Interceptor. After

Время близится к полуночи: сверкающий под окнами Новый Арбат уже не так переполнен машинами, как пять часов назад. И хотя кондиционер с монотонным шумом как охлаждал, так и охлаждает воздух, в кабинете будто становится свежее. Москва засыпает. Выключив компьютер с огромным, расположенным полукругом японским монитором, он подходит к панорамному окну и, позволяя глазам отдохнуть от мерцающих пикселей, рассматривает реальную жизнь. Москва пестрит англоязычным неоном. Как и вся Россия. Как и весь мир, убаюканный сладкими голосами западного маркетинга и капитализма. Он придвигает тяжёлую стеклянную пепельницу. Щёлкнув Zippo, с удовольствием затягивается крепким горьковатым дымом… и невольно оборачивается, бросая взгляд на лежащий с краю рабочего стола смартфон. Но экран последнего остаётся тёмным, ведь той, кто с искренним волнением написала: «Когда ты вернёшься?», — нет уже два года… «Год, десять месяцев и три дня», — на автомате уточняет он самому себе, ибо помнит. Не может не помнить. И до сих пор, заработавшись, нет-нет да и глянет на безжизненный телефон… Опустив голову, он разглядывает массивный перстень, бриллиант которого сияет ярче всех драгоценных камней вместе взятых. Алмаз, родившийся из праха. Нина до сих пор с ним. Губы трогает едва заметная горькая усмешка, а стряхивающая пепел рука вздрагивает. Если попы узнают, его негласный общественный рейтинг рухнет… но это не их скудного ума дела. Им не понять, а ему — не забыть. Затаившаяся было горечь снова здесь: душит, треплет, рвёт на части изнутри. Взгляд падает на стеллаж, в котором посверкивает стеклянным боком красивая бутылка, но он лишь отворачивается и прижимается лбом к холодному стеклу. Нет. Больше — нет. Это исключительно для гостей, больших праздников или моментов тихой скорби. Не для каждого вечера. Отныне он не сорвётся, тем более — сейчас, когда извивающиеся щупальца глобалистов всё сильнее сдавливают мир, стирая самобытность и рисуя на её месте гигантскую жёлтую «М» на красном фоне. Но не всё потеряно: процесс остановить реально. Пока что — реально. Однако те, кому надлежало это сделать ещё в далёком прошлом, отступили в шестьдесят втором: по иронии судьбы, это случилось в год его рождения. В день взаимного отступления все, должно быть, вздохнули с облегчением. Он качает головой и невольно цокает языком. К сожалению, тогда не смогли понять, что мягкотелость СССР в долгосрочной перспективе приведет к его уничтожению. Он с силой вонзает бычок в дно пепельницы, сминая фильтр. Второго поражения не будет. И раз ТАМ упорно игнорируют необходимость действовать, он всё сделает сам. Ресурсов, единомышленников-инвесторов и нужных знакомств хватит. Он встряхнёт. Разбудит. И скажет доброе утро миру новому, миру преображённому. Миру такому, каким тот и должен быть.