Interceptor. After

Станция метро «Ломоносовский проспект» выводит на проспект с другим названием: Мичуринский. Немного путает, но на то, чтобы выяснить причину, уходит пара минут, пока гремит колёсами поезд. Посреди рабочего дня в вагоне почти пусто, а ещё в нём тепло. Но стоит Джей Джей покинуть вестибюль, и свирепый ветер хватает за волосы, заставляя накинуть капюшон, который он немедленно пытается содрать. Сложно поверить, что когда они с Кесселем садились в метро сорок минут назад, Москва нежилась под мягкими лучами полуденного солнца: некогда ясное небо сейчас затянуто тяжёлыми тучами, которые осыпают запад Москвы мелкой моросью. Джей Джей поблагодарила бы богов за то, что капитан Смирнов живёт в пяти минутах ходьбы от метро, да только в существование этих самых богов она перестала верить ещё в школе, и начинать не хочется: и без того есть чем занять башку. Пройти в престижный жилой комплекс, с высоким забором и охраной — легче лёгкого: Джей Джей достаточно придержать калитку возвращающемуся из школы мальчишке с самокатом. Увидев медицинскую маску на её лице, тот спешит отдалиться. — А прокажёнными быть даже неплохо, правда, Джей Джей? — нижнюю половину лица Кесселя не видно, однако Джей Джей чует, что гадёныш улыбается. Но через мгновение он серьезнеет. — Пятый подъезд, пятнадцатый этаж. — Налево, — Джей Джей мгновенно находит взглядом нужный подъезд. Кессель кивает. Сердце ускоряет свой стук, ведь совсем скоро она вновь взглянет в холодные глаза ещё одному выродку, обрекшему триста миллионов человек на смерть. Однако встреться с капитаном Смирновым невозможно. Разумеется, не из-за лениво разминающего ноги возле своей будки охранника: его просто нет дома. «Suka», — в мозгу очень кстати всплывает слово, которому Джей Джей научилась в поезде от ехавших из Тюмени вахтовиков. Поездка в плацкартном вагоне вообще существенно расширила словарный запас Джей Джей: правда, новообретённый лексикон желательно использовать только в отношении Кесселя и окружающей действительности. Из семейной поездки «на дачу» капитан Смирнов должен — по словам консъержки — вернуться послезавтра. Джей Джей понятия не имеет, как Кессель уболтал приветливую пожилую женщину выдать конфиденциальную информацию об одном из жильцов: разговор шёл на русском, однако она не удивлена. Хитрозадый ублюдок умеет быть обаятельным и беззастенчиво пользуется этим навыком для достижения своих целей. Джей Джей сжимает замёрзшие на ветру пальцы и хмурится. Ебучий психопат, он ведь пытается применить своё очарование и в отношении неё! Бесит. Его тактика не сработает: Джей Джей уже порядком заманалась повторять это раз за разом, она уже чувствует себя сломанным магнитофоном, однако мерзавец лишь невинно моргает и удивляется, мастерски изображая искренность. «Но ведь я всегда такой. Со своими или с чужими... со всеми. Джей Джей, пожалуйста, не ищи угрозу там, где её нет: я ничего из себя не изображаю, а просто живу, пока есть такая возможность». Он разводит руками и улыбается — не издевательски, не даже насмешливо: исключительно миролюбиво, и вокруг его зелёных глаз собираются мелкие морщинки. Такой, чёрт бы его побрал, живой и изо всех сил стремящийся стать для неё своим, будто бы не он приказывал мучить, а затем и убить её папу. Уёбок. — Раз тут нечего ловить, возвращаемся, — Джей Джей говорит сухим официальным тоном, старательно скрывая мучительную досаду от очередного поражения, — задерживаться где-либо небезопасно. А всё из-за ебучей трансляции, которую этот недоносок включил. Их с Кесселем лица скрыты медицинскими масками, а её волосы убраны под капюшон, но никакой гарантии это не даёт: её уже фотографировал исподтишка