заря

сто дверей в пропасть

ради одной*

Леша точно не был бы частью театральной тусовки, останься он четыре года назад в России. А как бы все закрутилось и куда бы они пришли? Не к тому сценарию, где сейчас обмениваются понятными только им фразами среди учеников Леши, не к тому, где лишний раз боятся друг на друга как-то не так посмотреть. И не к тому, где они не знали бы, как себя друг с другом вести. Тот Леша, из другой Вселенной, наверняка бы поступил в СПбГУ: занял бы себя в кружке журналистики и выпускал новости про университетскую жизнь. Он бы учился на преподавателя немецкого, посещал интересные форумы, которые проводятся в Сочи для научных организаций, и подрабатывал бы в кофейне на половинчатой ставке. Вероятно, он проводил бы больше времени с Кириллом. Просыпаясь, он бы за окнами видел Исакиевский собор, чувствовал бы легкий ветерок с Невы и обсуждал туристов, на кухне намазывая творожный сыр на тосты, пока Кирилл со своим утренним настроением тишины листал бы ленту новостей в ноутбуке. А разве это было бы плохо? Нет, но Леша же не живет по принципу «откажись от своей мечты и умри». Это для него чересчур, когда к этой мечте он шел слишком долго и много трудился. Поэтому сейчас он может только рассуждать, что было бы, забывая о правиле — не копаться в прошлом, чтобы не потерять настоящее. Он сам себя одергивает от навязчивых мыслей, которые крутятся в голове, продолжает фокусироваться на игре о фактах и даже смеется с некоторых моментов с учениками. Они вдохновляются атмосферой, находят общие точки соприкосновения и очень сильно нравятся Кириллу и его коллегам-друзьям. Им всем по-настоящему не наплевать, они по-настоящему хотят увлечь подростков чем-то, кроме мыслей об экзаменах. И, наверное, Олег выбрал правильное направление, когда договаривался о сотрудничестве. Олег. Леша наблюдает за Разумовским — как он взаимодействует с детьми, со своими друзьями, как подает самого себя. В этом человеке сто и один процент уверенности в себе, ценник собственного чувства достоинства наверняка дорогой, но это цепляет. И то, как Разумовский умело нарушает личные границы других, и то, как не пускает никого в свои. Наверное, только такой человек может хоть как-то влиять на Волкова. И, наверное, Волков сделает абсолютно все, чтобы харизма этого Сергея продолжала работать на всю свою мощь. — До вторника? — Илья врывается в пространство Леши внезапно, когда тот сидит на краю сцены и переписывается с Женей о своем вечере. Преподаватель, в отличие от Леши, который не выбирал свой досуг, на каком-то стэндап вечере выступает с монологом на чистом английском, а потом скидывает кружочки с выступлениями остальных. — Или ты к нам больше не придешь? Илья ставит локти на сцену, прогибаясь в пояснице, будто бы здесь открылся кружок йоги. Рядом с ним Савчук, который Леше на данный момент кажется адекватнее всех, кто здесь есть. Он молчит, анализирует каждого глазами, поправляет свою клетчатую рубашку и складывает руки на груди. А Леша натянуто улыбается, чтобы не казаться козлом. — Приду. Не думаю, что буду следить за каждым занятием, просто надо убедиться, что дети — в безопасности. — В безопасности? — Глеб подает голос со стороны, а в вопросе слышится явная усмешка. — Кирилл же не долбаеб, чтобы втягивать их в те постановки, которые проводятся для взрослых. Он же хотел дать детям «Золотой ключик», да? — он задает вопрос в сторону Ильи, и тот несколько раз кивает. Забавно, что Гречкин для открытия нового сезона выбирает постановку, на которой базируется вся мастерская в целом. — Я не это хотел сказать, — чуть устало отвечает Леша, убирает мобильник в сторону и потирает глаза тыльной стороной ладоней. Ему хочется поспать пару часов, а перед этим выпить ромашковый чай и заполнить ванную комнату паром от горячего душа. — Это было требование директора: проверить, что здесь все соответствует правилам. Илья выпрямляется, тянется руками вверх, и Леша смотрит на его теплый вязаный свитер с дырками. Он в черно-красную полоску, напоминает о тех ужастиках, где маньяк появлялся у людей во снах. Но Колецкому он идет своей простотой и чуточкой бунтарства. Все дети уже разъехались по домам, почти бьет девять вечера, и Леша знает, что ближайшие пару часов он дома будет один. Деловые ужины Хольта с партнерами проходят очень долго: Август приезжает уставший, с монологами о том, как он не любит выпивающих коллег, а потом уютно заваливается спать. — Требование директора, — шутливо повторяет Илья, кивая Глебу. — Ты слышал? А Волк и правда такой строгий на работе? — А, может, вы сами у него и спросите, если знаете больше меня, очевидно? — Леша не хочет язвить, но делает это. Вкладывает в свой вопрос всю свою усталость от прошедшей недели и еще чуть-чуть будущей, от проверки контрольных работ и придумывания новых тестов. — Мне уже пора. Он спрыгивает со сцены, отряхивая пылинки с джинс. Поправляет те, чтобы дырки были ровно на коленках, жалеет, что не взял никакую теплую кофту, потому что в помещении становится прохладно, а на улице явно еще хуже. И ему нужно забрать куртку из гримерной, куда его направили Илья с Глебом при приветствии. В коридорах мастерской пахнет палочками корицы и апельсинами: хочется заново пережить Новый Год с пузырьками в шампанском, яркими фейерверками и поцелуями под бой курант. Но впереди — холодные февраль и март, где нужно будет думать больше о запасных свитерах, чем о фейерверках. Наверняка, в понедельник дети будут делиться своими впечатлениями и половина урока у старших классов будет сорвана. А сможет ли Леша вообще обсуждать что-то, где есть упоминание Кирилла? Как он может спокойно смотреть детям в глаза? Этот диалог был бы странным, буквально: А Вам Кирилл понравился? Да, так сильно, что мы трахнулись четыре года назад, а потом я уехал. Бред какой-то. Леша заворачивает за угол в коридор, ведущий к выходу через две комнаты по правую сторону. Он уже знает, что здесь — гримерная, а за