Точка невозврата

Осмотрев убежище, которое Разумовский с Шурой выбрали, я понимаю, что надо было вытрясти из них эту информацию заранее. Тогда бы, возможно, не пришлось сейчас торчать в заброшенном особняке за городом. Ладно, не совсем заброшенном, здесь есть вода и электричество. Вот только выглядит трехэтажное здание, счастливым владельцем которого теперь является Шура, отвратно. Чудо будет, если найдем тут хоть какую-то целую мебель. Пока что я скептически разглядываю комнату, которую синеволосый наемник заранее расчистил от мусора и прочего. Выбрана она была из-за того, что здесь хоть окна целыми остались, плюс камин рабочий. Отопления, как можно догадаться, тут нет. Я останавливаюсь возле четырех спальников, сваленных друг на друга в углу. Поворачиваюсь к застывшему в дверях Разумовскому. — Ты серьезно? — уточняю, обводя рукой помещение. — Что тебе не нравится, зайка? — хрипло усмехается Олег, проходя мимо Сережи в комнату. — По сравнению с тем, где я бывал, тут просто хоромы. — Во-первых, тамбовский волк тебе зайка. Не зови меня так. Во-вторых, Волков, твой друг едва оправился от ранений, и то не до конца. И заброшенный дом посреди леса без отопления — это вообще не то, что ему нужно. Олег останавливается рядом со мной, кивает на Сережу и спрашивает: — Тебе Гром его по доброте душевной отдал или такого вот взгляда испугался? И кстати. Он смотрит на Разумовского и направляется к нему, я, помедлив, тоже иду. Волков, застыв перед Сережей, вперивается в него своим слегка бесноватым взглядом и протягивает: — Ты в меня стрелял. — Не он, — говорю я, вклинившись между ними. — В тебя стрелял не он. — Ася, все в порядке, — произносит Сережа, опустив руки мне на плечи. Олег опускает голову, смотрит теперь уже на меня. Я взгляда не отвожу. Если этот придурок тут сейчас решил счеты сводить, не разобравшись даже, что в одном теле сидят две личности, и одна не несет ответственности за действия другой, то пусть проваливает куда подальше. Желательно, к Грому. Пусть поколотят друг друга и угомонятся на какое-то время. Волков, все еще глядя на меня, говорит: — Я знаю, что не он. Но с удовольствием поговорю со вторым. — Абонент вне зоны доступа, — заявляю, шагнув к нему ближе. — Развязывать сейчас тут ссору — далеко не лучшая идея. Сначала нужно понять, что делать дальше. — Лично я сейчас хочу понять, что он не прирежет меня во сне, — хмыкнув, произносит Волков. — Не прирежет, — уверенно говорю, мысленно умоляя Птицу воздержаться от подобного. — Твое убийство ему теперь на хрен не сдалось, как и ты сам. — Че тут за драма? — интересуется Шура, затаскивая в комнату две спортивные сумки. — Потом будете отношеньки выяснять, а сейчас делом займитесь. Мы с Олегом еще некоторое время смотрим друг на друга, потом он, усмехнувшись, поднимает руки в знак капитуляции и идет помогать Шуре с оставшимся багажом. Выдохнув, поворачиваюсь к Сереже и даже не говорю, что надо было оставить придурка там, где он сидел. Вместо этого спрашиваю: — Ты как? — Нормально, — кивает он, но бледность и испарина на лбу его выдают. — Устал немного. Я снова осматриваюсь, замечаю возле камина перевернутую тумбочку и иду к ней, ставлю ее на ножки и отодвигаю чуть в сторону. Заодно отмахиваюсь от Сережиных попыток помочь. Валентин строго-настрого запретил поднимать что-то тяжелее килограмма, так что пусть не лезет. — Садись, — говорю я, потянув Разумовского за руку. — Место ну вообще не подходящее. Сережа согласно вздыхает, тянется, чтобы обнять меня, но руки неуверенно застывают, не касаясь. Я шагаю ближе, и тогда он все-таки делает то, что собирался. Теплые ладони, скользнув мне под куртку, прижимают теснее. Я убираю челку с его лица, глажу по голове. — Это временно, — тихо произносит Разумовский. — Шумиха уляжется, и Шура начнет готовить почву для нашего побега. Я… Прости, Ася. — За что? — Я так не хочу оставлять тебя, — чуть слышно шепчет он. Я ничего