какой-то тип в метро, и вряд ли он собирает коллекцию фоток женщин в неброской одежде и со скрытым лицом. Джей Джей отворачивается. Сердце заполняется гневом, но не ярким и испепеляющим, а тягучим, словно нагретая смола. Как ни странно, становится легче. Так — привычно. Так — нормально. Ничего другого этот человек не может и не должен заслуживать. Но злиться всё время — не вариант, ибо злоба меняет, и в конечном итоге можно начать презирать всех и каждого, как это делает Кессель (он ведь таков на самом деле: презирающий абсолютно всех выродок), а там уже и до массового убийства недалеко. Нет, абсолютная ненависть — это точно не её путь. Муторно всё это. Путано. И хочется уже не заниматься ебучими размышлениями непонятно о чём, да капитан свалил, как будто чувствовал, что к нему нагрянут. — Если хочешь, можем прогуляться, — Кессель как будто мысли читает: по тяжёлому взгляду, по опущенным уголкам губ, по висящим вдоль тела рукам. — Москва красивая. — И суетная, — Джей Джей отмечает, что шагает быстрее, чем обычно, как будто тело само подстраивается под принятый здесь ритм. — Это из-за размеров города. Нью-Йорк, Шанхай и прочие мегаполисы страдают той же проблемой: на преодоление расстояний уходит много времени, и люди сокращают его таким вот образом, — Кессель вновь включает ментора, и Джей Джей закатывает глаза. — Без тебя знаю, умник. Не мешай ворчать. — Ладно, — он усмехается абсолютно беззлобно, и это особенно раздражает, — так что насчёт прогулки? — У тебя сломано колено, а мы и так шли двадцать минут от дома до метро, потому что автобус не приехал, — привычное раздражение как хороший имбирный чай: приятно согревает, но при этом скребёт глотку остротой. Вот только эффект как будто ослабевает при взгляде на правую ногу Кесселя. — Оно меня беспокоит меньше, чем перспектива торчать в старой двушке. Я и так больше трёх недель валялся в твоём доме без дела! — Кессель протестует как мальчишка, которого за провинность не выпустят гулять. Хотя за его «провинность» — только в Гуантанамо до конца жизни. Или туда, где существование таких как Кессель обрывают инъекцией по приговору суда. Джей Джей стаскивает кулаки, сжимает зубы и косится на его колено. «Идёт как здоровый человек. Но какого чёрта мне не всё равно?!» — Джей Джей кажется, что она запуталась в нитях мыслей и действий. Она сломала Кесселю колено и до сих пор вспоминает это с удовлетворением, но при этом периодически косится на ебучего засранца, чтобы при первых признаках хромоты отправить его домой. — Если нас узнают, на ужин будешь жрать рагу с твоим же трепливым языком, — шипит Джей Джей, понимая, какими проблемами чреваты для них лишние появления на улице. — Оглянись, все смотрят либо в телефоны, либо себе под ноги. Да эти люди даже ожившего стегозавра не заметят, если тот вдруг пройдёт мимо них, — Кессель, который явно истолковал её слова как «конечно, мы идём гулять», разводит руками. Достав из кармана куртки пластиковую карточку «Troyka», он первым возвращается в вестибюль метро. ...Арбат встречает Джей Джей бьющей со всех сторон жизнью, которая здесь не такая, как в тех районах Москвы, в которых она уже успела побывать. Те районы по-деловитому суетливы, в них мелкие муравьи снуют меж бетона и тёмного стекла. Арбат же оглушает яркостью: несмотря на холодный ветер, здесь танцуют с факелами и рисуют портреты; играют на различных музыкальных инструментах и записывают видео для соцсетей; здесь древние здания и элитные рестораны соседствуют с современными магазинчиками. Джей Джей вертит головой так, что шея вот-вот хрустнет, но разве избыток положительных эмоций — это не лучший способ умереть? Другой вопрос, что