второй дверью — кладовка, где они хранят вещи не только для уборки, но и поломанные маленькие декорации. Пол под ногами чуть скрипит в тишине, зимние ботинки давят своей тяжестью, и хочется переодеться во что-то домашнее. Но сейчас Леша открывает дверь, смотря себе под ноги, и… о, нет. Когда он поднимает голову, чтобы осмотреться в поисках куртки, перед ними не только крючок, заваленный верхней одеждой тех, кто здесь остался, но и Гречкин собственной персоной. Который так же удивленно тормозит, оставаясь без майки и с джинсами в руках. Он натянул их наполовину, буквально до коленки одной ноги. И теперь он просто в полусогнутом состоянии впал в оцепенение, закрывая часть лица падающими кудрями. Леша выдыхает шумно — то ли от шока, то ли просто так. Но это отчетливо слышно по всей комнате, и его короткий вздох прыгает от одного угла потолка до следующего, и так по этому странному квадратному кругу. — Я должен был постучаться, извини, — быстро бормочет Макаров, но за курткой не тянется. Остается топтаться на своем месте у выхода, когда дверь за ним захлопывается. Смотрит на носы ботинок и на деревянный темный пол, который слегла освещается светильниками со стены. Почему они не используют люстры по вечерам? И почему тут стало так жарко, когда в общем зале он почти что замерз? — Я… Мне нужна моя куртка и домой. Кирилл облизывает губы, смотрит на маленький ураган паники напротив себя, как будто Леша — ребенок, которого застукали за чем-то плохим, а потом чуть улыбается. Он не хочет смущать Макарова больше, он вообще не хочет доставлять тому дискомфорта. Поэтому он натягивает джинсы, звонко застегивает молнию и кашляет в кулак. Майка остается висеть на спинке стула, а свитшот, явно подготовленный для переодевания, почти что скомкан на диванчике. Гречкин подходит ко входу, к тому самому крючку с верхней одеждой, который находится в полуметре от Леши. И Леша, кажется, вот-вот упадет в обморок, потому что своему взгляду он говорит — не надо туда смотреть, а его глаза отвечают — но это же Кирилл, давай взглянем. — Парни ее завесили своими пальто, — Кирилл аккуратно снимает с крючка куртку Леши, не уронив остальные, и держит ее в своих цепких пальцах. — Все окей? — Немного устал, — отмахивается Леша, пытаясь смотреть куда угодно, только не на Кирилла. Они в полутьме вот так стоят друг напротив друга в глупой картине: Гречкин в одних джинсах и белых носках, от которого пахнет знакомым ароматом Диор, и Леша, чувствующий себя героем какого-то порно. — Слишком много всего нового, знаешь. — Ага, — неоднозначно кивает Кирилл. Леша за курткой не тянется. И убежать не старается. Он даже игнорирует жужжание телефона в заднем кармане джинс. Наверное, ему пишут коллеги с работы или дети, добравшиеся до дома. Боже, он точно не сможет обсуждать с детьми Гречкина. — Я старался, чтобы детям понравилось. Как думаешь, у меня получилось понравиться? Мне или им? — А бывает другой сценарий? — этот вопрос вырывается раньше, чем Леша успевает подумать своей частью здравого ума. Они что, флиртуют? Леша не может флиртовать. Он вообще должен держаться от Кирилла как можно дальше, потому что сказал Августу не переживать. Тот ведь сейчас на своих скучных переговорах, наверное, грустно ковыряет вилкой в овощах и делает вид, что ему интересно. А Леша? — Мне правда пора. Кирилл клонит голову в сторону. Молчит, считывает эмоции с Леши, у которого буквально от нервов трясутся зрачки в глазах. Здесь даже не слышно шума от Глеба с Ильей в общем зале, не слышно сильного ветра с улицы: они как будто под каким-то колпаком, в который попали еще пару лет назад. И выберутся они, когда упадет последний лепесток? Он протягивает куртку через пару минут, которые кажутся вечностью. Но эту вечность хочется растянуть еще на чуть-чуть, как долгую плотную жвачку. — Это ты мне скажи, бывает ли другой сценарий, — эта фраза от Кирилла бьет прямо по легким. Выбивая воздух сначала с правой части, а потом — с левой. Леша давится вздохом, дергается, когда забирает куртку, и почти что роняет ее на пол. Кирилл помогает ему. Не говорит ни слова о том, что Макарова всего трясет… Но очень сильно хочет его обнять. — Бля, я не хотел, чтобы ты… — успевает сказать Кирилл, как и словить несчастную куртку. Леша, кажется, на грани маленькой истерии. Он вот-вот закричит, расплачется и утонет в муках собственной совести. Будет сидеть на этом жестком полу, а потом Кирилл сделает ему невкусный пакетированный чай и будет рядом до утра. Кирилл делает шаг вперед неосознанно, расставляя руки в стороны, чтобы обнять Лешу в защитном жесте. И почти делает это, дотрагиваясь до спины Макарова кончиками пальцев. Они не были так близко четыре года. Они разучились быть тактильными по отношению друг к другу, но нуждаются в этом очень-очень. Лешу от этого жеста и чертовски знакомого запаха ведет в сторону. Он отшатывается назад, ударяясь спиной о входную дверь, и ручка той неожиданно дергается, как происходит, когда кто-то хочет зайти. — Не могу найти Сережу, он не тут? — этот голос Леша знает хорошо. Этот голос обычно по понедельникам дает ему дополнительные задачки на работе, строго ведет планерки и пугает детей в страшных снах. Но сейчас вопрос от него звучит мягко, обеспокоенно и с нотками заботы. — Ого. Не ожидал. Кирилл отходит в сторону, Леша остается трястись в углу и быстро натягивает куртку. Ему срочно нужно вызвать такси и уехать отсюда, потому что это все затягивает его в какое-то неправильное состояние. — А я, — Олег поставлен в неловкое положение, но сейчас последнее, о чем хочет думать Леша, так это про отношения своего директора с лучшим другом Гречкина. — Приехал сюда решить некоторые рабочие вопросы и… — И он знает, — хмыкает Кирилл, спокойно забирая свой свитшот и быстро одеваясь. Он присаживается на край диванчика и вытаскивает со стороны зимние Мартинсы. Олег вопросительно вскидывает брови, и Леша рассматривает его: чуть уставшего, в красном свитере