заря

запомни горький дождь и нас, мы останемся навсегда*

На улице под козырьком у входа в театр Леша ловит кончиком носа мелкие снежинки и фокусируется на громком рассказе Оли о том, как сильно испортилось мужское воспитание в последние годы. За этот вечер она показала себя очень активной, яркой и веселой: шепталась с Олесей на задних рядах зала, помогала парочке актеров с выбором костюма на скорую открытую репетицию, дату которой еще никто не обозначил, потому что Разумовский никак не сложит свое занятое расписание воедино, а Леша продолжал наблюдать. За тем же Разумовским, который медленно курил сигарету и отдал Леше куртку, оставаясь в одном теплом худи, и который тактично не стал задавать ни одного вопроса, когда тот же Леша метеором вылетел из коридора наружу. Он осмотрел Макарова с ног до головы, неоднозначно хмыкнул самому себе под нос и скинул куртку, не забыв кивнуть на карман, из которого Леша смог достать сигарету и себе. Женя, занимающийся в этой команде больше сценариями и всей остальной литературно-журналистской деятельностью, с Олей спорит, приводя здоровые аргументы, топчется на месте и пинает носом ботинка грязный снег, пока его подружка-Даша на все слова отрицательно качает головой и проверяет электронку на уровень зарядки. И Леше уютно вот так вот стоять, наблюдать за ними — немного уставшими, такими разными, но такими интересными. И сердце, бьющееся до этого в странных бешенных ритмах, наконец приходит в себя. Он. Поцеловал. Кирилла. Вот так просто взял и самому себе показал, в каком выборе поставлена окончательная точка. Вот так просто позволил настоящему себе показать, кто ему нужен и с кем ему очень комфортно. Не с Августом в дорогих ресторанах в Новой Голландии, а с Гречкиным — в маленькой темной гримерке, сидя на деревянном стуле и думая о проверке домашнего задания младших классов. — Не знаю, как вы, но я планировал уехать домой до двенадцати, — Кирилл открывает дверь с внутренней стороны, чуть задевая Савчука, ежится от холодного воздуха, который пробирается под его толстовку сразу же, и поправляет волосы пальцами назад. Он осматривает каждого, кто попадается ему на глаза, задерживает внимание на Леше и рвано выдыхает. Леша почти что уверен, что Гречкин и все остальные видят, как он разом краснеет и готов играть роль Синьора Помидора в детской постановке, только замените «Золотой ключик» на «Чиполлино». — Мы забыли, что потом ты превращаешься в тыкву, — от Савчука, потирающего спину, шутка исходит совсем безобидно. Он скидывает сигарету на землю, и все остальные следуют его примеру. Наверняка, дворники, которые работают тут утром, их чуть-чуть ненавидят за количество окурков и развезенного по всей дорожке снегу. — Но все же, Оль… Глеб проходит в здание обратно, на ходу обстукивая ботинки так, чтобы на них не осталось снега, продолжает свою дискуссию с девчонкой, и Леша уверен, что Женя на все его слова говорит «да-да, я тоже так считаю». Леша внутрь заходит последним. Прекрасно видит, что Кирилл никуда не ушел, а дожидается одного его. Закрывает за ним дверь, пока Леша стягивает с себя куртку Разумовского, поворачивает к себе лицом за плечи и выжидающе молчит. — Я думал, ты уехал, — Кирилл прячет руки в карманах широких спортивок, и его немного нервное тревожное состояние выдает то, как он кусает губы и часто моргает. — А ты тут. — Тут, — Леша глупо кивает, держит в руках холодную куртку и всеми кончиками самого себя чувствует на теле аромат духов Гречкина. И губы у него горят от недавнего быстрого поцелуя, будто бы требуя еще. — Почему я должен был уехать? Потому что всегда так делаю. — Обычно ты бегаешь от меня, если происходит что-то необдуманное, вот я и подумал, что… Леша его перебивает отрицательным поворотом головы и широкой улыбкой. Он почти что готов засмеяться, потому что это, наверное, один из их немногих диалогов о друг дружке, когда никто не злится и не обижается. Они обсуждают ситуацию, как взрослые люди, на берегу, чтобы не было неожиданных инцидентов. — Это обдуманное. Я бы не сделал того, что сделал, если бы не решил для себя все там. — О, — Кирилл замолкает, явно не готовый к таким откровениям и решениям вот тут, когда у него репетиция задерживается по времени, которое он на нее отложил. Сам же всех поторопил с улицы, и сам же задержался в коридоре, решая свою личную жизнь. Но он знает, что Разумовский все поймет и займется организацией ребят без него. Леша делает шаг ближе, для собственной поддержки сжимая куртку длинными пальцами. У нее мокрые от снега рукава, и будь она дешевле и не Разумовского, он бы давно ее скинул на пол. Но здесь велик риск притянуть на себя какое-нибудь проклятье от Сережи на всю жизнь, поэтому — она все еще в руках. Кирилл смотрит снизу вверх, в силу своего роста, шумно сглатывает комок из волнениях и собственных слюней, и снова хочет что-то сказать, но не успевает. — О, — Леша его передразнивает, широко улыбается и щурит глаза. — Пойдем в зал. Тебе ведь нужно не только закончить репетицию до двенадцати, но еще и отвезти меня домой. Во время оставшейся части репетиции Леша чувствовал себя хорошо. Как будто бы то, что он сделал, наконец-то его освободило от тяжелого груза, который он нес на себе последние четыре года. Даже угрызения совести из-за Августа и паника из-за предстоящего разговора не помешали ему расслабиться. Ему нужно