Глубина горизонта

Под ногами хрустели ветки. В голове пусто, или это Чуя просто перестал распознавать белый шум собственных мыслей? Тело саднило от усталости. Нести на своей спине этого дрыщеватого паренька по лесу оказалось тяжко, когда адреналин начал спадать.

Может стоило просто оставить его там? Сделать вид будто не видел?

Поздно об этом думать.

Как отреагируют родители? Что мне сказать им?…

Что они не могут даже за водой меня отпр—

Ой, вода…

Лес редел, а Чуя чувствовал, как его футболка медленно пропитывается кровью неизвестного парня. Накахара, казалось, даже удивится если донесёт его до дома живым, пульс ещё у колодца был, но сколько крови он потеряет, когда окажется у Чуи?

Может лучше отнести его в ту церковь? Там ведь помогут?

Ветки захрустели под ногами чаще, Чуя решил пробежаться, впереди виднелся выход, а там и церковь не далеко.

***

— Прости, мальчик, я не могу пустить сюда это грешное создание, даже если он умирает, — напуганно говорила какая-то служительница церкви, — подожди минутку, я принесу бинтов и спирта. Женщина убежала, оставив Чую одиноко и опустошённо стоять у церкви. Он положил на скамейку рядом неизвестного и сел около него. Безумно выдохся нести его, а бежать с кем-то на спине по лесу вообще идиотская идея. Накахара умудрился пару раз чуть не упасть, несколько раз ему по лицу прилетало веткой. Но сейчас важно совсем не это.

Что, нахрен, мог сделать этот парень, что его не пускают в грёбанную церковь?

Что, блять, вообще можно такого сделать?

Убивать котят?

В голову сочились сотни мыслей об...

...этом.

Как среагируют родители? Кто он, блять, такой? Что, мать его, такого сделал? Что нужно сделать, чтобы истекать кровью в грёбаном лесу?

Дышать было сложно, то ли в связи с недавним бегом, то ли с нараставшей в горле паникой. Из церкви выходят люди. Они странно косятся на Чую с рядом лежащим, явно стремясь отойти подальше. Обойти стороной. Но Чуя не замечает, как не замечает и служительницу, что недавно заходила в церковь. Она быстро ставит полупустую баночку перекиси водорода на скамейку, фиксирующийся бинт вкладывает в руку Чуи. Только тогда он её и замечает, смотрит мучительно моляще. Но она уходит, оставляя Чую одного с всё тем же, казалось, уже трупом. Чуя смотрит на перебинтованного парня. Бинты покрывали руки, как Чуя узнал, поднимая окровавленную часть одежды, ещё и весь торс. Видна запёкшаяся кровь на одежде и уголках раны. Рана на животе, чёткая и ровная, на несколько сантиметров в глубь тела, казалось, попробуй Чуя высмотреть, увидел бы органы. Похоже рана от ножа. Тянет тошнить и думать. Рана пугала. Пугало сидеть и обрабатывать её, боясь сделать что-то не так.

Мне просто налить перекись на его рану? В неё? Что будет, если перекись доберётся до органов? А доберётся ли? Не убью ли я сам того, кого пытаюсь спасти? А стоит ли его спасать? Вдруг я пытаюсь спасти убийцу?

Скрежет, тихий визг кусочка бинта, оторванного от части себя не слышен. Не заметен на фоне страха сковывающего тело, не значителен. Ватки нет — значит её заменит бинт. Чуя выливает немного перекиси на бинт, после аккуратно раздвигая около раны уже имеющиеся на парне повязки. Проходится по ране, мелко подрагивая и дёргаясь, когда кожа под бинтом немного раздвигается, открывая вид на внутреннюю сторону раны. Страх немного тушуется, когда Накахара, не снимая повязок парня, обвязывает, слегка поднимая торс неизвестного, своим бинтом рану. Тихо радуясь на отголосках сознания, тому что бинт фиксируется сам. Секундно застывая, Чуя поднимается, чтобы продолжить путь к своему дому. Воздух настолько долго поступает в органы через рот, что Чуя уже этого не замечает. Он уже ничего не замечает, в том числе и двух людей, что стоят за забором церкви у дороги, не опускающих с него взгляда.

