Глубина горизонта

Гул машины. Чистый, далёкий от города воздух. Полная пустота на прямой дороге. Лёгкая утренняя прохлада за окном. И гадкое осознание, что Чую укачало. Он едет к бабушке, на другой конец страны. Его оставят там на лето. Но стоит учесть, что к бабушке он едет на могилу. Она умерла пару дней назад, скоро похороны. А Чуе оставаться там, причём скорее всего совершенно одному. Печалился ли Чуя? Да, немного. Впрочем, не так горестно, как его отец. Матерью Сесиль Накахара была, наверное, хорошей, а как бабушку Чуя её толком и не знал. Однако пару воспоминаний с ней у него осталось и совсем не из приятных. Что-то на грани сознания, когда дело касалось бабушки, всегда подкидывало ему ссоры матери с этой, как думалось маленькому Накахаре, милой женщиной. Лишь недавно Чуя понял, что его милая бабушка была не такой уж и милой. Его самого, как оказалось, она не любила и, не при нём конечно, ласково называла ублюдком. Старая женщина не одобряла, как мать Накахары, по её мнению прерывающую их знатный род, так и совсем не причастного к делу внука. — Папа, можно окно до конца открыть? А то мне плохеет, — слегка неуверенно спросил Чуя, ему не хотелось прерывать несчастное молчание отца. Скользящий звук и вуаля, Чуя может спокойно вылезти с головой из окна. Жаль только окна на задних сидениях насовсем не задвигаются. Он поставил руку на бортик окна, опёрся о неё щекой и стал рассматривать пейзаж за окном, делать впрочем уже особо нечего. Интернет здесь особо не ловит, а если и ловит, то сигнал насколько плох, что телефон может ощущать угрозу от Чуи, крепко держащего устройство, парой настолько перебарщивавшего с силой, что, казалось, по стеклу скоро пойдут новые трещины (Чуя частенько роняет свой телефон, было удивительно если бы за все эти падения не появилось бы ни одной трещины). Порой телефону Накахары приходилось выслушивать угрозы, хотя казалось бы, в чём он виноват? Лес, через который они ехали уже не первый час, редел. Виднелась какая-то речка, Чуя понятия не имел где они, но это место было потрясающе завораживающим. Чуя мог видеть стаи птиц, слышать, как они перелетают с ветки на ветку. Он мог ощутить, как просыпается лес. Ощутить, как река стекает годами в одном направлении. А далеко за лесом виднелось небо. Оранжевый, красный, розовый, фиолетовый и все их оттенки от лилового до персикового. Всё умирало в цветах, тонуло в нескончаемой линии водной глади. Но даже водная гладь тонула в небе. Оно, нескончаемо поглощающее всё вокруг, дарило жизнь всему: дню, лесу, да даже птицы были живы, только чтобы исчезнуть в этом рассвете. Утонуть в нём. Утонуть никогда больше не зная отчаяния и серых цветов. Утонуть никогда больше не зная, что можно быть одному. У-то-нуть, чтобы никогда не знать людей и страданий. Чуя был здесь, чтобы погрязнуть в нём, в этом небе, навсегда оказавшись поглощённым рассветом. Чуя был здесь, чтобы утонуть.

