Точка невозврата

— Сторожить. С этими словами Разумовский толкает меня в сторону Олега, одарившего его мрачным взглядом. Волков помогает устоять на ногах и не возражает, когда я отшатываюсь от него в сторону. Судорожно оглядываюсь, пока Гром приходит в себя, и понимаю, что сбежать-то можно, но вряд ли Разумовский даст это сделать. Ему, видимо, зрители нужны или еще что. К тому же… Если я убегу, что будет с Сережей? Чертов Рубинштейн, даже в выводах облажался. — А теперь устраивайся поудобнее, это будет… — Разумовский, закусив губу, обводит взглядом помещение. — Восхитительный рассказ. — Монолог злодея? — уточняет Волков. — Ты серьезно? — Не перебивай меня, — зло бросает Разумовский, даже не посмотрев в его сторону. Я растерянно наблюдаю за странноватой мимикой, совсем не похожей на Сережину, жестами и манерой поведения в целом. То ли его тащит от лекарств, то ли от себя самого, понять не могу. Но вот то, как он вертит в руке пистолет, — вообще не радует. Оружие хоть на предохранителе? Волков отходит в сторону, приближается ко мне. Хочется двинуть ему по морде, но вряд ли он это оценит и не даст мне по щам в ответ. Вот насчет него вообще больше не уверена. — Я сделал тебя самым ненавистным человеком в городе, чтобы ты приполз ко мне… — А можно вопрос? — громко уточняю, игнорируя страшную гримасу Волкова. — Мышка, — цедит Разумовский, не оборачиваясь, — стой тихо. — Я просто хотела спросить, как мне именно тебя называть. А заодно немножко растянуть время. Может, в голове майора материализуется план. — Птицей зови, — говорит Разумовский. — И тихо стой. Птица, мышка и волк. Звучит как начало дурацкого анекдота, жаль, что нам тут вовсе не смешно. Злодейский монолог все-таки подходит к концу, и я настороженно смотрю на Олега, когда Разумовский говорит, что невозможно одновременно заложить столько бомб, и ничего взрываться не будет. Волков пожимает плечами, отворачивается. — Нам пора, Сергей, — произносит он. — Не. Перебивай. Меня. — Разумовский… Птица на пару секунд замолкает, после чего констатирует: — Я сбился. Явно от препаратов штормит. Я отхожу чуть в сторону, чтобы быть подальше от его дерганий с пистолетом. Он выглядит другим, да, но при этом сейчас сочетает в себе все Сережины тревожные жесты, какое-то болезненное веселье и кромешную злость. Это… странно. — А куда вы собрались? — спрашиваю я, обращаясь больше к Олегу, но Птица отвечает за него: — Мы, душа моя, мы. Ты же там клялась в чем-то. Я возьму тебя с собой, так и быть. И. — Он оборачивается, наставляя на Грома оружие. — Стой молча. Поняла? — Вам же все равно не скрыться, все ж знают, как вы выглядите, — напоминает Гром, морщась от боли в… Везде, полагаю. — Еще и с заложницей. Девку-то оставь, с ней точно далеко не уйдете. Я судорожно пытаюсь принять решение, что делать дальше, будто от меня хоть что-то зависит, но мысли прерывает Волковское: — Давай, кончай его, и пошли. Его? Грома? Они что… они серьезно его убить хотят? — Стой, подожди! — прошу я, двинувшись в сторону Разумовского, но Олег удерживает меня за локоть. — Вы не можете его убить, это все только хуже сделает! Сереж, ты… Извини. Птица, не надо, мы так… — Мышка, — прерывает он и свободной рукой указывает на место рядом с собой. — Подойди. — Я не… — Подойди. Сейчас. Волков меня больше не держит, и я шагаю ближе к Птице, пока Гром убеждает его, что вот девчонку-то убивать вообще не нужно, она ж ничего такого не сделала. Я киваю. Нет, совсем не нужно, и в майора бы желательно не стрелять. — Там