не отвечаю, смотрю поверх его головы в давно потухший камин. Скоро у нас появится много общего, потому что примерно так же будет выглядеть мое сердце, когда Сережа уедет. Только если… Я опускаю взгляд на свои пальцы, что так нежно перебирают рыжие пряди. Спрашиваю, даже толком не подумав: — А четвертый билет еще не поздно заказать? Сережа выпрямляется и удивленно смотрит на меня. — А говорила, что не фанатка Теда Банди, — насмешливо комментирует сцену вошедший Олег. — Иди в задницу, Волков, — бормочу я, не оборачиваясь. — Не, зай, я по классике больше. Он швыряет рядом с нами еще две сумки и говорит: — Шурик сказал, что где-то здесь ты собрала для меня одежду. Я отхожу от Сережи, предварительно убедившись, что он достаточно уверенно сидит и не грохнется с этой тумбочки в обморок. Дернув замок на синей сумке, открываю ее и показываю Олегу содержимое. Тот, присев рядом, ворошит одежду. — На глаз выбирала, так что обессудь, — сообщаю, криво улыбнувшись. — Сойдет, — пожимает плечами Волков. — Вода есть, но холодная, — говорит Шура, роясь в соседней сумке. — Не привыкать. — Тогда дальше по коридору, вторая дверь. Волков уходит, прихватив сумку, а я заявляю о своем намерении сегодня переночевать здесь. Шура говорит, что предвидел это, поэтому там в углу четыре спальника. Мы с ним по-быстрому раскладываем их, по очереди отказавшись от Сережиной помощи, и, пока я застилаю первый одеялом, чтобы было теплее и мягче, Шура собирается развести в камине огонь. Притащив дрова, которые в соседней комнате приготовил заранее, он возится с жидкостью и зажигалкой, попутно ворчит о нелегкой наемничьей жизни. Я честно ему сочувствую и помогаю Разумовскому сесть в расстегнутый спальник. Мы еще не закончили с капельницами, и делать процедуру в таких условиях нет никакого желания. Как и выбора, поэтому я подтягиваю другую сумку и достаю все необходимое. Стойку мы не взяли, поэтому держим пакет с лекарством по очереди с Шурой. Камин ему покорился, и теперь огонь весело потрескивает. — Предлагаю завтра шашлыки, — говорит Волков, заходя в комнату. Он останавливается, хмурится, глядя на меня, держащую капельницу. — Что за полевой госпиталь? — Твой друг чуть ласты не склеил, — отвечает Шура, вороша дрова какой-то веткой. — Так что спасательная операция у тебя, Волк, в этот раз так себе удалась. Олег, еще больше мрачнея, подходит ближе, присаживается рядом с сумкой и рассматривает коробки с лекарствами. Тюремную одежду он сменил на темные джинсы, черный свитер и кроссовки, и уже даже не похож на сбежавшего заключенного. Просто на террориста. — Я думал, ты про ранения от побоев говорила, — замечает он, перебирая лекарства. — Прямое попадание от дрона, два по касательной, если можно так выразиться, — сообщаю, взяв пакет в другую руку. — Как вы ушли из телестудии? — спрашивает Олег, глянув на Сережу, который смотрит куда угодно, но только не на него и на капельницу. — Ася заключила сделку с Громом, — отвечает он, встретившись со мной взглядами. — О том, что он даст ей забрать меня после всего. Он сдержал слово. — Странно, — бормочет Волков и встает. — И что было дальше? Я опять беру капельницу в другую руку, потому что держать ее так становится тяжело и отвечаю: — Увлекательная поездка к подпольному врачу, который извлек пули и зашил его, а потом домой, где мы до сего момента пытались не дать ему умереть. Волков смотрит на капельницу и протягивает ладонь. — Давай я. Не смотри ты так. Я не наврежу. Подумав немного, передаю ему пакет и сажусь рядом с Сережей, беру его за руку. — Что за человек дрался с тобой? — спрашиваю у Олега. — Шура назвал его Драконом. — Вадим, — отвечает Волков. — Старый знакомый. Не обращай внимания, его пустили по моему следу. — Кто? — уточняет Сережа, закрыв глаза. — Хольт, отряд, еще кто-нибудь. Желающих предостаточно. Жаль, не было времени пришить его как следует. Я отворачиваюсь. Лучше бы ты, морда козлиная, нашел