и простых синих джинсах. — Расслабься, ты бы не смог скрывать. Сам же поставил его следить за детьми. — В слежку за детьми входит моя личная жизнь? — Олег говорит без злости. Больше обращается к Гречкину, говоря ему между строк «как это вообще произошло?», и только сейчас понимает, в какой именно момент он здесь оказался. — А вы… Леша распахивает дверь слишком сильно, буквально выбегая в коридор и спутанно тыча пальцами в вызов такси. Он вбивает адрес на автомате, зная, что это не его дом, ожидание машины составляет четыре минуты, и это очень-очень радует. — Ага, я… До свидания! — как-то слишком нелепо прощается Макаров, запахивая куртку на ходу, пока выбегает из коридора на улицу, во дворик, куда должна приехать его спасительная машина. Он вызвал такси на адрес Грома, и его надежда сейчас строится вокруг того, что Игорь еще не спит и готов к долгому рассказу от Макарова. Потому что ему нужно с кем-то об этом поговорить. Кирилл перешнуровывает ботинки потуже, поправляет джинсы и недовольно хмурится, когда Олег сидит с явным ожиданием ответа на вопрос. — Волков, блять, не надо на меня смотреть вот так, — Кирилл машет рукой в непонятном жесте, заставляя Олега усмехнуться, и в дверях наконец-таки появляется Разумовский. Он дописывает сообщение, улыбается, завидев своего жениха, и присаживается перед ними на кресло. — Глеб и Илья уехали? Сережа кивает, наблюдает за Олегом и тихо смеется. — Я что-то пропустил? — Ты ничего не про… — Кирилл не успевает договорить. Олег с энергией «я тут главный» выставляет руку в его сторону, призывая помолчать, и берет слово на себя. И почему Кирилл вообще каждый раз его слушается? — Может, ты мне расскажешь, почему я прихожу в гримерку в тот момент, когда наш прекрасный друг стоит перед моим учителем полуголый, да еще и тянется к нему своими длинными руками? Разумовский, дослушав вопрос, наблюдает за Кириллом, который очень недовольным взглядом рассматривает свои ботинки и прикладывает все внутренние силы, чтобы его щеки не покрылись румянцем. И только после этого, увидев всю внутреннюю концентрацию Гречкина на том, чтобы не спалиться в самых простых моментах, Сережа звонко смеется. — Потому что, мой дорогой Олег, это не просто твой учитель. Это — твой учитель, который пару лет назад встречался с нашим замечательным Кириллом, а потом по-уродски его кинул.

ххх

От театра им ехать недолго — напрямую через Лиговский проспект. Квартира Грома находится в типичном Питерском многоквартирном домике — местами с пошарпанными стенами из красного кирпича и резными балконами. Окна двушки, явно переделанной из старой планировки прошлыми жильцами, выходят на Боровой мост. И если бы не хорошие пластиковые окна, наверное, можно было бы сойти с ума от шума проезжающих мимо машин. Леше нравятся квартиры в тихих райончиках, где можно летом открывать окно и не переживать, что станешь невольным слушателем очередной ссоры компания на компанию во дворе или резвых мотоциклистов, от которых уши хочется не то, что закрыть, а и вовсе отрезать. В Штутгарте квартирка Августа как раз находится в том тихом районе, в который Леша влюбился. У них окна выходили на частный парк с искусственным озером, были тихие соседи и задний двор, на котором они готовили барбекю, как бы стереотипно это ни выглядело. А здесь, в простом Питере, ты будешь переживать и за свою собственную жизнь в такси по ночам, и за быстрые передвижения по незнакомым дворам, дабы не нарваться на специфичную молодежь, употребляющую явно не сахарные леденцы. Даже со своей нелюбовью к дворам города, в котором он вырос, Леша звонит Игорю, как только садится в машину у театра. Он буквально влетает в нее с глазами, молящими таксиста вдарить по педали газа и умчаться, забив на все правила дорожного движения и красные сигналы светофора. Грому достаточно услышать взволнованный голос молодого коллеги и его жалобное «мне очень нужно поговорить», а потом пройти на кухню, чтобы включить чайник, и предупредить Юлю, которая на той же кухне по ноутбуку смотрит очередной выпуск новостей и изредка косится на недоклеенные обои. В такси слишком жарко, по радио не играет музыка, а крутятся старые монологи из какого-то юмористического шоу для людей среднего склада ума, и Лешу тошнит. Его укачивает то ли от жары, то ли от старой марки машины, то ли просто от всей ситуации, в которую он был вовлечен пару минут назад. Кирилл стоял слишком близко. Кирилл понял ошибку и хотел успокоить его. А если бы не Волков, появившийся так не кстати? Наверное, Леша бы позволил Кириллу подойти ближе. Наверное, Леша маленькой частичкой себя, которую прячет глубоко-глубоко внутри, нуждается в том, чтобы Кирилл его обнял. Прижал крепко к себе, погладил по волосам и сказал, что не обижается. Нужно просто выдохнуть. Нужно поговорить с Юлей и Игорем, понять, что он делает что-то неправильное и подумать про Августа, который очень многое вложил в Лешу. И Леша же не может повести себя, как козел, еще раз? Вот так взять и раскидываться людьми. — Чувак, у тебя был такой голос, что я испугался, — Гром по квартире ходит без футболки, в обычных спортивках. У него их, наверное, миллион в шкафу, потому что Леша видел его в классических брюках всего пару раз. И не удивится, если те у Игоря со школьного выпускного. — Ты где был? Леша отряхивает ботинки от снега, прежде чем пройти в квартиру, скидывает куртку на знакомую вешалку и пятка о пятку снимает обувь на зеленом коврике у двери. В квартире Игоря пахнет свежим чаем, который всегда заваривает Юля, тихо шумит телевизор в гостиной и пиликает микроволновка. Юля выходит с кухни, когда Леша забирает мобильник из кармана куртки, крепко его обнимает, ничего не говоря, и это больно. Игорь понимает, что сейчас ничего не надо говорить. Перестает задавать вопросы, лишь неловко поджимает нижнюю губу и тормозит взгляд на собственном полу. У него на домашних тапочках пятно от растительного масла, которое прыгнуло с раскаленной