поговорить с Августом, обязательно. А с Кириллом теперь что? И как ему продумать всю свою дальнейшую логистику проживания в Питере снова? Он закусывает кожу на пальце, когда погружается в мысли, пока актеры на сцене разбирают жесты и мимику, чтобы те было видно даже с последних рядов. Олеся заново делает высокий хвост, Макс на краю сцены наигрывает тихую мелодию на акустической гитаре, а рядом с Лешей шумно падает на кресло Сережа. — Вы какие-то слишком довольные пришли, — хитрый прищур сначала осматривает Лешу, с подкрученными рукавами футболки и чуть растрепанными волосами, а потом Кирилла — с небрежным пучком из кудрей и красными щеками. — И я, заметь, не прокомментировал то, что ты в его футболке. — Ты вообще ничего не прокомментировал, — Леша нервно усмехается, устраивается на кресле поудобнее и сводит взгляд со сцены, фокусируясь полностью на диалоге с Разумовским. На телефон приходят все новые и новые уведомления от Юли, которой он успел написать «мы целовались!», а та прокрутила в голове все позитивные и негативные последствия данной ситуации. Но Леша знает, что Юля очень хочет, чтобы он остался в России. — Ты такой грубиян, — Сережа закатывает глаза и складывает руки на груди. У него пальцы увешаны различными яркими кольцами, а на запястье — браслеты-фенечки, сделанные будто бы на заказ маленьким ребенком. — И как он тебя терпит? — Ну, — Леша криво улыбается, подается корпусом чуть вперед, чтобы проговорить желаемое тише, и выдерживает паузу. Он знает, что Разумовский рано или поздно эту информацию получит от Гречкина… да и дело сделано, почему бы не идти до конца? Игра же стоит свеч. — Думаю, парочка поцелуев его отвлекает от моей грубости. Сережа откидывается назад — на неудобный жесткий подлокотник прямо поясницей, жмурится от болевого ощущения, но ошарашенно смотрит на Макарова, который вот так просто сидит и улыбается перед ним, как будто ничего не произошло. Разумовский бегает глазами от сцены к Леше, открывает рот, но ничего не говорит. Будто бы считывает, правда ли то, что он услышал. — Ебать, — тихо выдает он, резко вскакивая с места. — Блять, не гони! Он буквально кричит последнюю фразу, из-за чего все присутствующие со сцены переводят на них свой взгляд. Леша тянет Сережу за запястье вниз, чтобы они не привлекали к себе столько внимания, но успеет уловить то, как Гречкин усмехнулся. — Ты можешь быть не таким… громким? — Леша машет рукой, чтобы с них двоих заинтересованность ушла. — А чего ты хотел? Ты сам все сделал ради этого. — Не без этого, но… пиздец, — Сережа сползает вниз по креслу, складывая руки в замок на животе, и хлопает глазами в потолок. Он шумно выдыхает, и Леша находит это забавным. — Это круто, все такое. А делать ты что будешь? Типа, Германия, твой богатенький сноб. Леша задумчиво потирает подбородок и чуть грустно улыбается. У него нет ни плана «А», ни плана «Б». У него только странные желания о том, как еще раз и подольше целоваться с Гречкиным, грибной суп-пюре завтра на обед с доставки прямо в школу и разговор с Пчелкиной, чтобы она помогла хотя бы чуть-чуть разобраться. Но Разумовского этого знать не стоит. Он должен думать, что все под контролем, что все правда осознанно и без импульсивных мыслей. Иначе за Кирилла он свернет голову. — Я это решу, не переживай, — Леша кивает сам себе и тянется руками вперед для разминки плеч. — А сейчас давай просто посидим здесь оставшиеся минуты в тишине. Я очень хочу спать и проехаться с Кириллом в машине до дома. Сережа лишних вопросов не задает — оставляет Лешу одного на сиденьях, разрешая ему и дальше переписываться с Пчелкиной, а сам погружается в театральный процесс. Многие уже зевают, Максим играет слишком грустные мелодии, а Кирилл устало трет глаза, и по нему видно, что в них буквально закинули острого песка. Он периодами разминает шею то ли от тяжести, то ли от глупых вопросов парочки актеров, но держится стойко, и Леша с каждой минутой заново влюбляется все больше и больше. Раньше, когда они только познакомились, он не рассматривал Гречкина вот так: для него он был обычным проходным вариантом, с которым не нужно крутить роман… Но он сам закрутился. И не было времени подумать о том, какой этот Кирилл по настоящему. Вряд ли тогда Гречкин обладал таким же уровнем серьезности, рационализма и всего прочего, как сейчас, но — да, наверное, всему свое время. Потому что сейчас Леша удивляется, очаровывается и шумно выдыхает от того, как перекручивает его дыхание. Они заканчивают около половины первого ночи и уходят самыми последними, когда Леша с немного скучающим и сонным видом сидит на краю гримерного стола, неловко натягивая свитер обратно и качая ногами, а Гречкин проверяет помещения и прощается с ребятами, которые на крыльце курят, пока их такси не приехало. Олеся обнимает на прощание, обещает написать в Телеграмме и встретиться лично: Максим странно шутит, хлопает по плечу и утаскивает девчонку в машину. А Разумовский с интересом смотрит со стороны, шепчет что-то Глебу и широко улыбается, пока тот от удивления роняет сигарету. Кирилл на это, на крыльце, закатывает глаза, одними губами шепчет «отъебись» и уходит внутрь к Леше. Им обоим пора по домам, чтобы заняться интересным делом — выспаться перед новым рабочим днем. У Кирилла завтра куча дел по бизнесу отца, а еще встреча с рекламщиками перед сезонными постановками. А у Леши