Немного больше всей вселенной

***

Вид с верхнего этажа пентхауса Накахары захватывал дух, но он меркнул по сравнению с тем, что Ода только что наблюдал в машине. Даже несмотря на то, что это Дазай, а не он, только что кончил, яростно содрогаясь и демонстрируя часть себя, которую Сакуноске никогда не видел, ноги последнего были слабыми и слегка подрагивали, когда они вошли внутрь. Открытый пол, чёрные кожаные диваны, кухонный островок… типичный дом исполнителя, но Сакуноске почти не обращал на внимания на роскошь, следя глазами за Чуей. Он пытался вспомнить первое, что он заметил в Накахаре, пока тот готовил ему очередной напиток, до боли необходимый, пока они ждали Осаму из ванной. Это было удивительно для такого молодого человека, быть… кем бы он ни был. Чуя обернулся со стаканом виски для своего гостя и впервые за сегодняшний день добродушно улыбнулся. Это была уже не та ухмылка, которую он привык видеть сегодня вечером, натянутая, как казалось, для блага Дазая. Маска доминирования охотно спала, хотя бы для того, чтобы успокоить нервы Оды. — Он любит тебя. Ты ведь знаешь об этом? Ода не знал, что ответить. В словах не было ревности, но сквозь тонко завуалированную беззаботность пробивался проглядывающий сквозь швы тон беспокойства. — Он позвонил мне в ужасе той ночью… Я никогда не слышал его таким. В отчаянии. Он умолял меня спасти тебя… разумеется, по-своему. Ода ненадолго задумался о том, как это могло быть. Представить Дазая умоляющим не получалось. — То, что я сделал… Это не принесло мне радости. Но и печали тоже. Так что вот так. Отвечай ему взаимностью. Только попробуй не ответить. А если ты причинишь ему боль, поверь, что ты присоединишься к Гиде и его людям в могиле. Вместо ответа Сакуноске сделал глоток напитка. — Не любишь болтать, да? — Нет, я просто… думаю. — О чём? — Что вы об этом думаете? Чуя достал сигарету и выжидающе уставился на Оду, который сразу же понял, о чём его просят. Пошарив в переднем кармане куртки в поисках зажигалки, он поднес крошечный огонёк ближе к Накахаре (возможно, ближе, чем нужно), чтобы прикурить. Чуя глубоко вдохнул и выпустил бледное облако в лицо Сакуноске. Тот и глазом не моргнул. А вот фирменная ухмылка на лице Чуи вернулась. — Что я думаю… Думаю, ты уже должен был понять, чем я увлекаюсь. Тебя это пугает? — Нет. — Даже не уточнишь? — Я серьёзен, Накахара-сан. Я обязан вам жизнью, и не только своей. Если вы хотите, чтобы я отплатил вам именно таким образом, я буду только рад. Ещё одна затяжка, ещё один выдох, ещё одна струйка дыма в воздухе. — Это весело, но только если ты тоже этого хочешь. Он вот хочет. И очень сильно. Чуя наклонил голову в сторону ванной. — Вам придется объяснить мне, Накахара-сан. — Думаю, мы это уже проходили. Зови меня Чуя. А что он хочет… Очевидно, не так ли? Ода мог только моргать в ответ. Он знал, конечно, знал, он же писатель, в конце концов. Ему не составляло труда представить, что может чувствовать кто-то другой. Даже Дазай. Но ему нужно было это услышать. — Он хочет, чтобы ты присоединился к нам. Во всех отношениях. — А вы? Чуя подошел ближе и положил ладонь на грудь Оды, слегка поглаживая её. — Мы одно целое. — Тогда да. Конечно. Как Накахара умудряется так хорошо выглядеть, ухмыляясь? — Хорошо. Допивай свой напиток. Я хочу почувствовать вкус виски на твоих губах. Со вздохом, похожим на покорность, но только лучшей, той, которая приходит после того, как ты отдаешься своим самым сокровенным желаниям, Ода позволил затянуть себя в поцелуй. Он не был похож на тот, что он разделил с Осаму на балконе, полный любовного отчаяния, и уж точно не был похож на тот, что он наблюдал в машине. Нежно и медленно губы Чуи коснулись его, заставив Оду наклониться ниже. Мягкие и тёплые, они будоражили расплавленную лаву в животе, напоминая о полутвердом члене от осознания того, что губы Дазая только что касались этих. — О, да вы поладили! — раздался бодрый голос от двери ванной, заставив их прервать поцелуй и посмотреть на Осаму. — Могу ли я считать это знаком того, что Чиби перестал грубить? — Это ты грубиян, скумбрия. — Я думаю, Накаха… Чуя и я станем хорошими друзьями. Я же говорил, что тебе следовало познакомить нас раньше. — Может, и стоило. Но Чиби такой маленький, а теперь ему придется иметь дело с тем, что он ещё меньше. Теперь настало время Оды хихикать. — По-моему, он не такой уж и маленький. Самое приятное во всей этой ночи было то, что Ода не чувствовал себя виноватым во всем этом испытании. Чуя сразу же направился в спальню, а Осаму приблизился к своему новому парню и коротко поцеловал его в губы. — Ты в порядке? — Да. А ты? — Я в полном порядке. Я имею в виду с этим… — Ты сомневаешься во мне? Знание ответа заранее никогда не означало, что вопрос не должен быть задан. — Нет. Просто… Скажи мне… нам, если это слишком. Обещай, что скажешь. Выражение лица Дазая напоминало озабоченность и страх, и Ода отчаянно захотел искоренить его, успокоить и унять. Его рука легла на щёку Дазая, а затем мягко скользнула к его затылку, и он поцеловал Осаму в лоб. — Я обещаю.

