать, никто не будет.       Ей всё время хотелось убрать помеху, мешающую видеть, но сколько бы ни тëрла лицо, ничего не менялось. Только тягуче заныл растревоженный рубец, на лбу пульсировала шишка, да в добавок ко всему жутко разболелась голова.       — Мне бы мою дорожную сумку с эликсирами! — почти простонала, когда ей прошипели прямо в ухо:       — Привал!       Повалившись на влажную подстилку из прелой листвы, к удивлению обнаружила, что устала больше морально, чем физически, зато тяжёлое дыхание Йорвета явственно сигнализировало о крайней измотанности.       Сквозь приопущенные веки наблюдала, как он разводит костерок, пока Киаран рыскает вокруг в поисках дичи. Её никто не трогал, не привлекал к разведению костра и разделке зайца. Видимо, у них не было никаких сомнений в её полнейшей бесполезности. Разуверять и помогать не хотелось, потому и таращилась в небо сквозь обширную прореху в листве.       «Чем я прогневила богов?!» — беспомощно вопрошала у звёзд, пытаясь найти хоть малейший намёк, ничтожную искорку здравого смысла, кем-то глубоко запрятанную логику. Но звезды лишь отстранённо моргали в ответ...       «Эх, хорошо, что хоть один глаз у этого поганца сохранился! А если бы не было и его?! Жить в вечной тьме, где нету даже звёзд? Куда не пробьётся даже крохотная, малюсенькая искорка?.. Лучше смерть, наверное».       А ведь сейчас на эти же звезды в свой громадный телескоп мог смотреть и папа... Интересно, он чувствует, что с ней случилась беда? Волнуется? Или так занят делами, что забыл свою искорку?       А мама... Где она сейчас? Может, как раз-таки вот эта, самая яркая и красивая звезда и есть мама? Может, потому именно её свет такой ласковый и кажется, будто это её рука невесомо коснулась щеки и, как обычно, мягко сдвинула чëлку... Может именно поэтому при взгляде на неё хочется жить?       Дрогнув от втёршейся под одежду влаги, села и, обхватив ноги, упёрлась подбородком в согнутые колени.       После дневных треволнений огонь костра расценивался ею как чудо. Тёплое и подвижное, живое и доброе. На постоянно меняющиеся, пляшущие свой великолепный танец языки пламени хотелось смотреть вечно. Ещё бы эти двое прекратили бубнить. Просто взяли и исчезли. Лопнули, как мыльные пузыри. Навсегда. Пусть она останется в этом непонятном, непривычном и неудобном теле. Пусть. Как-нибудь приспособится. Но побыть в одиночестве именно сейчас было бы просто замечательно! Не чувствовать кожей их неприязненных взглядов, не слышать оскорблений и обвинений в неуклюжести, не погружаться в тёмный омут злобы и ненависти. Не быть такой чужой, незнакомой самой себе.       Однако мечтам сбываться не свойственно.       Её грубо пихнули в бок и подсунули под нос кусок ужасно воняющего дымом мяса.       — Эй, ты, ешь, — сказал Киаран, — надоело слышать твой урчащий желудок. Ещё немного и этот рёв привлечёт хищников.       «Ну вот! Теперь мой желудок провинился!»       — Когда же это кончится?! — воскликнула, не обращая внимания на мясо.       С ближайшего дерева ей истерично вторила сойка, а в голове ехидный голос деда произнёс: «О-о! Лодка сорвалась и берегов не видно!»       Если бы он только знал, что она задумала, покрутил бы пальцем у виска и связал покрепче, но...       Киаран с недоумением уставился на неё, уронив мясо. Если бы могла, она бы с удовольствием съездила по этой наглой остроухой физиономии кулаком, но пока о своих физических возможностях могла лишь догадываться, решила отомстить другим способом.       — Между прочим, — поднимаясь, с вызовом сообщила, — я не эй, ты, не девка и не сраная дхойне.       Эльфы, продолжая жевать, вылупились так, словно только что узнали о её существовании. Но даже если бы они среагировали по-другому, это уже не имело значения.       Распахнув полы стёганки, многозначительно положила пальцы на завязки гульфика штанов и со словами:       — Неприятно познакомиться, меня зовут Аврора, — развязала узелки.