сплошные урокиурокиуроки. И как будто бы желание вернуться во времена удаленной работы прогрессирует со сдвигом каждого часа собственного сна от привычного ритма. — Я плохо на тебя влияю, ты не выспишься, — Кирилл громко хлопает дверью машины, когда они приезжают к дому Леши. В окнах совсем не горит свет — ни в одной квартирке. С плотных туч большими хлопьями валит снег, и хочется стоять под тусклым фонарем, слушая какого-нибудь Федука, а потом засыпать под тяжелым одеялом. Леша кутается в куртку, ежится от мороза и чешет нос, кончик которого замерз быстрее, чем Макаров успел выйти из машины до конца. Кирилл машину обходит с передней стороны, поправляет капюшон у Леши и расставляет руки в стороны, чтобы тот сам сделал шаг в объятия. По дороге до дома Макарова они обсуждали прошедшую репетицию, неумение Разумовского держать язык за зубами и завтрашние планы. А еще не забыли ту самую вечеринку в пятницу, на которые приглашены оба. — Я прощу тебе это, — Леша по-лисьи улыбается, щурит глаза и вздергивает подбородок. Фонарь над ними мигает два раза и полностью потухает, и Макарову хочется ввести новое правило: целоваться не под омелой, а под сломанными Питерскими фонарями. — За долгий поцелуй. — Думаю, это я могу, — Кирилл усмехается, тянет к себе Лешу ближе, запуская его к себе под расстегнутую куртку, и целует настойчиво. Он не дает Макарову ни единого шанса на перехват инициативы, держит главенство и очень-очень медленно проигрывает каждое действие. Лешу это сводит с ума: хочется ускорить процесс, чтобы голову так не кружило и ноги не подкашивались на неустойчивой зимней дороге, но Кирилл тормозит каждую попытку на смену ритма. Вероятно, завтра у него будут опухшие губы от поцелуев на морозе. И, вероятно, завтра у него будет очень много вопросов к самому себе от собственной совести, потому что сейчас он целуется со своим…кем? Пока его бойфренд находится в Германии, явно о чем-то подозревая, он же не дурак. — Иди, — Кирилл делает шаг назад, слишком довольно улыбаясь. — Не могу подставлять детей. Если ты не выспишься, то будешь вести себя с ними, как урод. — С чего бы такие мысли? — Леша хмыкает, но в мыслях соглашается. — Да брось, — Кирилл достает из машины рюкзак Леши, проверяет, не забыл ли тот что-нибудь еще в салоне, и дергает плечами для разминки. — Я прекрасно знаю твой характер и твое умение вести себя, как мудила, если ты не в духе. Леша на это показывает язык, быстро целует Гречкина в щеку, едва не поскальзываясь на корке льда, и, забрав рюкзак, уходит в сторону подъезда. Кирилл, как всегда, оказывается прав. И Кирилл, кажется, знает его лучше, чем он сам.

ххх

Юля на следующий день появляется в проходе между коридором и кабинетом немецкого, жестом показывая Леше, что хочет видеть его у себя. И Макаров, который чувствует сильную тягу ко сну даже после двух кружек крепкого черного кофе (явно не Арабики), неспешно выходит из-за своего стола. У него окно на следующем уроке, потому что восьмой класс внезапно уехал на выставку с Машей. У нее была отвратительная организация младших классов на любом пересечении учеников порога школы, но это Лешу уже волновало меньше всего. Гораздо веселее потом было смотреть, как она краснеет на планерках, а Женя специально зажимает ее в неприступном личном пространстве на диванчике Волкова. Он поздоровался с парой учеников, выйдя из кабинета, задержался с Марком из десятого, обсудив его пересдачу монолога после уроков, устало потер глаза костяшками пальцев и, поправив серый свитшот, не свойственный ему для школы обычно, зашел к Юле. У той в кабинете тихо играла какая-то инди-группа на колонке, пахло овсяным печеньем от арома-свечки и закипал чайник. Леша заметил новые ярко-оранжевые подушки на кресле и клетчатый плед, будто бы Пчелкина готовилась к повторному празднованию Хэллоуина. — Я хочу знать все, — она расправила складки на широких брюках и аккуратно села на край диванчика напротив, предлагая Леше кресло. Он на эту фразу неоднозначно хмыкнул, обвел глазами полку на деревянном стеллаже, который собственноручно сделал Игорь, в поисках баночки с капсулами для кофе-машинки и кивнул Юле на кружку. — Расскажешь, нет? — Я не уверен, что знаю прямо-таки все, потому что… — Не поясничай, — Юля поднялась с места ровно со щелчком на чайнике. Забрала у Леши зеленую кружку и выбрала случайную капсулу. Та со вкусом корицы и тыквы, из Хэллоуинской коллекции, нравилась Леше меньше всего. Как и кофе с молоком: но кто его сейчас спросит? Пчелкина ловко управилась с кофе-машинкой, сделала себе чай со слабым запахом виноградных листьев, и села на диван полностью, закинув ногу на ногу и приготовившись слушать историю Леши вживую, а не по сообщениям в Телеграмме. — Да просто это все, — Леша потянулся за своей кружкой с приготовившимся кофе прямо с кресла, едва не уронив ту на мягкий разноцветный ковер. — Не мое как будто бы. Нет, в Германии очень классное обучение, страна интересная, люди неплохие, но… — Но дома и стены помогают, — дополнила Юля, бесшумно отпив горячий чай и обхватив кружку пальцами покрепче. Леша бы хотел обрести такой же покой в сердце, как у нее. Быть без синяков под глазами, выглядеть всегда уверенно и самодостаточно даже в пижаме. Но пока что он, в большей степени, полный портрет любого городского неврастеника. — Допустим, тебе не нужно переживать по поводу работы, жилья