***

Наконец Сакуноске осенило, почему Осаму настаивал на том, что у Чуи ужасный вкус. Голубое шёлковое постельное белье кричало о недавно приобретённом богатстве. Даже если бы Коё-сан научила Чую всему, что знала о правильном поведении и стиле, она не смогла бы искоренить в уличном мальчишке стремление скупать ненужные дорогие вещи. Остановившись посреди комнаты, Чуя прошел к шкафу, чтобы достать всё необходимое, и переглянулся с Дазаем, который сидел на бордовом диване у стены, прямо напротив кровати. — Хочешь наблюдать? Дазай не успел ответить, лишь озорно улыбнулся. — Он хочет. — Накахара вернулся без куртки и шляпы, но с коробкой в руках. — Так. В последний раз. Ты ведь сказал, что сделаешь все, что угодно? — Чуя, — серьезно предупредил Дазай. — Я не причиню ему вреда. По крайней мере, не больше, чем он сможет вынести. — Я имел в виду то, что сказал, да. Что угодно, — вмешался Ода. — Хорошо. — Чуя бросил коробку на край кровати и полностью переключил свое внимание на Сакуноске, окончательно вживаясь в роль. — А теперь снимай это. А ты, моя дорогая шлюшка, можешь только смотреть. Понятно? — бросил он Осаму. То, что он не требовал ответа, было очевидно. Дазай лишь слегка подвинулся, откинувшись на спинку дивана, готовый к представлению. Грациозность. Именно это слово искал Ода, когда увидел, как Чуя придвинулся к нему ближе, снова положил руку на грудь, как на кухне, и стал ласкать его, ничуть не сдерживаясь. — Мне это нравится. Широкая грудь. Ты прекрасен, Ода. А теперь. Снимай пиджак. И рубашку тоже. Приказной тон накалил обстановку в комнате, заставив Сакуноске вспомнить, что именно привлекло его в Чуе — сила, которую он источал. Он быстро повиновался, стараясь не помять костюм, но Чуя оказался не столь терпелив: он вздохнул, раздраженный медлительностью, и начал раздевать Оду сам, почти срывая с него пиджак и принялся за пуговицы, не обращая внимания на дорогую ткань. — Брюки. Не успел Ода почувствовать себя неловко из-за того, что остался в одних трусах, как его уже втянули в очередной жаркий поцелуй, на этот раз страстный и сильный. Чуя прижался к Оде, явно наслаждаясь тем, что за ними наблюдают, а его руки скользнули за спину и провели по обнаженной спине. Сакуноске мгновенно осознал, насколько силен Накахара. Хотя он и знал это раньше, но вдруг понял, что тот совсем не использовал способность, чтобы толкнуть его на кровать. — Дай мне посмотреть на тебя. Даже самые добрые фразы звучали как приказ. И кто он такой, чтобы отказываться? Желания ослушаться не было, поэтому Ода с благоговением выполнил указание и лег на спину, провожая взглядом полностью одетого Чую, который начал расстегивать пуговицы на его рубашке. — У меня для тебя есть кое-что особенное. Дазай, видишь ли, тоже хочет поиграть, — негромко сказал Накахара, демонстрируя лежащему перед ним мужчине свой пресс. Разница в размерах между ними уже давно начала сводить Оду с ума, но сейчас, глядя на то, как хорошо сформировано тело Чуи и как много ему пришлось работать, чтобы заработать такую физическую силу, он не мог не облизнуть губы. — Нравится? Держу пари, хочешь потрогать. Не волнуйся, детка, так и будет. Что-то в этом обещании заставило Одасаку вздрогнуть и бросить взгляд на Дазая, который улыбался, глядя на это зрелище. Если Накахара всегда так себя вёл, когда хотел кого-то наказать, то неудивительно, что Осаму всегда вёл себя как скотина. Заметив, что Чуя роется в коробке, которую принес с собой, он отвлекся от созерцания озорных глаз своего парня и показал их Оде. Не говоря ни слова, он подошел к нему ближе и стянул трусы, обнажив ноющий член, жаждущий внимания. Это было немного жутковато — не прикасаться к нему и в то же время быть пожираемым этими обычно лазурными глазами, которые теперь стали на несколько тонов темнее от вожделения, но Сакуноске ничуть не возражал. Он смирился со всем, что произойдет сегодня ночью, — он был обязан Чуе. Он был обязан им обоим. — Я не ревнивец по натуре, — говорил он, смачивая пальцы смазкой и следя за тем, чтобы Ода видел каждое его действие, — но он хочет, чтобы я им был, так что я играю свою роль. А ты? — он подошел ближе и встал между ног Оды, наблюдая, как вздымается его широкая грудь, — Ты можешь сыграть свою роль? — Да. Пощечина по обнаженному бедру последовала быстрее, чем Ода успел её