сковородки во время готовки, и это та вещь, которая сейчас его отвлекает, потому что… честно говоря, Гром не такой хороший эмпат. А вот Юля, как раз-таки, все чувствует. Может, не знает и десяти процентов ситуации, но прекрасно видит бушующее море во взгляде Макарова, которое вот-вот выйдет из берегов и смоет все то, что бедный Леша выстраивал так долго. И он позволяет себя обнять. Позволяет быть себе слабым с теми, кто стал ему хорошими друзьями, ведь в этом — и счастье. Он не может заявиться к Августу и сказать, что чувствует себя не очень хорошо рядом со своим бывшим. Августу он может сказать — все окей. Когда все вообще не окей. — Я сделала бутерброды, пойдем, — Юля берет его за руку и тащит на кухню. У нее теплая пижама со штанами, которые ей слишком длинные. Она их забавно подгибает, они полосатые и как будто бы вообще не для Пчелкиной. Игорь теряется в гостиной, чтобы выключить телевизор, а потом присоединяется на кухне, когда они все убираются за маленьким столиком. На барной стойке, которой Игорь хвастался неделю назад, уже появилась вазочка с конфетами и графин с чистой питьевой водой. — Мне побыть хорошим другом или психологом? — Мне, если честно, стыдно, что я вот так вот к вам ворвался, — Леша неловко сидит за столом, стараясь занять как можно меньше места. Ему кажется, что его футболка пропиталась духами Гречкина, и он пальцами мнет ее край от тревоги. — Вы только скажите, я сразу уеду. — Лех, — Игорь поднимает ладони в жесте «спокойно» и хмурит лоб, пытаясь подобрать к ситуации нужные слова. — У тебя что-то произошло, а мы — твои друзья. Это из-за театра, в который ты так не хотел идти? Леша кивает, и Юля ставит чашку с горячим чаем к нему ближе. От кипятка пахнет чабрецом, листьями смородины и травами, которые Леша давным давно улавливал в запахе успокоительного, когда капал его на старой кухне ночью. Это возвращает его в те тревожные дни, когда он собирался с силами сказать про то, что уезжает из России. И хочется плакать вот здесь, уронив голову на стол с яркой тканевой скатертью, забыв, что он — учитель, а не ребенок. Юля смотрит за его движениями с большой-большой жалостью. — Я вам не рассказывал, — он хлюпает чаем как-то нервно, почти что давится от странного вкуса, но пьет. Если Юля его сделала, значит, так надо. Гром неловко стягивает с общей тарелки горячий бутерброд и старается откусить его тихо, почти что незаметно. Как будто бы это действие напугает Лешу и тот ничего не расскажет. — До того, как уехать из России на учебу, я уже был знаком с Гречкиным. — Не трудно догадаться, что вы были не просто из одной компании, да? — у Юли очень мягкие слова. Они обволакивают в защитных объятиях, не давят, и Леше хочется рассказать все-все. Но он кивает, еще пару раз хлюпает кипятком и обжигает язык. — Ох, милый. Игорь откладывает бутерброд в сторону, по тарелке мажется расплавившийся сыр, и он вытирает рот тыльной стороной ладони. У него в кружке — обычный чай, черный из пакетика, с большим количеством сахара и разбавленный холодной водой наполовину. — Я правильно понял, что тебе сейчас трудно его видеть, потому что он тебя как-то кинул? — Игорь смотрит на Юлю, пытаясь удостовериться в том, что он не спрашивает чего-то лишнего или чего-то, что сделает Леше еще хуже в этом состоянии. Леша отставляет чашку в сторону, держится за нее пальцами и тихо, как-то грустно смеется. Чай внутри начал строить маленький костерок, помогая Леше согреться и сконцентрироваться на уютных ощущениях. На часах, которые тикают с верхней полки над холодильником, на приятном запахе кухни, на этой нелепой пижаме Юли и ее забавно уложенных волосах, когда она дома. — Это сделал не он, — Леша видит, что Игорь удивлен. Наверное, Макаров просто не производит впечатление того человека, каким был в подростковом возрасте. — Кирилл в те годы был местной знаменитостью в Питере. Больше, чем сейчас. Тогда он… ну, вы знаете, каким он был? — Леша дожидается кивка от друзей и облизывает пересохшие губы. — Но я чем-то ему понравился. И он вел себя со мной очень-очень хорошо. А я… напился как-то на его репетиции, мы переспали. И утром вместо завтрака я перед его носом положил письмо о зачислении и билет в Кёльн. Вся кухня погружается в тишину. Леша пальцами сжимает стенки чашки, почти что пытаясь придать ей новую форму, Юля старается проанализировать услышанное, а Гром съедает последний кусочек от бутерброда. — Пиздец, — тихо проговаривает он, забывая о собственной тактичности, которой его учила Юля. Та бросает недовольный взгляд, но Леша, если честно, Игорю благодарен. Это спускает его в реальный мир, заставляет заземлиться и понять, что он сделал много ошибок. — И сейчас тебе типа стыдно? Или он тебя терроризирует? — Нужно сказать Олегу, чтобы заменил тебя, потому что, если Кирилл ведет себя с тобой… Леша залпом допивает чай, который успел чуть-чуть остыть, и шумно выдыхает. — Он флиртует. Кажется. Юля округляет свои светлые глаза, явно не ожидая такого поворота событий. Тут, естественно, проще было бы думать, что Кирилл Лешу ненавидит или продолжает обижаться. Но никак не тот сценарий, где он флиртует. — А ты… — Игорь нервно грызет ногти, потому что в его жизни все достаточно спокойно. У них с Юлей работа с шумными детьми, интересные мероприятия на досуге и режим со сном по восемь часов. Все драмы и интересные переплетения отношений остались позади — честное слово, слава Богу. — А я, кажется, хочу ответить ему тем же, — пересилив себя, произносит Леша. Это именно то, что он держал под сердцем. Свой маленький секрет, который поселился в его голове, как только он увидел Гречкина в своем классе. В том глупом голубом свитере, с широкой улыбкой и до боли родным взглядом. Это именно то чувство, которое в паре со старой совестью начало грызть Лешу по ночам, не давая нормально спать в объятиях Августа. И это, кажется, именно то, что приведет его к разрушению. Либо себя самого, либо своей ровно выстроенной жизни.