и успешного партнера рядом, но что Август? Леше бы и самому хотелось знать ответ на этот вопрос, потому что пока он даже не представлял, как сообщить Хольту о том, что они — все. Он пожимает плечами, морщится от пряного вкуса тыквы и отставляет чашку в сторону. У него впереди еще четыре урока после окна, и их необходимо пережить только разве что с доставкой энергетика из «Самоката». Или дойти до Жени, у которого они точно должны быть. — Не знаю, Юль. Он приедет в субботу, поговорю с ним после вечеринки у Разумовского. Леша отвлекается на сообщение в телефоне, где Кирилл интересуется, почему это у него закрыт кабинет. Спрашивать, что Гречкин забыл в их школе опять, нет никакого смысла. Видимо, раньше либо Леша был слепым и не замечал, как тот ходит к Олегу, либо Олег запрещал Гречкину приезжать, а теперь это незачем. — Кирилл зайдет? Он написал, что стоит тут и… — Леша неловко улыбается и приподнимается с кресла. — Или мне выйти? От Юли слышится тихий мягкий смех, она качает головой и продолжает пить чай. Лешу вот таким — немного неловким и явно влюбленным — она никогда не видела, но теперь четко считывает все искренние эмоции с его жестов. — Привет, — Кирилл заходит в кабинет в яркой желто-коричневой куртке, теплой клетчатой рубашке и с очками на переносице. У него в подставке два стаканчика с кофе, на одном из которых черным маркером коряво выведено «аэро». — Я не буду вам мешать, я забежал на минуту. Олег забыл свои документы в Лахте и то, что я, вообще-то, не курьер. Юля широко улыбается, переводя взгляд с Леши на Кирилла и обратно. Леша, кажется, почти не дышал, наблюдая за старшим, а Кирилл — слишком хорош в своей простоте. — Мы не знакомы, кажется, лично? — Кирилл делает шаг вперед, уличными ботинками не наступая на ковер, аккуратно ставит на столик кофе для Леши и Юли, а затем протягивает руку Пчелкиной. — Кирилл. — Юля, — она пожимает руку в ответ, все еще улыбается и косит взгляд в сторону стаканчиков с кофе. — Надеюсь, это мне. И я наслышала о тебе, кстати говоря, больше, чем бы мне хотелось. Глаза у Леши закатываются сами собой, он даже не успевает подумать об этом жесте. Он складывает руки на груди, фыркает и отрицательно качает головой. Сегодня он выглядит так, будто ушел с пижамной вечеринки слишком рано, забыв переодеться, и чувствует себя не очень для бодрого преподавателя. — Неправда, у нее не существует понятия «больше», когда дело касается сплетен, — Юля показывает ему язык, а Кирилл тихо смеется в стороне. — Мы выйдем в коридор, я сейчас вернусь. — Без проблем, — Пчелкина забирает стаканчик с карамельным латте и вводит пароль на телефоне длинными ногтями, когда Леша практически насильно выталкивает Кирилла за дверь. — Целоваться лучше под камерами у Олега, а не в кабинете школьного психолога! Под камерами у Олега никто не целуется, но зато они стоят очень близко к друг другу у школьного подоконника, как будто они — сбежавшие ученики с последних уроков, а не взрослые люди. Кирилл делился последними новостями о рекламе детской постановки, а Леша жаловался на недосып и холодный класс, потому что с отоплением опять играются. И Кирилл успел его очень быстро обнять, напомнить об остывшем кофе и сбежать по делам дальше. Он периодически развлекал Лешу смешными сообщениями в течение следующих дней до вечеринки у Разумовского. Отправлял картинки с клоунскими нарядами, собственные сэлфи в зеркале и Безбожно флиртовал. Леша готов был поклясться, что его красные уши могли бы увидеть даже те, кто на последних партах весь урок спит, а не изучает материал. Но это нравилось. В последний учебный день недели Леша опаздывает, потому что его запасное зарядное устройство, оставленное дома, не сработало ночью, как и будильник по утру. И он прибегает в школу в широких темных джинсах и простой, буквально подростковой футболке, надеясь, что Олег либо его не увидит сегодняшним днем, либо ничего ему не скажет. И то, что сделало это утро чуть-чуть лучше, как и основное зарядное устройство в ящике стола, так это оставленная коробка дрип-пакетов, которые Кирилл привозил ему из какого-то магазина. Те самые, которые Леша успешно назвал отвратительными. И те самые, которые он точно заберет домой снова. После уроков и холодного душа дома, он укладывает волосы перед зеркалом на разные стороны, обещая самому себе подстричься на следующей неделе, а потом придирчиво выбирает одежду. Это тусовка Разумовского, и от нее можно ожидать всего, чего угодно: от людей в деловых костюмах до рокеров с громкой музыкой и рваными коленками на брюках. Но Леша хватает футболку без рукавов и широкие джинсы, надеясь не выглядеть, как школьник-иностранец, но мирится в мыслях с этим клише самого себя и переодевается из домашнего. Август написал, что рейс могут задержать и он приедет в Питер только к позднему вечеру субботы, а Леша соврал про праздник у Грома, чтобы вопросов было поменьше. Хольт немного суховато пожелал отдохнуть и развлечься, а Леша оценивающе разглядывал фотки Кирилла, которые тот прислал ему только что из уборной какого-то ресторана. Почему он там, а не в Лахте, вопрос оставался открытым. — Добрый вечер, — Леша заходит в Лахту, где девушка за стойкой регистрации сидит с очень скучающим видом, явно думая не о сериале на экране айфона, а о вечеринке, которая проходит выше на пару десятков этажей. У нее в уголках глаз стертые