заметить, что само по себе было невероятно, но в данной ситуации динамика власти лишь заставила его член дернуться. — Я прощу тебя на этот раз. Но здесь мои шлюхи называют меня сэр. Я понятно выражаюсь? Ода задрожал, чувствуя, как кровь прилила к его члену. — Да, — прохрипел он, слегка приподнимаясь на локтях, — сэр. — Хороший мальчик. Никакое предвидение не могло подготовить Оду к тому чувству радости, которое вызвала похвала. Чуя лишь слегка кивнул ему, чтобы тот раздвинул ноги пошире, и без предупреждения и даже без поглаживания эрекции Чуя ввёл два пальца в дырочку Оды, тугую, но такую манящую, умоляющую наполнить. — Не двигайся. Или пожалеешь. Даже если бы Ода захотел, он не смог бы этого сделать, чувствуя, как сила Арахабаки, которую Чуя не использовал, прижимает его к кровати. Ощущение, что в него ввели пальцы, чего он не чувствовал уже очень давно (возможно, годы), заставило его откинуть голову назад, издав вздох. Прикосновения Чуи были нежными, но движения — нет, так как он начал раздвигать его стенки пальцами, не проявляя излишнего терпения. Это слегка жгло, заставляя Оду хныкать, но он ничего не делал, даже не раздвигал ноги шире, во всем подчиняясь Чуе. Он и без подсказки знал, что Накахара не из тех, кто повторяется. Его налившийся член дёрнулся, когда Ода почувствовал, что его простату задевают, и теперь он позволил себе выпустить стон, ненадолго забыв обо всем, даже о боли, которая быстро перешла в удовольствие, когда Чуя начал трахать его пальцами. Минута-другая, и вот уже третий палец вошел в него, заставляя губы и ноги Оды дрожать от переполняющих его ощущений. — Чуя… — раздался сзади голос Дазая, — ты поступаешь несправедливо. Должно быть, это сработала знаменитая телепатия Двойного Черного, потому что Чуя, не сказав ни слова и даже не отреагировав, мгновенно всё прекратил. Он вытащил пальцы, потратив меньше секунды на то, чтобы избавить Сакуноске от нижнего белья, а затем расстегнул ремень. Не знать, чего ожидать, — порой прекрасный подарок. Всё тело Чуи было великолепно до невозможности, но его член, твердый, слегка изогнутый, идеальный и огромный, вызывал у Оды слюноотделение. И не только у него. — Так-то лучше, — сказал Дазай. При виде члена Чуи у Оды произошло короткое замыкание. Как он собирался поместить это внутрь себя? Хотя, если Дазай это делает, такой худой и хрупкий, как он, то, возможно… — Пялиться — это грубо, тебе никто не говорил? — Чуя забрался на Оду и, схватив его за шею, усадил на себя, упираясь своим странным весом в его бедра. — Это, — он показал ему игрушку, которую Ода непонятно как не заметил раньше, — для тебя. Вернее, для Осаму. — Хорошо. — Я не спрашивал. Повернись. Ода дрожал, но теперь, стоя на четвереньках и чувствуя себя во власти Чуи, его член течёт ещё сильнее. Как, чёрт возьми, это заставляло его чувствовать себя так потрясающе? Может, дело было в том, что Дазай тоже следил за каждым его движением, а может, в доминировании и разнице в размерах, но Оде казалось, что его бьет током, а нервы пылали от такого обращения. С ним обращались, как с дешевой шлюхой. Неудивительно, что Осаму был зависим от этого. Наконец Чуя показал ему то, что собирался вставить внутрь, — маленькую (и не очень маленькую) игрушку, которая заставила его содрогнуться от одного только вида. Вибратор с дистанционным управлением, похожий на красную пробку в форме сердца. Чуя держал его перед лицом, драгоценный камень блестел в лунном свете, и, даже не оглянувшись, бросил что-то Дазаю, а тот поймал его одной рукой, словно ожидал этого. Они действительно были одним целым, во всех смыслах этого слова. — Тебе понравится. Не вопрос. Утверждение, мощное само по себе, но прозвучавшее из уст Чуи… Ода подумал, что он застонет от одной только мысли об этом. Стоя на четвереньках, он слегка волновался. Прошла почти вечность с тех пор, как он был в этой позиции, а с Чуей… было ощущение, что из него высасывают ещё больше сил, но в этом было что-то приятное. Сакуноске почувствовал, как кончик смазанного вибратора прижимается к его дырочке, и слегка вздрогнул. — Эй. Шшш, всё хорошо. Расслабься для меня. Всеми фибрами своего существа он хотел, нет, должен был поверить ему, этому молодому, идеальному мужчине, спасшему его жизнь, душу и сердце… это было чистое блаженство — быть использованным им вот так. Кивнув, скорее