ххх

Во вторник, после трех отведенных уроков в классах, ребята из которых пошли в эту несчастную театральную студию, Леша готов сделать заявление: ему нужно переводиться в другую школу или уезжать обратно в Германию, потому что все точно не окей. Если в понедельник ему удалось избегать разговоров о Гречкине, о театре и о том, какой классный у Гречкина друг — это дети про Разумовского на всех этажах пищали, то во вторник просто так отсидеться в классе за кипой тетрадок и плохо пропечатанных листочках с тестами уже не получалось. Как минимум, Юля во вторник заглянула за утро несколько раз, потому что в понедельник была на курсах по повышению квалификации. Она Леше привезла крепкий горячий кофе, поболтала с ним до начала занятий и посоветовала прийти к ней не как к подруге, а как к специалисту. Леша у психологов никогда не был и, наверное, он из тех людей, кто не готов платить за то, чтобы тебя вывернули наизнанку. В любом случае, пока что ситуацию он контролирует. Упустил шанс улететь вместе с Августом, которого на деловом ужине практически заставили манипуляциями и крупными суммами к доходу слетать в Штутгарт на две недели. Хольт в воскресенье ночью приехал чуть позже Леши, когда тот на кухне листал рабочие чаты и пил остывший чай из пакетика: они поговорили о том, что это — нормально, и Августу, держащему руки Леши очень крепко, стало легче. Оставлять Лешу он никогда не любил. Леша даже помнит, как Август отказывался от проектов, где не предусмотрен трансфер второго человека из семьи. Поэтому быть благодарным — это меньшее, что он мог. Как и не встревать в ненужный флирт с Кириллом, потому что… так ведь не бывает? Они даже не поговорили, чтобы закрыть одну страницу и начать новую. Сейчас же, на четвертом уроке после большой перемены, где Леша без особого удовольствия поел какое-то водянистое картофельное пюре, сидя рядом с Женей, ему нужно было натянуто улыбаться детям и показывать радость. Говорить, какие они молодцы на слишком хорошем немецком, слушать воодушевленные реплики и кивать, что он приедет вечером на их первую официальную репетицию-читку. Кирилл для детей создал отдельный чат еще вчера, добавил туда и Лешу, и парочку своих коллег. А потом выкатил огромное сообщение со всеми инструкциями по дресс-коду, по тому, как детям пройти внутрь здания и по их плану на занятие. И читка «Золотого ключика» была уже сегодня, вот так сразу, по ролям. — Я бы хотела быть Мальвиной, — Тася, которую Кирилл взял только для того, чтобы очевидно побесить Лешу, шумно вздыхает и подпирает рукой подбородок. Они должны изучать новые слова о профессиях, а не обсуждать театр, но Леша, на самом деле, боится, что дети все поймут. — А Кирилл был бы моим Пьеро. Марк, сидящий перед Лешей, давится смешком, записывая тему урока с доски, и явно сдерживается от шутки. — Не слишком ли он для тебя стар? — Леша считает, что ему нужно быть с детьми на одной волне. А еще больше ему хочется встать из-за стола, подойти к этой Тасе и, пока та продолжает крутить волосы на пальцы, рассказать о том, как этот самый Кирилл классно целуется. Девчонки перешептываются о том, у кого какое табу по возрасту, пытаются загуглить, сколько лет Кириллу, а Леша хочет начать урок на немецком, поставить правило на своих уроках — не обсуждать театр, или с позором убежать в кабинет Пчелкиной. Он на сегодня выполнил лимит по странным ситуациям, когда в коридоре столкнулся с Волковым. Директор из своего кабинета выходит редко, но в тот момент, когда Леша с Женей стояли у подоконника, яростно обсуждая план уроков и преподавание иностранных языков по современным программам, Олег вышел из кабинета Гетца с большой папкой для документов. И впал в ступор ровно так же, как это сделал Леша. — Доброе утро, Евгений и… Алексей, — Олег запинается, неловко поджимает губы и анализирует Лешу своим взглядом «я все знаю, но мне неловко, что и ты тоже все знаешь». Женя одергивает футболку, а Леше хочется спрятаться за коллегу или в центре коридора взмахнуть руками и закричать «да, я трахнулся с Вашим другом, но никому не расскажу, что Вы помолвлены с Разумовским!». Но он глупо кивает, сгорает от взгляда директора и с облегчением выдыхает, когда тот, развернувшись на пятках дорогих ботинок, уходит. — Чувак, это странно, — Женя свистит в сторону, деланно смахивает пот со лба и ждет объяснений. — Что у вас там происходит? — Ему двадцать семь, — зачитывает из статьи в интернете Тася, возвращая Лешу в реальность. — Вы считаете, что это недопустимо? Вы бы не смогли встречаться с девушкой, которая младше на десять лет? Обсуждать собственные отношения со своими учениками, наверное, запрещено каким-нибудь учебным законом, о которых Леша не знает. Но у них тут, кажется, атмосфера достаточно дружелюбная и доверительная. К тому же, они уже наблюдали за Макаровым на субботнем занятии. И как он сидел со своим женихом, делая вид, что они хорошие друзья, и как Кирилл с Лешей играли в странные гляделки. Поэтому, ничего плохого в маленькой философии о жизни точно нет, когда урок и так на грани срыва. — На самом деле, я в своих отношениях — младше, — конечно, ведь с Кириллом у них разница в четыре года, а с Августом и того больше. — Моя правда в том, что людям в отношениях просто должно быть комфортно на равных. Леша делает паузу, просматривает учеников и все-таки повторяет попытку вернуться к уроку. О Гречкине он успеет подумать сегодня вечером раз так миллион, когда будет смотреть на него со стороны зрительского ряда. — Ну, а пока, раз ты — не Мальвина, а моя ученица на моем уроке, — Леша делает взмах руки в сторону доски, где обычно дети отвечали по своему домашнему заданию, и расслабленно откидывается на спинку стула. — Прошу к доске. Erzähl mir von deinem lieblingsberuf.