стрелки, а помада на губах пошла маленькими трещинками. — Мне нужно к Сергею и… — И это последний этаж, — чуть вымученно выдохнула блондинка, натянуто улыбнувшись. Интересно, сколько раз она уже проговорила эту фразу? — Лифт слева, за колоннами. Хорошего Вам отдыха. Леше было бы куда спокойнее, если бы его сейчас встретил Кирилл. Тот задержался на деловом ужине с партнерами отца, среди которых он высмотрел себе спонсора в театр, а Леша — знает только Гречкина и Олега среди явно большой толпы людей, которая его ждет. Он снимает куртку в лифте, рассматривает себя в зеркале и с интересом клонит голову в сторону. Он выглядит очень хорошо для того человека, который утром на ходу натягивал носок и просил Пчелкину его прикрыть перед учениками. Прогуливаясь по длинному коридору, он слышит музыку из основного помещения. Не слишком громкую, не слишком — в стиле Разумовского. Эта музыка больше похожа на атмосферу тех вечеринок, которые Леша посещал в Германии. Тогда студенты устраивались в чьем-нибудь доме, занимая два этажа и территорию у бассейна. Они слушали музыку, пили много некрепкого пива и болтали о жизни на ломаном немецком. А сейчас Леша в России. И никогда бы не подумал, что будет гостем у Разумовского, к которому на такие закрытые мероприятия мечтают попасть многие. — Мой хороший! — Сережа появляется в поле зрения в тот момент, когда какая-то незнакомая девчонка подсказывает Леше, где находится гардеробная для гостей, чтобы повесить верхнюю одежду. Она — девчонка — выглядит простенько и пьет обычный мохито из высокого бокала. Леша дергается, почти что роняя чье-то пальто с крючка, когда за спиной слышит голос Разумовского. — Я думал, ты не придешь. — С чего бы? — Леша хмурится, но подходит ближе и позволяет себя крепко обнять в знак приветствия. — С Днем Рождения! Сколько тебе, пятьдесят, судя по уровню язвительности? Сережа в ярком длинном хаори на простую белую майку и рваные черные скинни с бокалом чего-то ярко-оранжевого смеется, поправляет солнцезащитные очки на макушке и хлопает Макарова по плечу. Со стороны кто-то прибавляет музыку и слышится звон стекла. — Тогда я явно тебя моложе. Пойдем, отведу тебя к знакомым людям. Мы, кстати, там пьем шоты и… — Вообще-то, я хотел дождаться Кирилла, — Леша совсем чуточку чувствует себя не в своей тарелке. Его прикид становится каким-то неудобным, музыка в зале слишком громкой, как и голоса большого количества людей, и основной свет меняется на светомузыку. Сережа допивает свое что-то из бокала залпом, расставляет руки в стороны и шагает спиной вперед, выводя их двоих из гардеробной к народу. — Солнышко, тебе не нужно переживать, — он улыбается очень широко и искренне, а на фоне Леша видит и Волкова, и Колецкого у барной стойки ближе к окну. — Кирилл доверяет нам, а значит — ты можешь полностью довериться нам. Довериться Разумовского и его друзьям, наверное, идея хорошая, когда: а) рядом есть нужный человек, и б) это доверие ни в коем случае не относится к алкоголю и спорам. Потому что как бы Леша не отказывался от шотов, сидя на высоком барном стуле и пытаясь уловить настроение этой вечеринки, маленькая рюмка одна за одной все равно оказались зажаты в его длинных пальцах. Колецкий сначала взял его на слабо, а потом они разговорились, попробовали разные коктейли и, наверное, вечер стал проходить легче. Макаров периодически высматривал опаздывающего Гречкина, но тот не появлялся в квартире и не отвечал на сообщения, которые все еще писались без ошибок и с правильным расставлением знаков препинания. — А как вы познакомились? Через полтора часа, когда он успел даже потанцевать с какой-то подружкой Ильи, Леша стоял с Олегом и Сережей на балкончике подальше от всей тусовки, раскуривая самодельные сигареты. Макаров даже не был уверен на сто процентов, что там натуральный состав, потому что Олег свою доставал из собственной пачки. Сережа, с ногами забравшись на подвесное кресло, стряхнул пепел и с прищуром посмотрел на Волкова. Будто он сильно любит эту историю, в отличие от школьного директора. — Он меня выслеживал, — Олег в простой черной рубашке пожимает плечами, коротко улыбается и стреляет глазами в Разумовского, который ожидал явно не такой формулировки. — А я думал подавать заявление в полицию. — Неправда, — жесты у Сережи широкие, размашистые. Он отрицательно качает головой, затрагивая собственный корпус. Затягивается поглубже и передает сигарету Макарову, который на диванчике сидит рядом с Волковым. — Он пришел на нашу постановку, думая, что мы ставим классическое прочтение пьес. А потом я начал видеть его чаще и чаще. — И, дай угадай, — Леша выпускает дым вверх, чувствуя легкое головокружение то ли от выпитого алкоголя, то ли от никотина. За стеной они слышат шум гостей, и это кажется уже не чем-то пугающим, а очень даже комфортным. Все гости, которых Леша заочно посчитал снобами, оказались хорошими и интересными людьми из тусовки художников, музыкантов и артистов. — Ты спрыгнул к нему прямо со сцены? Олег смеется, отправляет потушенную сигарету в пепельницу и закладывает руки за голову. Он выглядит расслабленным, будто рыба в воде, и Леше непривычно видеть его вот таким простым в такой нестандартной для него обстановке. — Я во время антракта стоял в коридоре, читал афишу. А он выбежал из-за угла прямо в костюме — такой весь взъерошенный, с кучей краски на