себе, чем кому-то ещё, Ода сделал то, о чем его просили, почувствовал, как пробка упирается в его ободок, и с чуть большей осторожностью, чем того требовала подобная сцена, дал вставить её в себя. — О… А! Растяжка слегка жгла, и на кратчайшие секунды он почувствовал, как страх заползает в его сознание, заставляя размышлять, не слишком ли далеко он зашел. Но нет. Осаму был рядом. Он не допустит, чтобы с ним случилось что-то плохое. Никогда. Он вошел в него до самой простаты, до того самого места, к которому совсем недавно Чуя прикасался своими идеальными пальцами, заставляя его чувствовать себя таким открытым и слабым… Это вызывало привыкание. — Хорошо. Теперь моя очередь поиграть. На этот раз не было ни вопроса, ни приказа. Сакуноске почувствовал, как его обычно неподвижное тело практически обхватил исполнитель (его босс). Его потянули назад, приподняли, чтобы он стоял только на коленях, и Накахара тяжело дышал ему в спину, между лопаток, оставив пару поцелуев. Губы были обжигающе горячими на и без того потной спине, а член слегка дернулся, когда он почувствовал, как одна рука обхватила его грудь, а другая легла на бедро. Однако они не задержались там надолго. Сакуноске почувствовал, как его запястья сжимаются, а Чуя обматывает их красной веревкой, закрепляя на месте. Он не смог бы освободиться от уз, даже если бы захотел. И когда Накахара в очередной раз сдвинул его с места, поставив коленями в ковер, и оставил его там с затычкой в заднице, со связанными за спиной руками, его охватило чувство всепоглощающего блаженства. — Это ему идет. Согласен, Осаму? Сакуноске не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что глаза Дазая полны похоти и голода, но, поскольку он стоял на коленях на полу, ему достаточно было слегка наклонить голову, чтобы разглядеть своего возлюбленного. Одной рукой Дазай сжимал бедро, а другой — пульт управления вибратором, кивая Чуе. У него не было сил даже ответить… Он никогда не видел Осаму таким. Таким отчаявшимся. Но сегодня всё было впервые. Чуя расположился перед Одой, усевшегося на кровать, его большой, больше среднего, член был в его руке и перед его лицом, эрегированный и истекающий спермой. Внезапно всё мысли испарились из головы Сакуноске. Всё, чего он хотел, — это попробовать. Он открыл рот, приглашая Накахару делать то, что он хочет, использовать его так, как он хочет, глаза смотрели прямо в лазурные, наполненные тьмой, умоляющие глаза. Связанные за спиной руки не помогали держать равновесие, но он не зря тренировался всю жизнь. — Соси. Я вижу, ты хочешь этого. — Затем, повернувшись к Дазаю, — Сделай это. Ода издал громкий стон, когда почувствовал вибрации в своей заднице. Слишком сильные, возможно, не самые низкие настройки (садистские наклонности Осаму, за которые ему придется наказать его позже), но сейчас он был не в состоянии думать о чём-то большем, чем этот момент. Он почувствовал, как его схватили за волосы, не давая отвести взгляд (не то чтобы он хотел этого), когда его простату стали стимулировать сильнее, чем когда-либо прежде. — А… Накахара-сан… — Я бы поправил тебя, но… ты не будешь много говорить через секунду. С этими словами Ода взял в рот этот прекрасный орган. Солёныё, с легким привкусом чего-то, о чем он не хотел думать (Чуя ведь не принимал душ), но это только раззадорило его, а от того, что он мог взять в рот только кончик, по позвоночнику побежали мурашки. Позади него застонал Осаму, что заставило Чую бросить на него предупреждающий взгляд. — Заткнись. Еще одна дрожь, на этот раз более сильная, или, может быть, это был толчок от вибрации, которая заставляла его член дергаться, а разум плыть, но где-то в пределах досягаемости было неоспоримое чувство удовольствия. Он попытался вобрать в себя побольше члена Чуи, едва помещающегося у него во рту, наблюдая (вынужденный наблюдать), как тот закатил глаза, когда язык Оды прошелся по кончику. С открытым ртом он начал вбирать в рот всё больше члена, наслаждаясь осознанием того, что его имеют таким развратным способом. А впереди было ещё больше. Целая ночь. А если повезет, то и не одна. Он чувствовал, как Дазай играет с настройками, замечая, что вибрации напоминают азбуку Морзе, но не мог сосредоточиться на этом. Сакуноске заботило только одно — проглотить как можно больше, поэтому он начал двигать