предохранитель, — насмешливо напоминает Олег. — Злодей. — Птица, подожди, нам лучше… Разумовский снимает пистолет с предохранителя, вот только оружие направляет вовсе не на Грома. Он, не колеблясь ни секунды, стреляет в Олега. Вскрикнув, зажимаю уши, и только сейчас до меня доходит, в какой ситуации я оказалась. Здесь нет милого и робкого Сережи, здесь псих, который только что убил друга, поставившего ради него на уши весь город. И он вот так легко застрелил его, даже не сомневаясь в том, что делает. Я отхожу, пока не вписываюсь в стол с мониторами. На них же с усмешкой смотрит Разумовский. Повернувшись, пытаюсь понять, что за хрень происходит, попутно слушаю объяснения Разумовского. Этот псих серьезно толкает речь про то, что его снова все полюбят, когда Сережу И ТАК все любили до Чумного Доктора?! И вот уже я совсем перестаю понимать, что происходит, и даже не сопротивляюсь, когда Гром толкает меня в угол. Лишь отстраненно думаю, знал ли этот Птица, что пули почти не навредят Олегу. Впрочем, и эта мысль довольно быстро уходит на второй план, потому что я, кажется, где-то все же умудрилась стукнуться головой, ведь иначе не могу объяснить появление какого-то черта в мультяшных доспехах, который спешит сцепиться с Волковым. Я точно сошла с ума. И не только потому что вижу какую-то дичь, но и потому что когда Гром наставляет на Разумовского пистолет, прошу: — Игорь, не надо. Там же не только он. Хотя мало кто бы сейчас упрекнул майора в выстреле. И все же Гром опускает оружие, вот только выход придумывает ничуть не лучше. — Ты серьезно? — шепчу я, выползая из своего угла. — Ты приманил все эти дроны сюда?! — Давай, ушлепок, — говорит Гром и, усмехнувшись, смотрит на Разумовского. — Спасай нас. Ася, спрячься где-нибудь. Там дальше по коридору подсобка есть. — Нет уж, — бормочу я, привалившись к стене. — Иди, — отрывисто бросает Разумовский, кинувшись к клавиатуре. В зале что-то сильно грохочет, сверкает молния. Точно головой ударилась. — И ты, — киваю я, махнув рукой, — на хрен. Опять грохот и молния, приходится пригнуться, чтобы не получить в лицо куски то ли стены, то ли потолка. Бояться я, кажется, разучилась. — Так, сейчас тут будут дроны, — резюмирует Гром и опрокидывает стол так, чтобы сделать из него баррикаду. — Ася, давай сюда. Я послушно ныряю за стол, рядом приземляется злющий Разумовский, агрессивно долбящий по клавишам. — Наш договор в силе? — спрашиваю я у Грома. — Ты сейчас серьезно? — неверяще уточняет он. — Да. Так что? В силе? — Ты ослепла, женщина? — интересуется Игорь и указывает в сторону Птицы. — Нет, вижу. Скажи, что будешь соблюдать условия. — Если не сдохнем, то подумаю! А мы, скорее всего, сдохнем, это становится понятно, когда в здание врываются чертовы дроны. Я окончательно теряю связь с реальностью и чувствую себя в каком-то фантастическом фильме. Вот только пуля, прошившая монитор рядом с моей головой, настоящая, и башку она может пробить точно так же, совершенно точно по-настоящему. — Отличная идея, Игорь! — кричу я, когда он дергает меня ближе к себе. — Просто огонь! В прямом смысле огонь! — Пусть твой дружок пошевелится! — рявкает Гром, пытаясь отстреливаться. Мне кажется, я оглохну, если выживу. — Ася, пригнись! — рычит майор, и в этот момент Разумовский победно вскрикивает. Гром хватает меня за плечи и роняет на пол, закрывая собой. Краем глаза замечаю, что дрон, залетевший за нашу баррикаду, начинает вертеться в каком-то припадке, а потом опять оглушают выстрелы. Тишина после них