лице. И говорит: показать тебе гримерную? — О, не говори, что ты так решил с ним заняться сексом, — Леша подхватывает смех Волкова собственным, наблюдает за деланным ударом по сердцу Разумовского, и проверяет уведомления на телефоне. Кирилл, наконец-то, спросил, где они находятся. — Он же не выглядит, как человек, который вот так просто пойдет в чью-то гримерку. Разумовский усмехается, скидывает сигарету в пепельницу к остальным, и прокручивается на кресле один раз. — Но он пошел. Дверь, ведущая на балкон из основного зала открылась, пропуская по низу ветерок с примесью алкоголя и жарких участников тусовки, которые последние пару минут танцевали под странные мэшапы советской музыки с современными треками. Кирилл, переступив через порог, попрощался с кем-то из комнаты и поставил пустую рюмку на подоконник со стороны парней. Он с аккуратно уложенными кудрями на одну сторону, в белой широкой рубашке и черных высоких палаццо, будто бы списал образ самого солиста из Итальянской рок-группы, присел прямо на корточки, сложив руки в замок. А Леше оставалось подавить в себе немой писк, застрявший где-то в середине горла, потому что таким красивым он видел Гречкина только на недавних фотках из их чата в Телеграмме, но никак не мог предположить, как это головокружительно сносит голову в жизни. — Колецкий развел меня на текилу, — спокойно зарезюмировал свой выход Кирилл, заглядывая то в пепельницу, то на подоконник с пустыми бокалами. — А вы тут тоже не скучаете? — Обсуждали тебя и твое позорное опоздание, — Разумовский поднялся со своего кресла, и Кириллу пришлось встать следом. Стрелки на его брюках были четкими и острыми, так что Леше захотелось провести по ним рукой. — Выпьем, или ты заебался? Хотя пьет тут сегодня только Леша, и… не смотри на меня так! Это все Илья. Леше оставалось закатить глаза, а потом встать с диванчика вслед за Олегом. — С самого начала ужина отсчитывал минуты, чтобы понять, на какой меня потянет блевать от бестолковых разговоров батиных партнеров, — Сережа понимающе похлопал его по плечу. И эта дружба удивляла Лешу тем, что Разумовский со своим, как будто бы непомерным эго ни разу не заикнулся о том, что Кирилл вот так просто опоздал к своему лучшему другу на день рождения, да и еще не поздравил громким тостом при не менее громкой толпе людей. — Я и заебался, и выпью. — Тогда пошлите, — Сережа хлопнул в ладоши, и Волков очень аккуратно открыл перед ним дверь. — Я все равно хотел разогнать всех через час, ну или два. Олег незаметно кивнул Кириллу, который притормозил Лешу у порога, задерживая того за руку, и вышел вслед за Разумовским. Тот уже ловко управлял музыкой и успел сделать пару фоток с какими-то неизвестными Леше парнями. Он даже не уверен, что видел их, когда пришел сюда. — Много выпил? — Кирилл аккуратно заключил Макарова в объятья, укладывая острый подбородок на макушку младшего. И храни Бог Разумовского за то, что он сделал высокие окна между балконом и комнатой с тонировкой. Леша на вопрос коротко кивнул, подавил зевок и поудобнее устроился в руках Гречкина. — Мне нравится, как ты выглядишь. — Ты тоже очень красивый, — Леша аккуратно посмотрел на Кирилла, который расплылся в довольной улыбке. — И уставший. Может, посидим еще чуть-чуть здесь? Тут тихо и… — Есть место получше, — за фразой следует кивок, больше для собственной уверенности в том, что этот план сработает, а сбегать с вечеринки лучшего друга вполне легально. — Но сначала выпью с Колецким шоты на скорость, чтобы тому утром было хуже, чем мне. Когда Кирилл выводит Лешу с балкона за руку, тот первые десять минуты пытается снова привыкнуть к шуму и толпе людей, которые выкрикивают поздравления, громко смеются и периодически танцуют или прыгают под знакомые песни. А потом они своей маленькой компанией собираются у бара, и Кирилл выигрывает по скорости у Колецкого, выпив шесть разных шотов — от слабого до очень крепкого. От последнего, если Леша правильно помнит, что пил именно его, во рту случается пожар, как будто они не на дне рождении с дорогим алкоголем, а в дешевой корейской кафешке. Кирилл шепчет Разумовскому что-то на ухо, тот хитро на него смотрит, а Леша тянет очередной коктейль из трубочки, болтая ногами, пока сидит на барном стуле и рассматривает гостей. Кирилла он замечает, когда тот подзывает его к гардеробной, а потом они выходят из квартиры в прохладный коридор между этажами и нажимают на кнопку вызова лифта. — Останешься у меня сегодня? — Кирилл пропускает Лешу в лифт первым, а затем нажимает на нужные цифры — парой этажей ниже — и прислоняется спиной к стенке. — Я, конечно, не настаиваю, и у меня совершенно нет какао, но… Он припоминает тот вечер, когда забирал Лешу от Грома с Юлей. Помнит и про какао, и про внезапную просьбу Леши переночевать вместе с ним. И все вот это, в сумме с головокружением уровня медиум, просто подталкивает Макарова подойти и, не отвечая, втянуть Гречкина в долгий поцелуй, пока лифт не прибыл на нужный им этаж. У Кирилла вход на этаж открывается ключ-картой, и он едва слышно проговаривает о том, что Леше необходимо сделать дубликат на будущее. Как будто Леша, стоящий рядом и буквально висящий на его руке, мог этого не услышать. Квартира просторная, серая и мало похожа на ту, в которой жильцы проводят хотя бы тридцать процентов своего времени. На кухонной тумбе стоит одна кружка с недопитым