головой. Однако он начал задыхаться, приступ кашля сотряс его грудь, и этого было достаточно, чтобы Чуя прекратил свои действия. Однако вместо разочарования он услышал торженный стон, исходящий от мужчины над ним. — Чёрт… Мне придется тренировать тебя для этого, не так ли? Ничего страшного. Осаму тоже поначалу не мог этого вынести. Теперь он мастерски сосет член. Ну, — его глаза потемнели ещё больше, став похожими на чёрные дыры, — только мой. Образ Дазая, захлебывающегося слезами, делая минет, мгновенно возник в голове Оды, не давая сосредоточиться на дыхании. Сакуноске стремился к знаниям. Очень немногие мужчины могут пройти через всю жизнь, не признавая, что они в чем-то не сильны, но в его нынешнем состоянии он не мог не чувствовать себя неудачником. Он должен был сделать это, сделать всё, что попросит Чуя, чтобы показать свою благодарность и обожание. Накахара, должно быть, заметил беспокойство на его лице, потому что снова мягко улыбнулся. Что-то такое, от чего можно пристраститься. Это было слишком легко. — Не волнуйся, детка. Я могу сделать много замечательных вещей с твоим совершенным телом. Похвала сделала своё дело, и Ода заскулил, чувствуя, как вибрация усиливается, заставляя ноги дрожать. — Полегче, Сэму. Ты же хочешь, чтобы ему понравилось. Чуя придвинулся ниже, ближе к Оде, а затем сделал то, чего не делал еще ни один мужчина. Честно говоря, Ода и сам бы не додумался до такого варианта, но сейчас он казался ему вполне логичным. Накахара провел руками по его груди, сначала слегка, а потом всё сильнее сжимая грудные мышцы и помещая между ними свой член. Одасаку не мог не знать, что он хорошо сложен раз проводит столько времени в спортзале, что его грудь и руки — самые сильные его стороны. Его предыдущие партнеры восхищались этой силой, тем, что он мог с ними сделать, тем, как напрягались его мышцы, когда он делал то, что хотел, но это… Это было нечто совсем другое. Он не понимал, насколько сильно ему было нужно такое унижение, пока Чуя не зажал его член между грудями и не начал двигать им, громко стоная, трахая его груди. Как ещё он мог их назвать? — А-а-а, блядь! Сакуноске, ты… Хороший мальчик. Не двигайся. Он продолжал сжимать его грудь в своих сильных руках, и Ода не мог оторвать глаз от того, как член Накахары двигался между его плотью. Осознание того, что это сработало только благодаря тому, как было устроено его тело, и из-за того, что Чуя был выше среднего размера, обрушилось на него, как грузовой поезд. И вибрации, которые безумно стимулировали его простату, не помогали. А то, как энергично двигался Чуя, как слегка приподнимал его бедра, как трахал его, используя его тело для своего удовольствия таким унизительным способом, только ещё больше отключало разум Сакуноске. Волосы Чуи слегка шевелились, а глаза были прикованы к его груди, изредка он прикусывал губу — это было слишком, да ещё и в сочетании с приближающимся оргазмом. — Ах! Чуя! — Хороший мальчик. Ты быстро учишься. Ода мог бы сейчас забыть о Дазае, если бы не вибратор в его заднице. Наконец он смог разгадать код, сообщение, над которым потом будет смеяться. Стони громче. Ему это нравится. Кто он такой, чтобы не последовать такому прекрасному совету? — Ах, о боже… Чуя! Сэр! — Блять! Должно быть, он был близок к этому, раз его лицо исказилось от удовольствия, но потом это стало очевидно, когда Чуя отпустил его, схватил свой член и стал дрочить с поразительной скоростью. Несколько мгновений, показавшихся Оде вечностью, ведь сейчас у него был самый лучший вид в мире, пока всё не прекратилось, когда Чуя с громким стоном кончил ему на лицо. Сакуноске сам мог бы кончить от одного этого вида, но вкус спермы на его лице, мысли о том, как это выглядело со стороны для Осаму, который наблюдал за ними, наверное, сам был тверд и отчаянно требовал внимания, как шлюха, которой он был. Всё это было слишком. Ода тоже застонал, чувствуя, как его сотрясает оргазм. Однако он не успел опомниться. Мгновенно его подняли и уложили на кровать задницей вверх, руки за спиной, лицо вдавлено в матрас, Чуя за спиной. Он увидел Осаму, когда тот наклонил голову и… На лице Дазая было выражение чистого обожания и любви. Да, его переполняла похоть, да, он был возбужден, но он выглядел… довольным. Счастливым. Это его устраивало. До его ушей донеслось тяжелое дыхание, и