* Вечером с собой хочется взять Женю, Юлю или Грома для поддержки. Но у Игоря соревнования младших классов по баскетболу в новеньком спортивном ФОКе, у Юли дополнительная сессия с девочкой из старших классов, у которой сложные проблемы в семье, а Женя — он, конечно, хоть и готов был поддержать Макарова, но вроде как продолжает сохранять нейтралитет. Так или иначе, с Гречкиным они в заочно хороших отношениях, ему незачем сидеть среди детей и наблюдать за тем, как от Макарова и Кирилла электризуется воздух. Поэтому Леша самостоятельно, с хорошей памятью заходит в здание с запасного входа, оставляет куртку в привычной гримерке и прислушивается к звукам внутри мастерской. Он сегодня опоздал из-за факультатива у семиклассников, предупредил об этом Волкова через Игоря, дабы не пересекаться с Олегом лишний раз и не краснеть, а потом взял такси. Если честно, хотелось принять горячий душ и поесть, потому что день был слишком суматошным, а картофельное пюре на обед — отвратительным. — Выглядишь ужасно, — Колецкий встречает на входе в главный зал, где часть детей занимает свои места на креслах и читает сценарий, а часть из них послушно выстраивается на сцене так, как говорит это делать Разумовский. Ни Кирилла, ни Глеба Леша не видит. — Это стиль учителей? — Это стиль «я заебался и хочу есть», — хмыкает Макаров, желая занять какое-нибудь неприметное местечко и все оставшееся время считать от одного до бесконечности в голове. Ну или сколько времени нужно, чтобы пережить этот вечер? Илья печатает что-то в телефоне, с сочувствием поджимает губы и осматривается по сторонам. У него белая майка, растрепанные волосы и очки для зрения на переносице. Кажется, это комфортный дресс-код всей труппы, иначе откуда такая любовь к майкам и путанным прическам? Девчонок Леша здесь еще не видел. Но на общих фотографиях в коридоре он уловил и Олесю, и Марго. Вопрос оставался один — они здесь тоже играют или пришли, как группа поддержки? — Ты позволишь мне пройти? У Леши тон голоса чуть раздраженный. Он искренне не хочет здесь быть, потому что боится собственного нахождения на одной территории с Кириллом. Не потому что Кирилл — какой-то урод, а потому что Леша сам не знает, чего от себя ожидать, окажись он хотя бы еще раз один на один с Гречкиным, как в субботу. Нужно просто думать про Августа. Про их совместные планы на весенние каникулы — сгонять в Москву, посмотреть на Кремль и Чкаловскую лестницу в Нижнем Новгороде. Это — реальность Леши, которая ему очень-очень дорога, а не то, где сейчас Тася ярко красит губы для встречи с их руководителем. — Не надо считать нас врагами, — Илья в сторону не отходит, убирая мобильник в задний карман широких брюк. — У тебя просто отношение к нам… ну, пиздец. Мы заказывали доставку на всех, еда в девчачьей гримерке. В животе предательски визжит маленький голодный кит, и Леша сдается. Это просто его работа, а Илья же и правда не сделал ничего плохого, чтобы к нему относиться как-то предвзято. Пока что все, что делает Леша, так это перекладывает собственное чувство вины на других, чтобы стало легче. А становится только хуже. Илья в итоге Лешу пропускает. Более того, он показывает ему гримерку, где в закрытых коробочках лежит еда из какой-то корейской кафешки. И Леша, перекусив в полной тишине фунчозой, возвращается в общий зал с банкой энергетика и более-менее неплохим настроением. Этот энергетик ему в руки вложил Колецкий, покидая гримерку, еще раз сказал что-то умное и философское о поведении Макарова и, кажется, решил больше не лезть не в свое дело. Кирилл на сцену вышел только через полчаса, когда в банке Адреналина оставалось совсем чуть-чуть жидкости, а Леша бодро разговаривал с Марком о выпускном. — Мои золотые, а почему я не вижу ни Лису, ни Кота? — у Кирилла очень мягкий голос. Тягучий, как плитка шоколада, оставленная под палящим солнцем. Он в широкой белой футболке и с банданой, которая не дает его кудрям падать на глаза. Он весь из себя такой — я тут главный, но делаю вид, что милашка. И Леша от такого поведения старшего сглатывает собственную слюну, а потом вспоминает, что рядом с ним — его же ученик. И Марк очень тактично делает вид, что не замечает, как меняется взгляд Макарова. — Нам нужно прогнать их читку. Дети на креслах шушукаются, пара человек на полу сцены, собирая свои листочки, смотрит за остальными так, как будто все что-то знают, но молчат. Леша знает, что в пару Лисы и Кота поставили Миру с Арсением: Мирослава из десятого, мечтающая стать журналисткой, а Арсений — из выпускного, учится вместе с Марком и хочет пойти в Академию МВД. И они встречаются, кажется, с того момента, как Мира перешла в восьмой класс. Вместе вели все школьные мероприятия, вместе участвовали в спортивных соревнованиях. И, наверное, вместе отлично друг другу подходили. — Арсения не будет, — тихо доносится из угла сцены. Настя собирает свои листочки, встает с места и отряхивает подол платья в стилистике японских кукол. У нее забавные ленточки в волосах, она занимается баскетболом под руководством Грома и находит время на театр — ого. — Они с Мирой немного поругались и… и он решил не приходить сегодня. Леша смотрит на Марка с вопросом. Тот пожимает плечами, но точно что-то знает. Так или иначе, с информацией или без нужно было что-то решать, потому что им здесь не нужны конфликты и, вообще-то, Мирослава из класса Макарова, он несет за нее ответственность в какой-то степени. Поэтому сейчас Леша встает со своего места, отдавая остатки энергетика ученику, одергивает черный худи и пробирается к сцене через остальных ребят. Из-за кулис, к тому моменту, когда Леша проходит до сцены, выходит Разумовский. Он сегодня выглядит, как обычный человек, а не одно сплошное клише знаменитости, а затем садится на край сцены и поправляет волосы пятерней. — В реквизиторке кто-то плачет, — спокойно сообщает Сережа, как будто в этом нет ничего странного или удивительного. Вероятно, люди искусства привыкли поддаваться своим эмоциям, плакать и сбегать с общих репетиций, но здесь дело в ребенке. И не так важно, что ребенку почти восемнадцать лет. — Мне кажется, вам она и нужна. Боже, просто дайте Леше сил на этот вечер. Он хотел быть обычным учителем, который будет классно и по-современному доносить знания до детей, увлекать их лекциями и разговорными клубами. А еще смотреть с ними много мультиков без субтитров и выигрывать олимпиады. А на деле он в непонятном театральном клубе, которым руководит его бывший, вынужден после долгого рабочего дня разыскивать ученицу в слезах. За это даже доплаты никакой не будет. Леша молча направляется в сторону коридора, чтобы выйти к реквизитной комнате, и отчетливо слышит, как за ним кто-то идет. Этот кто-то еще в общем зале шумно спрыгнул со сцены и дал свои указания Разумовскому. — Я могу справиться сам, — зачем-то говорит