кажется кажется ненастоящей, может быть, я на самом деле лишилась слуха? Но нет. Гром, кряхтя, поднимается, я переворачиваюсь на бок. Приложил об пол он меня знатно, хоть и в благих целей. — Сереж, — зову я, глянув в сторону, где он сидит. Первое, что вижу, — кровь. Она очень яркая на грязно-белой рубашке, и я думаю, что да нет, выпачкался просто. Не может быть же… Но Разумовский заваливается на бок, оказавшись фактически на коленях у Грома. Я подползаю ближе, и нет, это не может быть правдой, нет, нет, нет, мы ведь почти… — У нас получилось? — шепчет Сережа, именно Сережа, черт возьми. Я оттягиваю ворот, заглядываю под рубашку. Вроде же… выглядит как царапина, глубокая, но все же. Это так растеклась кровь или действительно по касательной прошло? Ох, нет, вот здесь явно не по касательной. К горлу подкатывает тошнота, и я в панике смотрю на майора. — Да, — отвечает он, в конце концов. — Ты что делаешь? — шепчу я, когда он опускает ладонь на глаза Разумовского. — Он же… — Камера позади тебя, — отвечает майор, стараясь не шевелить губами. — Не знаю, смотрит кто или записывает. Гром встает, а я бережно укладываю Разумовского на пол, умоляя: — Сейчас, сейчас, потерпи немного, ладно? Сейчас все сделаем, сейчас… — Ася, — чуть слышно зовет он. Сзади раздается грохот и, обернувшись, вижу разбитую камеру, в которую Гром швырнул вышедший из строя дрон. — Я здесь, — говорю Сереже и вытаскиваю чудом уцелевший телефон. Экран разбит, но мобильник вроде работает. — Ася, прости, я… — Потом извинишься, ладно? Поль? Нужна твоя машина, срочно! Я скажу адрес, а ты будь там как можно скорее! Да, вопрос жизни и смерти, Полин, очень срочно! Я сую телефон обратно в карман и поворачиваюсь к Грому, угрюмо осматривающему соседнее помещение. — Майор, что насчет договора? — спрашиваю, помогая Разумовскому сесть. Он дергается, всхлипывает от боли, но у нас нет выбора. Нужно шевелиться. — Валите, — отзывается майор. — Еще раз увижу — убью. — Спасибо, — выдыхаю я. — Поможете добраться до лодки? Я не дотащу его. — Он тебя убьет, Ася, — говорит Гром, подходя к нам. — Убил бы давно, если бы хотел, у него масса возможностей была. Помогите, пожалуйста. Вы же понимаете, что все это творил другой. — Дура, — вздыхает майор и наклоняется, чтобы помочь Разумовскому встать на ноги. Я разве спорю?.. *** Хорошо, что управлять этой посудиной не так уж сложно, если в детстве отец регулярно таскал с собой на рыбалку. Как объяснить сестре наличие раненого, завернутого в плащ Разумовского, я не придумала. Сейчас меня больше заботит его выживание. Гром по дороге к лодке сказал, что пуля действительно прошла по касательной, а вот вторая засела в теле. Раз Сережа еще не умер, значит, ничего важного не задето, но он может запросто истечь кровью. Майор не против такого исхода, а вот я очень даже. Машину сестры возле одного из спусков к реке я вижу издалека. Ярко-желтый выгодно смотрится наряду с серыми зданиями и забором в этом районе. Все равно проверяю, надет ли на Сереже капюшон. Полина, заметив меня у мотора, спешит вниз. — Что ты?.. Она осекается, заметив все-таки, кто под капюшоном. Я осторожно усаживаю Сережу на скамейку, но вот дальше проблемы. Смотрю на сестру. — Он истекает кровью, — говорю я. — Гром помог перевязать, но долго он так не протянет. Нужно отвезти его куда-нибудь, где не зададут вопросов. — Ты сошла с ума? — неверяще шепчет Полина. — Пожалуйста, — прошу я, вцепившись в плащ. — Помоги. — Ася, ты… А где Гром? — Да какая разница, Поль?! Умоляю, помоги