он понял, что это его собственное. Чувства на мгновение охватили его, но потом приятное ощущение наполненности покинуло его. Чуя вытащил вибратор и бросил его куда-то на кровать. — Чуу… ах! Пожалуйста, мне нужно… Он буквально услышал смертоносную ухмылку, прежде чем почувствовал шлепок по бедру. — Тихо. Сейчас я тебя трахну. Горячо. И жестко. Как, черт возьми, он все еще был твердым, если только что кончил? Сакуноске почувствовал, как в него входят, а его стенки трепещут вокруг проникновения, расслабленные и податливые от вибрации, полученной ранее. Он нуждался в этом. Гораздо больше, чем он осознавал, — чтобы его отымели, а Осаму наблюдал за этим, улыбаясь так, словно получил лучший в мире подарок, играя с бесполезным теперь пультом. Полностью одетый. Чуя начал двигаться, насаживая Оду на свой член, размеренные движения сначала граничили с осторожностью, затем становились всё менее терпеливыми, когда он снова шлепнул его по бедру. — Блять! Какой великолепный голос был у Накахары. Такой глубокий и собственнический, а то, как грубо он начал вбиваться в него, заставив Оду снова задыхаться, теперь уже самым лучшим образом, творило чудеса с его эрекцией. Возможно, из-за того, что в первый раз он кончил так быстро, теперь, на волне предыдущего оргазма, ему было легче потеряться в удовольствии. — О… ах… Боже! — Скажи мое имя. Кричи его. — Ах, чёрт, Чуя! Чуя, Чуя, пожалуйста! Ода не мог разобрать собственных слов, когда его опускали на член в такой позе, задницей вверх, лицом вдавливая в шёлковые простыни, и думал, насколько развратно он выглядит сейчас для Осаму, который, не мигая, наблюдал за ними. Последнее было лишь предположением, поскольку от нахлынувших эмоций и блаженства зрение помутнело, и он едва не расплакался. Стоны Чуи были музыкой для его ушей, и он отвлекся настолько, что не заметил, как Дазай встал со своего места и медленно, грациозно, как кошка, двинулся к ним, на ходу снимая с себя одежду. — Чёрт, чёрт, чёрт… Дазай, усади свою задницу на место! — крикнул Чуя. — Мы ещё не закончили. Жди своей блядской очереди. Жестоко. Доминирующе. Так, что невозможно не подчиниться. Настоящий исполнитель. Те, кто говорил, что Дазай так же страшен, как и горяч, никогда не трахались с Накахарой Чуей. В этот момент Ода уже ничего не соображал, чувствуя, как огромный член впивается в него, тяжелые грубые толчки давят на простату при каждом движении, член твердеет и болит, заставляя его гадать, сможет ли он кончить нетронутым. Дело в доминировании? Компании? Присутствии Дазая? Ода не мог сказать. В глазах мутнело, запястья болели, задница горела, а всё вокруг казалось таким, каким и должно быть. Идеальным. Болезненным. Как будто он был создан для этого. Может быть, именно так люди находили Бога. Если бы существовала церковь Накахары Чуи, Сакуноске поклонился бы там своему новообретенному божеству. — Сходишь с ума по моему члену, детка. Это так мило, ты почти такой же распутный, как Дазай. Наверное, поэтому он тебя и любит. — Да, да! Крики переполняли его, он чувствовал себя безумным, душа почти покинула тело, когда он кончил, снова, и так быстро, чувствуя, как горячая сперма Накахары разливается внутри него в тот же момент. На Чуе не было презерватива. Он забыл или… Да какая разница. Было всё равно. Дышать было трудно. Всё болело как нельзя лучше: размазанная сперма на лице, мокрые пятна на простынях, капли на бедрах. Когда Чуя выдохнул, Ода почувствовал, как по его бедрам стекает горячая влага. Он слегка хныкал от этого ощущения, не желая терять ни капли того, что давал ему Чуя. Возможно, чтение мыслей было одной из способностей Арахабаки, потому что Накахара снова вставил в Оду пробку. После этого он снял верёвки на руках, разрезав их ножом, и перевернул Сакуноске на спину. Задыхаясь, Ода закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на том, чтобы заставить воздух войти в легкие, когда его чувства подсказали ему, что на кровати теперь три человека. Осаму подполз к нему, прижавшись теплым обнаженным телом к его левому боку, а Чуя — к правому. Их пальцы переплелись на его груди, и Ода почувствовал мягкий поцелуй на щеке, а затем — на губах. Ему хотелось хныкать и плакать от этих ощущений. Это было почти так же хорошо, как и то, что его имели. Он не мог пошевелиться, пока не в том состоянии, в котором находился, но