Леша, стараясь не смотреть через собственное плечо. Но Кирилл позади него поправляет бандану, затягивая ее потуже, и выравнивает шаг, чтобы быть по левую сторону от Макарова. Кажется, что за четыре года он еще больше вытянулся и окреп. — Тебе не нужно вести занятие? — В первую очередь, мне нужно знать, что все дети находятся в нормальном эмоциональном состоянии, — спокойно отвечает Кирилл, не вкладывая ни агрессии, ни раздражения. А вот Лешу трясет. — Ну, а во вторую, — Кирилл делает паузу и открывает дверь в нужную им комнату, откуда доносятся тихие всхлипы и шмыганье носом. — Тебе нужно перестать быть козлом. У них сейчас нет времени на собственную дискуссию, а у Леши, если честно, нет сил на возмущение. Он понимает, что его нападки в сторону Гречкина — всего лишь защитная реакция, чтобы своими же руками не наломать дров. Поэтому он подавляет свой ответ недовольным вздохом и проходит в комнату, где грустно мигает лампочка своим желтым тусклым светом. Мира сидит на старой едва живой табуретке, вытирает слезы рукавами толстовки, которую Леша ранее видел на самом Арсении, и изредка косится на экран телефона. Судя по частому жужжанию, сообщений ей поступает много. — Эй, солнышко, — Кирилл пробирается через мешки с деталями для сцены и напольные полки, заставленные книгами и коробками. Здесь очень пыльно, света практически нет и пахнет моющими средствами. Он усаживается на пол на колени перед девчонкой и кладет ей ладони на ее же руки. Этот жест выглядит очень правильным, и Леша остается стоять в стороне, прикрыв дверь, чтобы их никто не видел из коридора. — Поделишься с нами переживаниями или пошлешь нас? Девчонка грустно улыбается, блокирует экран телефона и вытирает оставшиеся слезы рукавом кофты. Она позволяет Кириллу быть рядом, и это удивительно. Леша всегда думал, что в такие ситуации лучше оставить человека со своими переживаниями тет-а-тет. К тому же, Мира производила впечатление той, кого не нужно дергать лишний раз. — Очень уж мы нуждаемся в нашей Лисе, ты извини, — Кирилл по-доброму клонит голову и покорно ждет ответ. — И очень уж Лисе хочется помочь. — А Вы знали? — она задает вопрос Леше. Пальцами держится крепче за руки Кирилла, а сама поворачивает голову в сторону учителя. Тот впадает в ступор, потому что… О чем он должен был знать? — Про Арсения. Арсений — не в его классе. С ним на уроках было интересно вести дискуссии на немецком, у него интересные сочинения, но это все, что знает Леша. — Ладно, по Вам видно, что Вы не знали, — она рвано вздыхает и кусает пухлые губы. — Он после уроков сказал мне, что уезжает летом в Москву. Его через тетю уже приняли в какую-то классную академию, куда он хотел… и… — И ты боишься, что у вас отношения закончатся? Вы же вместе очень долго, не думаю, что для Арсения будет проблематично подождать, пока ты заканчиваешь школу. Ты ведь тоже хотела поступать в Москву, верно? Леша прислоняется спиной к одному из стеллажей, прикидывая, сколько пыли он оставит на собственной одежде, но это сейчас его не сильно волнует. Думал ли он, что будет в маленькой комнатке с ужасным освещением и Гречкиным успокаивать свою ученицу? — А ты бы ждал? — она спрашивает не Лешу. Она смотрит на Кирилла, который продолжает сидеть перед ней, несмотря на то, что у него затекают икры от неудобной позы. У нее глаза блестят от слез, под глазами опухли мешки и ей бы умыться. Но она искренне нуждается в поддержке и понимании того, что ее ситуация — не конец света. К тому же, Арсений наверняка сам переживает и не хочет видеть в их ситуации — завершение. — Кирилл, если бы ты был на месте Арсения… Правда бы ждал целый год? Леше хочется сбежать. Мира своими словами попадает в их историю, в которую не хочется возвращаться. Как и не хочется думать, что могло бы быть у них при положительном результате. Кирилл бы ездил в Германию по всем возможным случаям. Они бы гуляли по Берлину, созванивались по видео-звонкам и сейчас было бы не так тяжело. Может, Леша так же вернулся бы в Россию, знал Олега совсем не директором и, наверное, чувствовал бы себя комфортно. Ему не нужно было бы бояться встретить в этих стенах Олесю, не нужно было бы защищаться сарказмом от вопросов Колецкого и не нужно было бы бояться быть рядом с Кириллом. Кирилла он бы мог обнимать. Он бы мог засыпать на его плече, ездить с ним по ночному Питеру и быть во всех этих классных тусовках. Но сейчас Леша нервно вздыхает — да так шумно, что это замечает Мира. Он сильно упирается спиной о стеллаж, стараясь не выдать себя, когда Кирилл поворачивается в его сторону. Кирилл как-то грустно усмехается, задерживает свой взгляд на Леше и возвращается к девчонке. — Поверь, ради определенного человека я был готов ждать больше, чем год. Как Миру Кирилл за руку вывел из реквизитной, Леша уже и не вспомнит. После его слов у Макарова в голове включился самый настоящий белый шум: хотелось только упасть на пол самому, заплакать вместе с ученицей и рассказать ей о том, как он виноват перед Кириллом. На деле же Леша с нечитаемым выражением на лице молча вышел из комнаты и вернулся в зал, сев на первом ряду. Он механически ответил на сообщения Августу, не забыв добавить, что скучает, а потом спросил Пчелкину, когда к ней можно прийти на прием. Не в ее лице-подруги, а в ее лице-специалиста. Потому что, кажется, без помощи обученного человека он здесь не справится. Либо уезжать с концами обратно в уютную квартирку Штутгарта, либо бороться. А с самим собой ли или с Кириллом? Остаток вечера, несмотря на его бодрое начало, прошел неплохо. Кирилл проконтролировал звонок Миры Арсению, выманил подростка на занятие с опозданием, чтобы они провели свою парную читку, а потом внимательно слушал каждого юного театрала. Разумовский в углу зала перебирал музыку на гитарах с теми, кто вписался в их маленький живой оркестр, обсуждал новые хиты и ту ситуацию, в которой рэп начал умирать. Леше непринужденные беседы с детьми нравились. Он давал комментарии со стороны зрителя, шутил на немецком и даже ни разу не закатил глаза на откровенные подкаты Таси в сторону Гречкина. И даже ни Илья, ни Глеб и ни Разумовский в этот вечер его не тронули. Они обращались за помощью, но ни разу не поставили Лешу в неловкое положение. — Ты решил остаться ночевать здесь? Плохой пример подает наш