кофе, около чайника лежит парочка протеиновых батончиков, а у зеркала при входе лежит спортивная сумка, явно неразобранная. И когда Гречкин успевает в своем занятом графике найти место на спорт? Даже если спортзал находится на нулевом этаже Лахты. Леша, разуваясь пятка о пятку, почти что теряя равновесие, кидает куртку куда-то в сторону, и ее успевает подхватить Кирилл, чтобы повесить в шкаф и дать Макарову возможность осмотреться, как новому домашнему питомцу. Исключительно в хорошем смысле. — Будешь что-нибудь? Можем заказать доставку, или я сгоняю обратно до Сереги за едой, — Кирилл прошел в основную комнату, которая была и гостиной, и кухней, и рабочим кабинетом, наблюдая за тем, как Леша удобно устраивается на диване и глушит свет на менее яркий. — Могу дать тебе одежду переодеться. Бля, только приму душ, потому что эти шмотки хоть и выглядят классно, я от них устал. — Можно сделаю себе чай? — Кирилл не уверен, что у него есть чай, но растегивает рубашку на ходу и плетется в сторону ванной. — Делай, что захочешь. Мой дом — твой дом, — Кирилл спокойно пожимает плечами, скидывает рубашку в ванной в корзину для грязного белья и возвращается, выглядывая из-за дверного проема в одних лишь палаццо. — Я быстро. Леша внутри себя повторно ощущает немой писк, а еще и повышение собственной температуры на пару градусов. Кирилл выходит к нему минут через пятнадцать — с мокрыми волосами, аккуратными спадающими на плечи локонами, с полотенцем на плечах и в серых спортивках. И такого Кирилла невозможно не любить. Это снова тот Гречкин, который откидывает в ассоциации к рассветам на природе в четыре утра, к тихому стрекотанию кузнечиков в ночи и к горячему сладкому чаю в термосе, когда руки совсем мерзнут. — Я и тебе сделал, — Леша тычет пальцем на две кружки с горячим чаем, подхватывает обе и пробирается обратно к дивану. Он усаживается на пол у кофейного столика, залитого эпоксидной смолой, рассматривает сколы и кивает Гречкину, чтобы тот шел к нему тоже. — В холодильнике у тебя и правда пусто. — Ты — чудо, — он улыбается, а потом качает головой, осознавая, что они сбежали с дня рождения, чтобы посидеть вдвоем, почти что без света, с кружками чая. — Останешься же? От Леши достаточно получить положительный кивок головы. Он чуть уставший от шума, немного неловкий в новом пространстве, но почему-то при упоминании завтрашнего дня грустно отводит глаза и закрывается в себе. — Завтра вечером возвращается Август, — Макаров почти что давится именем, не зная, какую реакцию может получить от Кирилла. Если подумать, Леша все еще состоит в отношениях, где помолвка запланирована на лето, когда они вернутся обратно в Кёльн. В тех отношения, где из всех друзей Леши, Август одобряет только Дубина, да и того однозначно возьмет под свое крыло, когда тот переедет в Германию. В тех отношения, где с Лешей вот так вот на полу никто не будет сидеть, потому что… это просто не для Хольта? — И я… Кирилл хмурится, обжигает язык чаем, но не подает виду. С его полотенца капли воды падают прямо на пол, и Гречкин осторожно и расслабленно откидывается лопатками к дивану. — Расскажи про него. Чем он лучше меня? Вопрос, сказанный Кириллом, ставит в тупик. Кто вообще задает такие вопросы после того, как они, вроде бы, все решили? Леша на девяносто процентов готов остаться в России, продолжая вести свою уже привычную жизнь. Где немецкий язык будет встречаться только на школьных уроках, а большую часть времени он будет проводить в театре с друзьями Кирилла. — Ты не… — Леша шумно отхлебывает чай, отставляет кружку в сторону и жмется к углу дивана, поджимая коленки к груди. — Такое не спрашивают. Или он просто не знает, что ответить. — Мы с ним познакомились, когда я там совсем один был. Мне нужна была опора, чтобы привыкнуть к стране, к людям… не быть белой вороной типа, знаешь. А ему нужен был кто-то… типа меня? Леша грустно улыбается, понимая, как это звучит и как это выглядит. Наверное, оно так и есть. Это определенного рода любовь, просто совсем не такая, какой она должна быть по-настоящему. Она одновременно и не настоящая, и не искусственная. Черт ее знает, как она называется. Кирилл пододвигается ближе, убирая полотенце с плеч на диван, не заботясь о том, что на нем может быть мокрое пятно. А Леша давится вздохом, стараясь не смотреть на Гречкина без верхней одежды. Он аккуратно берет Лешу за обе руки, грея его пальцы в своих ладонях, чтобы те не обжигались о горячую кружку. Смотрит на него с полным понимаем, небольшим сожалением и огромным чувством любви. — Вы с ним разные. Потолочный спот мигает дважды, прежде чем выключиться полностью, погружая комнату в тьму, к которой глаза привыкают не больше пяти секунд. Леша быстро моргает, сглатывает собственную слюну и практически чувствует, как его губы обдает горячим дыханием Кирилла — с нотками мятной зубной пасты и черники из заваренного чая. — Назови самое главное различие, — Кирилл не ждет чего-то, вроде «тебя я люблю, а его — нет», но ему нужна гарантия, что он не наступит на грабли в отношениях с Лешей дважды. Леша облизывает губы непроизвольно, подается вперед корпусом на собственной интуиции и улыбается, когда понимает, что Кирилл очень-очень близко. — В тех отношениях я шел за ним, — он выдерживает паузу, прислушиваясь к ускоренному сердцебиению Кирилла. — А с тобой мне хочется идти рядом.