умирать нельзя до тех пор, пока... Её мысли вновь возвращаются к умершему генералу ракетных войск, шестидесятипятилетнему Степану Игнатьевичу Васильеву. Шесть лет назад этот человек нанял Кесселя, поддерживал с ним контакт, обговаривал условия операции, которую он же и оплатил через оффшоры. А на следующий день после того, как Джей Джей буквально выдернула умирающего Кесселя — живого свидетеля — из лап убийц, Васильев скончался от сердечного приступа. Сам он умер в силу возраста или помогли, неизвестно, но, разумеется, Васильев действовал не один, и к тварям, что таятся в тени, может вывести лишь капитан Смирнов: ещё один соучастник, который жив. Пока что жив. Ведь вполне может быть, он не на даче, а в каком-нибудь подмосковном лесу, разрублен на части и закопан в стылой земле. Джей Джей потирает виски. Надо отвлечься. Она буквально заставляет себя вглядываться в пламя на конце шеста акробата-факира: пристально, до слёз из уставших глаз. Но как же красиво он укрощает смертоносную стихию... Джей Джей позволяет действию заворожить себя. Только Кесселя крепко за руку держит, чтоб хитрозадый мудила не удрал куда. — Нравится? — он послушно стоит рядом. Достав из кармана пару монет, кидает их в коробку подошедшего мальчишки. — Красиво... тут вообще красиво. Столько всего. Когда факир заканчивает, Джей Джей, по-прежнему сжимая руку Кесселя, идёт дальше и замирает, глядя, как уверенными штрихами пожилой художник рисует портрет сидящей напротив молодой девушки с огромными силиконовыми губами. А рядом, в старинных домах, элитные рестораны, аптеки, всевозможные магазинчики и сувенирные лавки. И вопреки ритму московской жизни Джей Джей замедляет шаг. Яркое любопытство сверкает в её глазах, теплится в её душе, временно оттеняя тревожные мысли. Ведомая любознательностью, Джей Джей заглядывает в одну из сувенирных лавок и с интересом рассматривает всевозможные яркие безделушки с символикой государства. Внезапно она вздрагивает, сжимая ладонь Кесселя, но тут же на лице расплывается широченная улыбка. — Подожди здесь, — бормочет Джей Джей и просачивается вглубь магазинчика. Взяв из корзины одну вещицу в плотном прозрачном пакетике, она идёт на кассу, вспоминая необходимые для покупки слова и названия чисел. Бросает мимолётный взгляд на Кесселя, но тот и не думает удирать: встав в углу, тот разглядывает стенд с магнитами для холодильника. — Что купила? — с интересом спрашивает тот, когда Джей Джей возвращается и тянет обратно на улицу. — То, без чего ты, мудила поганый, жить не можешь. И что отныне увидишь только в своих ебучих снах. С ядовитейшей ухмылкой Джей Джей вкладывает в его руку массивный железный брелок в виде того, что она хотела бы не видеть: ракетного комплекса Тополь-М. — Здорово, что кто-то перехватил все выпущенные ракеты, правда? — Джей Джей продолжает подкалывать, наблюдая за Кесселем, который, кажется, её не слышит: он смотрит на брелок с абсолютно дурацкой улыбкой, которую не скрывает даже маска и на которую Джей Джей вообще не представляет, как реагировать. «Ты перегрелся, что ли?» — хочет спросить она, но всё же исключает эту версию, потому что на улице прохладно. «Ты долбоёб?» — вопрос тоже неуместен, поскольку очевидно же, что да: как будто нормальный запустит в сторону США 16 ядерных ракет дабы возродить нацию. Джей Джей только зубы крепче сжимает да капюшон завязывает крепче, потому что опять начинается мерзкая морось. — Вот теперь точно домой, — отрезает она, и Кессель лишь кивает. Убрав брелок в карман и застегнув тот на молнию, Кессель поворачивается к Джей Джей. Взгляд этого человека абсолютно серьёзен, как и голос, когда он говорит единственное слово: — Спасибо.