А вот мир

Мир даже не тонул, он состоял из рассвета. Мир умирал и рождался ради него. Мир сгорал, плавился под солнцем, а оно мечтало быть лесом, сгорающим под его же собственными лучами. И солнце сгорало, даруя миру, казалось, свой последний рассвет. Может они все умрут сегодня? А солнце решило, что умирать надо красиво? Чуя не мог оторвать взгляд, в голове мелькнула мысль сфотографировать, но поворот застал его врасплох. Он дёрнулся, заваливаясь на пустое место рядом с собой, не в силах осознать изменение направления. Когда поворот закончился, Чуя начал поправлять волосы, попавшие в рот, всё ещё не привычного цвета. Он недавно их осветлил, не рассказав родителям, на ночёвке с Ширасэ, его другом из общей компании. Этой же компанией Чуе волосы и осветляли, получилось правда из рук вон плохо, и родители в итоге всё же повели его к парикмахеру, но зато теперь он официально блондин. А не рыжий. Вообще Чуя часто вытворял что-то на таких ночёвках, которые скорее можно было назвать собранием по издевательству над людьми, — или подростки всё же не люди? — На нескольких таких ночевках Чуя умудрился обзавестись пирсингом. У него теперь проколота нижняя губа, уши и даже бровь. Последний прокол, кстати, даже не успел до конца зарасти. Почему его вообще отпускали на эти ночёвки? Ответ прост — его не отпускали, но кого это волновало? Между тем, чтобы пропустить что-то из жизни компании друзей, и тем, чтобы быть хорошим ребёнком, для Чуи ответ всегда был очевиден. Хорошим ему всё равно не стать. Хотя даже не смотря на очевидность выбора Чуи, он едет сюда, в одинокую помойку пригодную для жизни только если ты старик или сумасшедший, пока все его друзья на пикнике по цветам. Через время вдали начали виднеться домики, все разные, все уникальные и до безумия старые, многие полностью из старого, гниющего дерева. Казалось, многие из них разваляться, стоит прикоснуться. На их фоне новые, редкие каменные дома выглядели, как настоящие крепости. Накахары приближались к какому-то населённому пункту, жаль не ясно к последнему ли за сегодня. Уж точно не первому. А ещё, кажется, лес, до этого только редевший, начал густеть, густо простираясь, где-то за домиками окружавшими повсюду. Послышался зевок с одного из передних сидений, это проснулась госпожа Накахара, для Чуи просто Мама. — Ну где мы там? — Её раздражённый голос звучал как гром среди ясного неба. Впрочем, все к нему привыкли, раздражение шло с ней за руку всю жизнь. Небо, кстати, и в правду было ясным, картину омрачало лишь одно облачко, похожее то ли на круассан, то ли на сосиску в тесте. Или это голодный желудок Чуи овладевает сознанием? — Подъезжаем, — коротко ответил ей муж.