***

Тело на спине сползает, стоит отпустить одну ногу ради стука. Звук неприятно скребёт сознание. Скрип открывающейся двери не пугает. Пугает теперь только необходимость говорить. Необходимость оправдаться. — Я…, — голос осип. Перед глазами пелена. Усталость берёт верх над мыслями, Чуя выдохся быть напуганным. Выдохся нести хрен-пойми-кого. Устал слушать стук сердца. Голос — Чуя не может понять чей, не хочет — ярко матерится, наверное, мама, завидев парня на спине сына верещит. Она зовёт мужа, тот укладывает парня на диван. Чуя падает около него, смотря за неясными образами, цветными тенями, что бегают по дому что-то ища, он слушает их, когда они исчезают. — У этой старой корги где-то точно был нашатырь! Куда она утащила свою аптечку?! — Крики из туалета еле слышны Чуе. Казалось, были другие, другой голос, ещё дальше чем первый, но куда злее, громче. Папа всегда кричал страшнее чем мама, но реже, оттого казался добрее. Вряд ли его устраивало отношение жены к смерти его матери. Чуя осматривал гостиную. Диван — раз. Стол, пустой и маленький — два. Телевизор, старый и огромный, вынь из него всё и в корпус можно будет спрятать труп — три. Дверь в остальную часть дома — четыре. Чуя поворачивает голову и видит того самого парня на диване — пять. Он казался единственным чётким здесь. Тёмные волосы, перевязанный глаз — интересно зачем? Он тоже когда-то истекал кровью? — приоткрытый рот, рубашка. О и того пальто больше нет, оно осталось у колодца? Накахара поднялся с пола, не опуская взгляда от единственного чёткого объекта, немного нависая над ним. Он прямо в обуви на диване, а Чуя разулся. Дверь за спиной резко открывается, заставляя Чую, дрогнув, повернуть голову и посмотреть в свою сторону. Там мама, она держит в руках рулон ваты и баночку, наверное, того самого искомого нашатыря. — Чуя, какого хрена с твоей футболкой?! Это кровь? Почему ты не сказал?! — Женщина в водит в ступор, слишком громко, слишком много. — Я не.. Это он, я уже обработал, — Чуя говорит пропадающим голосом, тихим и потерянным, указывает пальцем в сторону лежачего, а г-жа Накахара, похоже, только замечает кровь на рубашке, напугано вздыхая. Кровь выцветает и кажется не такой уж заметной на чёрном. А мама Чуи отрывает кусочек ватки, остальной рулон складывая на столик, открывает баночку ставя крышечку к рулону, выливает немного на ватку и проходит через Чую ближе к дивану. Чуя морщится от резкого запаха. Женщина подносит вату к носу шатена, тот вздрагивает, приходя в сознание. Он напуганный, взъерошенный, подскакивает, пытаясь сесть, но тут же падает обратно издавая душераздирающий, болезненный стон.

Ахринеть, оно живое!

По осуждающему и недоброжелательному взгляду парня становиться ясно, что это были вовсе не только мысли Чуи. — Меня зовут Дазай Осаму, — рычит, — скукурузив болезненную рожу — всё таки теперь знакомый парень, — а ты ещё кто? — Явно злится от он И Чуя злится в ответ. Он пережил, наверно, худший-день-в-своей-жизни. И всё из-за этого парня! А он даже спасибо, когда чудом (по мнению Чуи) выжил, не сказал?! — Я…, — Громко и яростно начал Чуя. — Хотя нет, заткнись, мне не интересно, — прервал его Дазай, смотря куда-то за его спину. — Я — Чуя Накахара, твой спаситель и бог на этот день, — голос был чётким и медленным, — ты же в курсе, что тебя, тварь малолетнюю, — Дазай не смотрел на Чую, игнорировал, словно тот слишком длинное число, чтобы его читать, — даже в церковь пускать не хотели? Я смотрю ты либо конченый ублюдок, — взгляд матери, осуждающий и недовольный, прожигал дыру, но Чуе плевать, Осаму все ещё на него не смотрит, — либо невоспитанный пидорас, — растягивая слоги, дабы звучать увереннее, Чуя схватил Дазая за рубашку и притянул к себе. Тот наконец посмотрел на него. Они впились глазами друг в друга, оба зло и раздражённо, словно играли в гляделки и соревновались, кто быстрее отведёт взгляд. — Чуя, что за выражения!? — ответить Чуе не позволил неожиданный стук в дверь. Дазай оторвал руки Чуи от своей рубашки, вставая с дивана, тихо шикнув и пригнувшись от боли, пока мама Накахары, не спуская с сына злого взгляда, направилась ко входной двери. — Кто там? — Г-жа Накахара таки отвернулась от Чуи, схватившись за ручку двери, готовясь открыть дверь. — А, здравствуйте! Я только что видела, как какой-то парень занёс сюда моего знакомого, я могу его забрать? — Нежный женский голос за дверью звучал уверенно, но тихо, так что парням у дивана — стоящим непозволительно близко друг к другу, всё ещё злобно переглядывающимся — было не дано его услышать. Согласно что-то буркнув в дверь, женщина начала открывать её. Скрип, петли двери явно нужно было смазать, а то звучали они уж больно жалобно. Стоило Дазаю увидеть двух темноволосых людей за дверью: девушку с длинными распущенными волосами и парня с как-то странно осветлённой на кончиках чёлкой — он сразу направился к выходу, толкнув Чую плечом. Тот лишь осёкся, не позволяя себе толкнуть в ответ скрючившегося от боли и не способного прямо ходить. Тогда и в глаза бросилось то самое забытое у колодца пальто в руках у незнакомца и странный прикид девушки, которая натягивала маску. Она была в длинном плаще с одним оторванным рукавом и в длинных перчатках, парень рядом, кстати тоже был в плаще — парные что ли? — только закрытом. И всё это в тридцатиградусную жару, вот это настоящее "понты дороже денег". Троица бесстрашных перед солнцем начала что-то обсуждать, в том числе с матерью Накахары. А тот ушёл в ещё давно излюбленную собственную комнату (бывшую кладовку, где после первого же приезда к бабушке Чуи появилось раскладное кресло-кровать, по его же инициативе), желая просто остаться одному и отоспаться, но кто ему это позволит, когда ведро всё ещё лежит где-то там, в лесу, у колодца?