ххх

Вечером в субботу, когда Леша слышит, как проворачивается ключ в дверном замке в их с Августом квартиры, он, признаем, не уверен в правильности своих действий. Не уверен, сидя на кухне за столом, когда в коридоре собран его чемодан и спортивная сумка, что именно так сейчас нужно поступить. Без долгих разговоров ночью, без оправдания, что он ошибся и чувствует себя полным дураком, но такого больше не повторится. Очевидно, повторится. Очевидно, что Леша крупно проебался, когда изначально, пару недель назад, вступил в непонятное взаимодействие с Гречкиным, а сегодняшней ночью довольно-таки искренно под ним прогибался и, наверное, громче дозволенного стонал. Он непроизвольно дергается, прикладывая пальцы к левому плечу, на котором Кирилл утром оставил пару царапин и хороший синяк чуть выше плеча, на шее. И это его второе «проебался», потому что, если ночной секс можно скинуть на шоты, коктейли и странные сигареты Разумовского, а потом эти их задушевные беседы в квартире Гречкина, то вот утренний — нет. Утром они сходили в душ по-отдельности и собирались завтракать, а не оказаться еще раз в постели на достаточно долгий промежуток, потому что нежный, медлительный и дразнящий Гречкин… О, Боже. Леша качает головой, шумно вздыхает и смотрит в одну лишь точку на окне, через которую чуть-чуть видно, что происходит в коридоре. Август, вероятно, устал с дороги. Вероятно, он хочет поужинать, постоять под теплым душем и уснуть, чтобы завтра поделиться какими-то своими новостями и провести весь день вместе. Только вот Леша уже не может. Он не хочет притворяться, что у них — все окей. Не хочет давать Августу ложных надежд, и ему просто тошно от мысли, что он может лечь в постель с кем-то, кто не Кирилл. И, если честно, он слишком сильно уважает Августа, чтобы позволить и ему лежать в одной постели с тем, кому сам Август, наверное, и не нужен. Леша крутит в руках полупустой бокал с водой из-под крана, кусает губы и прислушивается к каждому шороху. Ровно до того момента, пока Август не завозит чемодан и не скидывает ключи на полку у двери. — Привет? — Август осторожничает. Его акцент слышится сильнее, и так всегда, когда он долго не разговаривает с кем-то на русском языке. Он, не разуваясь, прямо в пальто проходит по коридору на кухню, задерживаясь в дверном проеме. Леша уверен, что Хольт видит, как от странных чувств его знобит. — Я… Что случилось? Взгляд Макарова, когда тот молча поворачивается, почти что задев стакан рукой, наверное отображает все то, что нужно было проговорить словами. Он долго всматривается в Хольта, в его эмоции, но даже поздороваться не может. Слова от ощущения собственной неправильности действий комом застревают на подходе ко рту: хочется засунуть два пальца и умыться холодной водой после того, как все нехорошее выйдет наружу, а затем смоется надолго-надолго, как будто ничего и не было. Хольт бегает глазами по Леше, по собранным вещам и по пустоте на кухне. Открывает рот, чтобы задать еще один вопрос, ответ на который наверняка знает, а затем молча садится на стул напротив. — Du liebst ihn*, — ровным тоном проговаривает Август, и Леша слышит, как бьется его сердце. С теми чувствами, которые еще остались к Августу. Он ведь ему не чужой. Август — очень важный человек в сердце Макарова. Просто не так, как это должно быть. — Я должен был догадаться. — Нет, Гас… keine ahnung*, мне нужно подумать. Август невесело усмехается, устало потирает виски и глаза, а затем перехватывает кружку, которую Леша нервно продолжает гонять из ладони к ладони, чтобы та не упала на пол совсем. — Компания из России переезжает в Париж через пару недель, — он тяжело вздыхает, встает из-за стола и на ходу снимает пальто, оставаясь в бордовом вязаном свитере и простых черных брюках. Леша слышит, как он в коридоре развязывает шнурки на ботинках, перекатывает чемодан ближе к гостиной и возвращается на кухню. — Я думал, что этот момент будет для нас самой большой проблемой. Если проект перевозят во Францию, Августу здесь больше нечего делать? Его партнеры будут базироваться в Париже, а здесь — будет ли он просто здесь ради Леши, пока тот заканчивает выпускные классы и в сердцах мечтает взять новеньких в сентябре? — Ich kann in einem hotel wohnen*, — Хольт совершенно спокойно наливает себе воды в стакан, взятый с полки. Он держится стойко, почти что холодно, но Леша прекрасно осведомлен о том, как хорошо этот человек скрывает свои эмоции. — Просто… у вас ведь что-то было? Леша кивает, ничего не отвечая. Знает, что Август этот ответ прочувствует собственным затылком. Видит, как у того в момент дергаются пальцы на стенках бокала, а потом он залпом выпивает воду. Здесь становится невыносимо находиться. Воздух пробивают невидимыми электрическими стрелами, хочется выбежать на улицу и умыться снегом, а потом подышать полной грудью и на утро проснуться с ангиной. Макаров почти бесшумно встает из-за стола, одергивает самого себя, чтобы подавить желание подойти к Хольту, и выходит в коридор, где стоят его зимние кроссовки и на крючке висит куртка. Он договорился с Громом, что переночует у него одну-две ночи, пока не решит собственные дела. Тот, по видеосвязи жуя сырные чипсы, только обрадовался такой компании, потому что Юля со своим внезапным административным отпуском была вынуждена уехать к родителям. — Я обещаю, что мы обо всем поговорим, — Леша оставляет собственную связку ключей, которые относятся только к этому дому и этой квартире, на полке. У него в кармане куртки ключи от квартиры на Ваське и от пары школьных кабинетов. Он говорит фразу в пустоту, зная, что Август его слышит с кухни. — Дай мне день или два, ты мне очень дорог. Он молчит еще с минуту, закусывает нижнюю губу и, подхватив спортивную сумку на плечо, выходит из квартиры. Такси он закажет с улицы, пару минут дав себе отдышаться и переварить все эмоции, свалившиеся вот так на голову. Август ему очень дорог. Но искренне он любит Кирилла.