время сообщить своему лучшему другу о том, что ты жив. Авось без Чумного Доктора обошлось бы. Впрочем, нет никакой гарантии, что Птица не перехватил бы весточку. Может, он именно это и сделал? Хм. Надо бы узнать об этом как-то. — Хочешь мне что-то сказать, зайка? — деловито интересуется Волков. — Нет, — коротко сообщаю, прокручивая колесико на тонком шланге до стопора. — Я тебе не нравлюсь, Ася? Я вытаскиваю из коробки чистые медицинские перчатки, надеваю их и вытаскиваю из катетера трубку, быстро закрываю его, только потом берусь за обработку. Закончив, встаю, сдергиваю перчатки и смотрю на Олега, который держит пустой пакет от капельницы. — Да, Волков, ты мне не нравишься, и причины, на мой взгляд, достаточно очевидны. Начиная с терактов в городе, и мне не важно, по чьей указке они были совершены, потому что совершал их именно ты, и заканчивая тем, что я видела в Форте. Там, где ты, напомню, бросил его на год, решив плясать под дудку Птицы. Поэтому, да, Олег, ты мне не нравишься. Но мое личное отношение здесь не имеет значения. — Хотя бы честно, — усмехается Волков. — Я, если что, тоже не в большом восторге от тебя. Я не знаю, какие цели ты преследуешь, но мне слабо верится, что твои намерения по отношению к нему хоть сколько искренние. Ты больше похожа на девчонку, которая ведется на тюремную романтику серийников. — Олег, — мрачно одергивает его Сережа, успевший сесть в своем спальнике, пока мы обменивались любезностями. — Ты не знаешь Асю и не можешь судить о ее намерениях. Я не позволю так говорить о ней. Волков швыряет пакет от капельницы куда-то в угол и резюмирует: — Звучит грозно. — Завались, командир, — встревает Шура, встав между нами. — Ты реально девчонку не знаешь, и я тоже не собираюсь слушать, как ее грязью поливают. Если уж на то пошло, это она не дала его шизе меня пристрелить, а потом разрешила остаться у себя дома и относилась нормально. Так что осади. Давай расставим пару ловушек от гостей и глянем, что можно сделать снаружи. Уже темно, так что времени нет на препирательства. Волков, как ни странно, не спорит и идет дальше ворошить сумки, в которые Шура сложил кучу непонятных приблуд. Синеволосый наемник бормочет что-то про «дурдом» и говорит, что взял четвертый спальник на тот случай, если я решу остаться. А я решу, ибо ехать в ночь после учиненного бедлама — не самая лучшая идея. Да и вырвать еще хоть немного времени с Сережей тоже очень хочется. Неизвестно, когда я в следующий раз смогу выбраться сюда. С Грома станется непрерывная слежка. — Прости, — виновато произносит Сережа, когда я снова сажусь рядом. Нахмурившись, он касается моей щеки. — Я поговорю с ним. — Ничего страшного, не думай об этом. У нас с ним все взаимно. — Я беру его ладонь в свою, целую и улыбаюсь. — Мы люди взрослые, переживем. Давай ты полежишь немного, ладно? Валентин просил особо не скакать после капельниц. Сережа кивает, послушно укладывается обратно в спальник, все еще не застегнутый. Я решаю чуть-чуть размяться и пройтись по зданию, обследовать хотя бы первый этаж, пока Шура с Волковым спорят, какую ловушку куда поставить. Ничего особо интересного, кроме поломанной мебели, я не нахожу, только пытаюсь рассмотреть покореженную картину на полу. Вернувшись, застаю Шуру и Олега в процессе работы, и синеволосый наемник подробно рассказывает мне, что и куда они решили приспособить. Разумовского я нахожу спящим, осторожно укрываю и застегиваю молнию на спальнике. Искренне надеюсь, что нам это потом не аукнется простудой или чем похуже. Олег с Шурой возятся до глубокой ночи, только потом возвращаются в комнату, где огонь в камине почти догорел. Волков подкидывает еще дров, я расстилаю спальник рядом с Сережей. Шура вызывается дежурить первым. Олег утаскивает спальник в угол, откуда прекрасно видно все помещение. Параноик. Я говорю Шуре, чтобы разбудил меня следующей. Пусть этот придурок хоть выспится, может, так его