ему! Сестра, ругаясь сквозь зубы, лезет в лодку. Похоже, мой голос произвел на нее впечатление, не часто она слышит в нем столько отчаяния. Кое-как мы вытаскиваем стонущего Сережу на берег, а потом укладываем в машину на заднее сиденье. Я устраиваюсь там же, держу его голову у себя на коленях. — Расскажи, что ты устроила, — требует Полина. — Я отвезу вас к одному человеку, но мне нужно знать все. Сейчас, Ася. Я же сказала тебе сидеть смирно и ждать, пока мы развернем дело! Что ты натворила?! Выкрала его из Форта?! — Ну, почти… В свою защиту: я была с Громом. — Боже, — выдыхает сестра. — Ты понимаешь, что все теперь пойдет прахом? Все усилия впустую! Столько людей работает над этим делом, и все без толку! — Я… — шепчет Сережа, но запинается. Отдышавшись, продолжает: — Я оплачу все… Все неудобства, я… — Он что, серьезно? — мрачно уточняет сестра. — Да, — бормочу я, погладив его по голове, накрытой капюшоном. — Поль, все не так, как кажется, ты… Сестра резко поворачивает руль, заезжая в переулок. — Если ты сейчас скажешь, что я не знаю его, и он совсем другой, я остановлю машину и вышвырну вас из нее к чертовой матери! — Молчу, — пристыженно отзываюсь и дальше мы едем в тишине. Я только прислушиваюсь к неровному дыханию Сережи и надеюсь, что мы его довезем до места живого. Местом назначения оказывается какой-то бар в подвале. Я даже думаю, что у сестры прорезалось чувство юмора очень не вовремя, но она явно не шутит. Вместе с ней мы ведем Разумовского вниз, и Полина стучит в железную дверь. Ощущение, будто мы в боевике девяностых. Нам открывают довольно быстро, невысокий щуплый мужичок удивленно спрашивает: — Полина Юрьевна? — Нам нужен врач, — говорит сестра и решительно шагает мимо него. — Тебе не нужна огласка, Костя. Дай-ка пройти. По поводу личности человека в капюшоне мужичок не интересуется, отводит нас в заднюю комнату за баром и оставляет там. Я усаживаю Сережу на старый диван и пытаюсь расспросить сестру, где мы вообще, но она лишь отмахивается и напоминает, каких интересных личностей подчас защищает. Резонно. Вот только что насчет врача? Где мы тут пулю будем доставать? Это же полная антисанитария! Лучше, чем ничего, конечно, но все равно. Доктор приходит спустя минут десять. Тучный, бородатый и очень уставший. Полина, не обращая внимания на мои протесты, сдергивает капюшон с Разумовского. Мужик громко матерится. — Я оплачу ваши услуги, — быстро говорю, поднявшись. — И за молчание. — У тебя, деточка, денег столько нет, — огрызается врач. — Вы, Полина Юрьевна, совсем уже… — Есть, — хрипло отзывается Разумовский. Мы смотрим на него почти одновременно. — Есть. Сколько? — Ишь ты, — хмыкает мужик. — Два ляма. — Рублей? — безразлично уточняет Сережа. — Ну… да, — растерявшись немного, кивает доктор. — Хорошо. Два за… — Он закашливается, и я тут же опускаюсь рядом, поддерживаю, чтобы не упал. Выдохнув, Сережа продолжает: — Два за помощь. Два за молчание. Еще по одному каждый месяц следующие полгода, если о сегодняшнем дне никто не узнает. — Идет, — быстро соглашается мужик. — А договор подпишем? — Ты охренел, Валентин? — уточняет Полина. — Ну, вдруг он помрет тут. — Так сделай так, чтобы не помер. Начинай. — Ася, дай телефон, пожалуйста, — просит Разумовский. Я сую ему мобильник без вопросов и называю код. Сережа включает его, несколько секунд смотрит на экран и начинает заваливаться на бок. Я удерживаю, в панике глянув на Полину. Разумовский, застонав от боли, опирается на меня и шепчет: — Куда аванс переводить?