тепло, которым его окутали, делало его вялым и теплым, окруженным заботой. Лунный свет сиял на его веках, яркий, как никогда, и Сакуноске не хотел открывать глаза. Дазай был рядом с ним, уткнувшись в его шею, дыша и держа Чую за руку… Что-то в этой ночи изменило его до неузнаваемости, в лучшую сторону. Они лежали так некоторое время, просто дышали друг другом, пока Ода не заметил, как стояк Осаму уперся в бок его тела. Ода чуть не расплакался от осознания этого, ведь он не думал, что у него хватит сил трахнуть Дазая сейчас, после того как он кончил дважды. А он хотел трахнуть его. Так сильно. Оставить его в таком состоянии было невозможно, но он также не мог пошевелить конечностями, поэтому просто нежно поглаживал спину (или, может быть, плечо) Осаму, пытаясь прийти в себя. — Осадаку… — прошептал Дазай ему в шею, шумно вдыхая, отчего тот почувствовал себя самым счастливым на земле, — Мне нужно… Чуя среагировал раньше, чем Ода успел подумать, что он может сделать, будучи почти обмороке, и протянул руку, чтобы подтянуть Дазая ближе к себе, поверх Сакуноске. — Не того умоляешь, — сказал он, усаживая Осаму на свои бедра и слегка шипя, когда тот нетерпеливо зашевелился. — Ну? — Чуя… Пожалуйста, я… я хорошо себя вёл. — Да, хорошо. Хотя я просил тебя не двигаться, но ты ослушался. Может, мне стоит оставить тебя так… отчаявшимся и нуждающимся. Что скажешь, Ода? — Ммм… Нет… Он… ему нужно… — Сакуноске пытался ответить, но слова не складывались, что доставляло Накахаре огромное удовольствие. — Будь честен, ты привел его сюда, потому что одного члена тебе недостаточно, не так ли, Дазай? Хочешь, чтобы тебя трахали двое? Растягивать тебя до тех пор, пока ты не сломаешься? — Он прижался к его шее, впиваясь в губы жарким поцелуем, заставляя его хныкать. — Чуя… — Дазай снова задвигал бедрами, голос был низким и нуждающимся в желании. — Пожалуйста… — Ты такой жалкий. — Чуя. — Скажи это. — Я жалок, — кивнул Дазай, застонав, когда почувствовал руку Чуи на своем члене, крепко обхватывающую его. — И нуждающаяся шлюха. — Я нуждающаяся шлюха. Чуя, что угодно, пожалуйста, я так долго жду. Накахара притянул его к себе и поцеловал, полностью прижимая Дазая к своей груди и наслаждаясь тем, как тот прижимается к нему. — Спорим, ты хотел бы, чтобы это был ты. Связанный и оттраханным мной. Ода видел, что делает Чуя, и соврал бы себе, если бы сказал, что это не было мучительно горячо. То, как Накахара командовал ими обоими, — зрелище из приятных, но Дазай… чтобы он так хныкал и нуждался… Это было само по себе искусство. Не отпуская член Дазая, Чуя направил свой (уже снова твёрдый!) на отверстие Осаму, когда тот сел на него сверху, и, глядя ему прямо в глаза, приказал: — Продолжай. Если ты так сильно этого хочешь. Дазай на секунду опешил. — Чуя, это… мы ещё не… — Хороших мальчиков подготавливают. Ты такая шлюха, что, наверное, тебе это и не нужно. А теперь садись и дай нам посмотреть. Сакуноске не был уверен, чего он ожидал, но не слепого повиновения, которое последовало. Дазай слегка приподнял бедра и с тяжелым выдохом начал опускаться на член Чуи. Выражение его лица менялось, как будто он испытывал боль и блаженство одновременно… потустороннее. Ода никогда бы не насытился этим. — Ах! Чуя… слишком большой, подожди… — Нет. Одним грубым движением он насадил Дазая на свой член, заставив слезы катиться по его щекам. — О боже! Сакуноске хотел вмешаться, не желая видеть боль Осаму, но когда он попытался подняться, Дазай уперся ладонью в грудь своего нового парня, удерживая его на месте. Прервав на секунду сцену, он прошептал: — Всё в порядке, Саку… мы так… а! Все время… — Меньше болтай и больше двигайся, шлюха. Однако, несмотря на резкие слова, Накахара не торопил Дазая, ожидая, пока тот привыкнет. Его глаза закатились, а бедра задрожали, когда он насадился на член Чуи, а его собственный оказался в крепком захвате. В таком виде он выглядел великолепно, мило, восхитительно и развратно — сочетание всех тех качеств, которые Ода любил в нем, но Чуя..... Чуя выглядел завороженным. Может быть, потому, что он знал, что сквозь стену мелких слез Осаму не увидит его лица, но на нем не было ни следов доминирования, ни даже притворного гнева и отвращения, которые были там несколько минут назад. Лазурные глаза были широко распахнуты, волосы разметались