общество можно будет выносить. Мой зыбкий сон нарушает не наемник, а очередной Сережин кошмар. Его метания несложно почувствовать, потому что спальники совсем рядом. Я просыпаюсь и спешу разбудить его, заверяю, что все хорошо, все закончилось, никакого Форта и Рубинштейна. — Ты в безопасности, — повторяю в ответ на надломленные, хриплые извинения. — Со мной. Шура молча приносит бутылку воды и отходит, чтобы не мешать. Он наслушался всего этого у меня дома, один раз признался даже, что не понимает, почему Разумовский провел там так долго, ведь Олег уехал за ним почти сразу, как узнал. Но довольно быстро свернул тему, не желая обсуждать решения бывшего командира. Сейчас я краем глаза вижу, что Волков успел подняться и стоит неподалеку, но не подходит. — Попробуй еще немного поспать, — прошу я, когда Сережа приходит в себя, перестает так дрожать. — Еще совсем рано. — Четвертый билет, — шепчет Разумовский, подняв голову. В темноте не видно, куда именно он смотрит. — Ты серьезно говорила про четвертый билет? — Да, — отвечаю, не раздумывая. — Да, серьезно. Давай об этом утром, ладно? Поспи. Я буду с тобой. Разумовский выдыхает тихое «хорошо», так и не отпустив моей руки. Уже позже я осторожно высвобождаю ее, чтобы сменить на дежурстве Шуру. Волков, не проронив ни слова, возвращается в свой угол. Утром мы не говорим о четвертом билете, означающим, что я хочу поехать с Разумовским, потому что начинается типичная походная суета. Завтрак готовим прямо на огне в камине, несмотря на наличие электроплиты. Наша с Шурой блажь, можно сказать. Потом наемник консультирует меня, что делать если Гром придет разбираться, советует места, куда надо бить, и под моим ошалевшим взглядом распихивает в расшитый бисером рюкзак разные предметы для самообороны. Я ими сама быстрее убьюсь, но про маленький пультик с кнопкой, который даст им сигнал, что со мной что-то не так, запоминаю. Шура говорит, что радиуса должно хватить, но на всякий случай вон той острой штукой в шею — тоже хороший вариант. Все его наставления производят эффект не только на меня, но и на Сережу, который поначалу рвется со мной, хочет сам все объяснить Грому. Во избежание этой фееричной сцены, всеми правдами и неправдами уговариваю его остаться и не отсвечивать. Майор, может, и не приедет. Но Гром, конечно же, появляется. Точнее, появляюсь я, он-то меня возле дома караулит со своим напарником. Приезжаю я на такси и замечаю их не сразу, только уже возле подъезда, когда Гром зовет меня. Ну, понеслась. Я оборачиваюсь, но ничего сказать не успеваю. Майор хватает меня за плечи и буквально вжимает в закрытую дверь, приложив об нее с такой силой, что воздух на несколько секунд покидает легкие. Я в ужасе смотрю на разъяренного Грома, который предъявляет мне за побег Волкова и требует все немедленно рассказать, а рядом крутится его напарник, пытаясь угомонить майора и отцепить от меня. И вот теперь становится по-настоящему страшно, потому что Гром выглядит так, будто сейчас готов свернуть мне шею. Ситуацию спасает наряд полиции. Две машины с визгом сигналки влетают во двор, и уже через несколько секунд беснующегося Грома оттаскивают и скручивают. Все это происходит так быстро и одновременно медленно, что я успеваю заметить появившуюся на его лице растерянность, будто он понять не может, как так вышло. Какой-то полицейский говорит ему про нарушение домашнего ареста, другой пытается выяснить у меня, все ли нормально, просит поехать с ними и написать заявление. Я отказываюсь под умоляющим взглядом Дубина и, в конце концов, все садятся в машины. Грома засовывают на заднее сиденье. В наручниках. Его напарник, пометавшись между мной и своим авто, выбирает последнее и едет за полицейскими. Я спешу домой, ибо вокруг уже начали собираться люди. Захлопнув за собой дверь квартиры, сползаю на пол. Гром говорил, что Рубинштейн ему что-то вколол. И вот вопрос: что мог вколоть ему этот ублюдок?