***

Ну кого же ещё могли послать за водой хрен-знает-куда, кроме Чуи? Накахара, которому дорогу описали фразой: «Ну там по дороге вперёд, в сторону церкви, и там, когда лес начнётся, направо повернёшь, а потом и сам разберёшься», — недовольно высматривал глазами ту самую церковь. Наконец увидев её, он побрёл к ней, спекаясь на жарящем солнце в своей тёмной одежде: чёрной футболке с бомбером, перевязанным на талии, и таких же чёрных скинни джинсах. Ещё дома ему всунули помятое ведро, что неприятно скрипело при любом движении. В прочем, неприятность звука никак не мешала Чуе помахивать им, отчего скрип становился чаще и громче. Дойдя до небольшой деревянной церкви, Чуя шёл дальше, надеясь не сбиться с дороги, необходимости в подробном описании которой никто не нашёл. А может никто не нашёл необходимости быть уверенным, что он не исчезнет в темноте леса, в который, как оказалось, и вёл тот самый невероятный поворот направо. Чуя, помниться, когда-то уже ходил за водой к колодцу с дедушкой, приятным мужчиной тогда лет за 50, хотя выглядел он куда старше своих лет, алкоголь может творить ужасное с человеческим телом. Его дедушка не был откровенным алкашом, но бытовым алкоголиком вполне. Пару лет назад прошли и его похороны. Пьяным вышел на дорогу и поминай как звали. Дорожка, ведущая направо, на деле еле видная протоптонность посреди леса, казалась странно притягательной. Лёгкая обида на родителей, даже не позволивших толком в дом зайти, давно спала, ещё по дороге. Как Чуя вспомнил, что бабушка умерла во сне. Постепенно лес снова заполнил мысли Чуи. Птицы чирикают. Листва шумит. Ветки ломаются под весом Чуи. Это место казалось таким красивым, таким живым. Не верилось, что в паре метров простирается бездушная деревня, в которую люди приезжают только, чтобы встретить свой последний рассвет. Это был тот же лес, что Чуя видел из машины. Изнутри лес оказался гораздо гуще, чем с виду, но он всё ещё густел и густел по мере продвижения Чуи. Тенёк был везде, придавая этому месту приятную прохладу. А не менее вездесущая растительность придавала воздуху особую свежесть, словно прошёл дождь. Трава, на которую у Чуи и шанса не было не наступить, была довольно высокой, а земля под ней ощутимо продавливалась, видать дождь и вправду был. Лес весь в тени и чем дальше Чуя шёл, тем чаще были деревья и реже были пеньки, похоже так далеко, как ему пришлось идти не ходили по дрова. Не удивительно, как бы отсюда несли деревья? Через боль от падений? Или их бы пришлось заготавливать на месте, а потом уже везти в какой-нибудь телеге? А Чуя всё шёл и шёл дальше по прямой, живот начал урчать, ибо времени дома не дали даже чтобы поесть. Время от времени были разветвления от прямой дорожки, но он проходил их мимо, боясь потеряться, хоть порой и было ужасно интересно, куда же ведут эти пути. Может там что-то растёт? Или вдруг там будет выход к той речке? Начав разглядывать траву под ногами, Чуя и сам не заметил, как выискивал глазами знакомые растения. Всюду был лопух, парой встречались небольшие жёлтые цветочки, такие встречаются и в городе, но Чуя никогда не знал как их называют. Вдруг Чуя приметил глазами какой-то маленький кустик, прошло пару секунд прежде чем он понял, что это дикая земляника. Чуя, ещё голодней чем раньше, начал собирать знакомые ягоды, тщательно осматривая их, а то перекусить каким-нибудь муравьём за компанию не очень-то и хотелось. Наконец, хоть чем-то заглушив свой голод, Чуя продолжил дорогу, уже не так активно вглядываясь в землю, начиная рассматривать деревья, каждое из которых было совсем уникальным. Он проходил мимо кучи тройных деревьев, по типу уже обычных раздвоенных, только с одного корня росло сразу три основания. На одном из таких сидела белочка, ни капельки не испугавшаяся Накахару, она продолжила сидеть на одной из веток с чем-то в лапках, Чуя не разглядел. Птицы чирикали повсюду. Чуя даже как-то привык к этой некой музыке леса, песни которой состояли из шелеста деревьев, его ходьбы и не замокающих птиц. И вот наконец, спустя, казалось, тысячи деревьев, на горизонте виднеется колодец. Старый, помятый колодец, будет удивительно если в нём не найдётся ни одной лягушки. Чуя кинул ведро около колодца, пытаясь понять, как им пользоваться. Увидев рычаг на дальней от себя стороне, он начал обходить колодец, но остановился, боковым зрением увидев что-то внизу. У его ног, опираясь спиной на колодец полу-лёжа сидел парень. У него были тёмные волосы, какие-то бинты на всю голову. Самым странным, несмотря на перевязанный глаз, была его одежда, он был в рубашке и пальто. Посреди леса у колодца. Правда пальто давно скатилось с плеч неизвестного. Одна его рука, тоже похоже перевязанная в бинтах, лежала подле тела, а вторая… И тут для Чуи всё остановилось. Вторая рука парня лежала на животе, а под ней рубашка неизвестного медленно пропитывалась его же кровью. Чуя начал чувствовать привкус железа в воздухе. Паника накрывала с головой. Сердце стучало оглушающе громко, заглушая и деревья и птиц, а на глазах начали скапливаться слезинки ужаса. Тело начало трястись, более не подвластное Чуе, уровень адреналина рос с каждой секундой. Чуя больше не был способен моргать, его взгляд был прикован железной цепью к кровавому пятну на одежде неизвестного парня. Да какого хера здесь происходит?! Нервными движениями и небезопасно трясущимися руками, Чуя начал пытаться привести парня в чувство. Присев на корточки, он тряс его, пытался сделать хоть что-нибудь. Какой-парень, блять, умирает на его глазах! Но вдруг сердце перестаёт быть слышно, когда парень не просыпается даже после звонкой пощёчины. А в голове остаются только один вопрос: Что, чёрт возьми, ему делать?