Кирилл, — Леша вздрагивает, сидя на диванчике в гримерке, когда через открытую дверь на него смотрит полностью одетый в зимние шмотки Сережа. На часах время перевалило за десять вечера, а Леше необходимо было дождаться, когда всех детей заберут их родители по домам. Ну, или взрослые бойфренды, кто их знает. Больше всего Макаров думал, как бы за одну ночь проверить контрольные и написать план работ на неделю, про который он забыл с выходных. — Нужно отписаться Олегу Дмитриевичу о том, что все прошло хорошо и все дети разъехались по домам, — Леша крутит телефоном в руке, где в родительском чате Телеграмма обсуждают второе занятие детей. Очень взволнованные родители уже успели найти в интернете не самую приятную информацию про постановки в этом театре и про его руководителя. Но это же так глупо, судить о человеке по его старым поступкам. — Или ты передашь ему это лично вместо меня? Сережа смотрит с маленьким удивлением в глазах. Оценивающе кивает, тихо смеется и качает головой. — Мне нравится, что ты начал отвечать, как человек. Но, к сожалению, Олег сегодня ночует у себя, — Сережа делает шаг назад в коридор, поправляет шарф и чертовы солнцезащитные очки на макушке. — И мне пора ехать. До пятницы, колючка. Леша на это прощание лишь устало трет глаза пальцами и поднимается с места. Нужно проверить, что никто из детей ничего не забыл и заказать такси до собственной квартиры. В главном зале давно темно, в гримерных комнатах по шкафчикам аккуратно расставлены вещи детей, которые они оставили специально для занятий, а такси… Леша не может его вызвать, потому что телефон решил предательски выключиться. И с собой нет никакого зарядника. Вероятно, он оставил его в школе, когда спешно собирался сюда. — Я думал, ты уехал, — Кирилл выходит из-за угла коридора, из помещений, где у них находятся душевые. У него влажные волосы, чистая толстовка и другие спортивки. Он в руках держит мокрое полотенце, щеки у него красные от горячего душа, и они с Лешей снова одни в большом ночном театре. В любой другой ситуации Леша был бы готов заняться с Кириллом сексом прямо на сцене, под светом какой-нибудь старой лампы. Но сейчас он лишь старается собрать все свои силы от пяток до головы и вести себя по деловому этикету. — Мой телефон сдох, — Леша вертит перед лицом Кирилла коробочкой с черным экраном и хочет взвыть. — Можешь вызвать мне такси, я переведу деньги, как доеду домой? Кирилл молча проходит в сторону своей гримерной, переобувается в зимние кроссовки и выглядит как человек, который сейчас побежит на вечернюю пробежку по набережной Мойки. Он будет слушать грустную русскую музыку в тяжелых наушниках, а потом писать стихи всю ночь напролет. На телефон Гречкина приходит куча уведомлений, на заставке Леша улавливает фотографию с Разумовским, но это не его дело. Он неловко мнется в проходе между коридором и комнатой, заламывает пальцы на руках и очень хочет домой. — А твой Хольт тебя разве не должен забирать? — Кирилл проверяет уведомления, усмехается куда-то в сторону и проверяет вещи в рюкзаке. — Я думал, он следит за всеми твоими передвижениями. Вероятно, Кирилл в эти фразы вкладывает какой-то подтекст. Вероятно, Лешу это должно оскорбить, но у него нет других вариантов добраться домой, кроме как через Гречкина. На улице такая метель последний час, что до метро он физически не доберется своими силами. — Его вызвали обратно в Германию, — зачем он вообще об этом говорит? — Пожалуйста, помоги мне с такси. Кирилл смотрит на него молча. Застегивает молнию на рюкзаке, встает с места и с вешалки снимает и свою куртку, явно не предназначенную для холодной зимы, и куртку Леши. Он накидывает свою на плечи, скидывая рюкзак на пол, а потом спокойно держит в руках вещь Леши. Ждет, когда тот ее заберет и наденет. Держит в руках так, будто сам готов накинуть ее на плечи Макарова и крепко его к себе прижать, потянув за длинные рукава. — Собирайся, — наконец говорит Кирилл, не прерывая зрительный контакт. Леша по интуиции облизывает губы, делает шаг вперед и забирает куртку. Надевать ее не хочется — хочется скинуть все вещи и упасть с Гречкиным на этот диванчик. — Я на машине, отвезу тебя. Он, что? — Это необязательно, — Леша нервно накидывает куртку, путаясь в рукавах, прячет мобильник в кармане под молнией и поправляет шарф. Он еще не высох, как и волосы Кирилла, но тот стоит в полной готовности. Наверное, будь у Леши право, он бы давно прочитал Гречкину лекцию о том, что заболеть в таком виде можно и просто пройдя пару метров от двери до машины. Но свое странное чувство заботы приходится подавить внутри самого себя. — Лахта находится в другой стороне, ты просто можешь… Леша выходит за Кириллом в коридор, проговаривает это все, пока тот запирает комнату на ключ, и Кирилл наконец-то разворачивается. Слишком неожиданно для Леши, раз тот стоит очень близко. Кирилл смотрит сверху вниз. Почти что не моргает, дышит тихо и размеренно, с уставшим взглядом. И Леше хочется прижаться к его груди. Сказать, какой он молодец и как много делает для детей. Рассказать ему все впечатления школьников, порассуждать о Тасе и о том, что произошло в реквизитной. Но вместо всего этого, он в мыслях закрывает рот на замок и испуганно стоит на одном месте. — Леш, я не могу оставить тебя здесь, как и на улице в метель. Ты задержался из-за меня, в моих же правилах отвезти тебя домой, — Кирилл неуверенно улыбается, аккуратно кладет руки на плечи Макарова и чуть двигает его в сторону, чтобы пройти. Лешу пробивает током от того, как правильно чувствуются руки Гречкина своих плечах. И пробивает током от того, как неправильно звучит его имя из уст Гречкина. Гораздо правильнее было, когда тот называл его «солнышко» или «кот». — Я дам тебе зарядник в машине, пойдем. Леша глупо кивает, плетется за Кириллом к выходу и сам не понимает, откуда набирается такой смелости. — Хорошо, — Кирилл тормозит у двери со стороны улицы, когда запирает ее на несколько ключей, а Леша прячет лицо в слоях шарфа от ветра. В паре шагов от них стоит знакомый Леше черненький порше, на котором они ездили на первую свиданку в Лахту. И он ловит картинки в памяти, стараясь как можно глубже их утопить. — Но раз в твоих правилах — отвезти меня домой, то в моих — все-таки поговорить о том, что происходит между нами.