по кровати, пресс слегка напряжен (должно быть, он тоже был чувствительным), но взгляд Чуи не покидал партнёра, ища любые признаки настоящей беды. Это была любовь. Чистая любовь и забота, которую Сакуноске вроде бы заметил раньше, но потом убедился в этом, услышав, что Накахара сказал дальше. — Детка… Всё хорошо… Продолжай. Покажи своим парням, каким хорошим ты можешь быть. Парни. Во множественном числе. Что-то дрогнуло в груди Оды при этом звуке. Неужели Накахара действительно принял их? Позволил им быть вместе? Не похоже, чтобы он был сильно против этого, однако Ода знал, что если Дазай придет к нему позже и скажет, что влюбился в другого… Он не будет ревновать, нет, но такое принятие не будет легким даже для него. И, насколько он знал, Накахара не был полиаморен. Наблюдая за тем, как Дазай с трудом дышал, когда начал крошечные движения бедрами, он хотел успокоить его как можно сильнее. Немного придя в себя, он сел и потянулся к подбородку Дазая, нежно целуя его. На секунду он прервал поцелуй, чтобы заговорить, и не без боли, особенно учитывая, как живо Осаму реагировал на нежность. Посмотрев прямо в глаза, полные слез, он смахнул их. — Ты прекрасен. Дай мне посмотреть… Пожалуйста? Казалось, ему не нужно было просить дважды. Дазай снова хныкнул, и этот звук перерос в громкий стон, когда он начал сильнее двигать бедрами, не выходя за пределы возможностей, но, вероятно, всё ещё чувствуя безумное растяжение. А звуки, которые издавал Чуя… От них можно было умереть. Частично Ода, глядя на измученного мужчину, задавался вопросом, как бы он выглядел, если бы его тоже трахнули… Но до такого им было ещё далеко. Смотреть за движениями Осаму было сродни наблюдению за сиреной в море, великолепной и смертоносной, которая ещё не заманивает тебя своей песней, а лишь грациозно покачивается в темных водах, улыбаясь, и ты постепенно решаешь, что если именно так тебе суждено потерять разум и жизнь, то так тому и быть. Идеальные, круглые бедра, хорошо скрытые костюмом и пальто, худые, испещренные шрамами, наполовину скрытыми бинтами, широкая грудь и тонкие руки, так явно находящиеся в тонусе, длинная шея… Он был видением. Иллюзией, не меньше, и теперь, когда Ода влюбился в Осаму, это имело смысл. То же самое можно сказать и о Накахаре. — Саму… О Боже… Давай, детка, ты можешь делать, что хочешь! — Чуя подбадривал его с нехарактерной для него добротой. Ода занялся тем, что целовал шею Дазая, пока тот двигался на члене внутри себя, заставляя его издавать самые сладкие звуки. Он выглядел таким довольным и счастливым, что мог бы снова расплакаться, только на этот раз от обожания. — Чуя… Ода… А! Я… Я… — Он оборвал себя, почувствовав толчок Чуи снизу. — Мы знаем. Ода имел лишь приблизительное представление о том, что это могло означать. Но что-то подсказывало ему, что теперь остается только кивнуть и прижаться к Дазаю, стоны которого становились все громче по мере приближения к оргазму. — Ах! Я! Я люблю… тебя… Ода укусил Дазая за шею, а Чуя начал двигать бедрами, рыча. Он уже терял самообладание, что было вполне объяснимо. Сакуноске не был уверен, кому он говорил, но это было неважно. Пока не важно. Возможно, он подумает об этом позже, когда они все примут душ и вымоются, когда обсудят то, что произошло сегодня ночью, но сейчас он был слишком увлечен наблюдением за тем, как Дазай теряется в удовольствии. Его бедра двигались в такт с руками Чуи на его члене, а руки метались, пока он не ухватился за плечи Оды, грудь вздымалась, и тогда он закричал. — Чуя!!! Во всех историях о моряках и сиренах не было такого великолепного существа. Дазай со стоном кончил, сотрясаясь, разбрызгивая сперму по груди Накахары, и рухнул, удерживаемый лишь сильными руками Оды. Он уткнулся лицом в его шею, и Ода почувствовал там влагу — слезы. — Ты идеален… — прошептал Чуя, не двигаясь с места, позволяя им двоим обнимать друг друга, а Дазаю — пережить этот момент. Сакуноске продолжал держать дрожащего Осаму, улыбаясь про себя от счастья. Ничего этого не должно было случиться. Он должен был умереть на той стоянке, на день раньше своего тела, но теперь… Вот так, держа Осаму в своих руках, чувство благодарности к которому возросло только сегодня, Сакуноске удивлялся своей удаче. Ничего из этого не должно было случиться. Но это случилось. И он был благодарен за это.