The truth is near

Бог знает, сколько я пролежал, но тело дало мне подсказку, говоря всё за себя. Кажется у меня дежавю. Честно, я думал, что не встану: всё так затекло и ныло, что даже пыль и грязь на скамейке, которая по-любому перебралась уже на меня со всеми пауками и тараканами, не подталкивали хоть на миллиметр сдвинуться с этого места. Опираясь на всё, что было со мной сегодня, — объятия с насекомыми звучат как детский лепет. Рука, которая функционировала как подушка, всё ещё находилась под моей головой и совсем не хотела двигаться. Мурашки бегали уже непонятно почему — то ли от холода, то ли от неудобной позы. Плечо совсем «поплыло» — хоть отрубай. С горем пополам я высвободил его и лёг на спину, делая полный вдох и выдох. Какое же это тухлое место. От скуки я уже чувствовал, как сливаюсь с этой чудесной флорой травы и зелени, и обрастаю корнями — если уже не в кокон. Очень хотелось домой, даже не представляя, как он выглядит. Но любое другое место, где есть мягкая кровать, на миллион процентов лучше, чем скамейка в холодном коридоре церкви с романтичной дырой в потолке — с видом на луну и звёзды, которые я уже успел пересчитать. Продолжая думать, понемногу приходя в себя, я обдумывал свой пройденный путь через лес, пытаясь зацепиться хоть за что-то, чтобы понять, в какое этакое место я попал. И вспомнил про деревушку, которую пробегал мимо. От страха — я и не сообразил хотя бы помощи попросить у того сухаря, которого там видел. Хотя маловероятно, что это был человек, а не ещё один мозгоед… или нет? Вот кусок идиотины — на кой хрен я не решился туда хоть зайти, крикнуть ему, помахать — делов-то. Конечно, я обратил внимание, что там были заколочены окна и двери. Утешая себя, может, просто такие дома бросили хозяева и переехали в город. А дальше — нормальные. Блять, ну какой город что я несу. Тут паранормальщица какой-та творится, сажрали их уже всех. Вот сколько всякой всячины тут творится — я бы и сам уже дом из пуленепробиваемого материала сделал, ловушки, капканы, а в крайнем случае — бой врукопашную. Немного приподнял руки я стал делать махи кулаками, представляя, что воздух — это зомби. Мда, что-то меня понесло… Из мыслей меня вырвал скрип двери из далёкого угла церкви. Я напрягся, быстро убрал руки на грудь, губы сомкнулись в замок, не решаясь издать хоть писк. Но, кажется, прибывшие уже знали, что тут есть гость, так мило нашедший местечко, чтобы раскинуть свои пёрышки. Как солнечный зайчик, два силуэта почти настигли меня: — Ну-ну, живой. Глянь, крылья не понадобились, — прозвучал голос рядом со мной. Другой, совсем неожиданно, но чуть ли не в ухо, ответил: — Он что, типа, тоже ничего не помнит? — ткнув пальцем в лоб и сделав обороты, от которых я немного возмутился от такой наглости, но говорить о своём неудовольствии решил пока что глубоко и надолго засунуть. Прищурившись, я пытался прощупать почву — что за фрукты наведались и сообразить, что ответить, потирая место, где была рука. Из темноты уже во всей красе стояли два подростка. Первый — с аккуратно завязанными косами. Воротник горел позолоченными узорами. Что-то, похожее на платье, плавало на молодом теле волнами, закреплённое тонким ремешком на талии. Он стоял с язвительной ухмылкой, с хищным взглядом, как будто оценивая. Второй — почти копия, ничем не отличался от сородича, разве что маленьким хвостиком из волос на макушке и круглыми очками. — Ну да. Очередная потеряшка, — фыркнул четырёхглазый. — «Кто вы? Где я? Почему мои штаны мокрые?» Мы это сто раз слышали. Как будто пародируя меня, он стал изображать испуганное лицо, корчась как обезьяна. Я уже сто раз не мог нарадоваться, что не сболтнул ничего провокационного. Хотя… что мне могут сделать эти две малолетки? Я выше их где-то на голову, но всё равно бесит. Дети… что с них взять? — Пока ты не начал задавать вопросы, я сразу введу тебя в курс дела, — закатил глаза косичка с усталым выдохом и продолжил свою речь: — Мы — ангелы, детка. Стражи. Приглядываем за этим местечком. Я — Ран. — А я — Риндо, — кивнул второй. — И мы оба почему-то теперь должны возиться с тобой. Хотя могли бы сейчас быть на Севере. Там, знаешь ли, хмельные ветры и пьяные души. Ммм. — Я пока всё равно ничего не понимаю. С чего это вдруг вы должны со мной возиться? — Меня этот расклад не радовал. Я бы и сам справился. Не знаю как, но по-любому смог бы. — Нам было так повелено. Но зачем ты тут — нам не говорили. Слушай, — он чуть приблизился, — мы и сами не рады торчать здесь. Но раз приказ был отдан — надо делать. Но вот когда ты очнёшься — не говорили. Мы в няньках не нанимались. Думаю, ты уже хорошо тут заквасился… в больнице. И, к слову, ты не умер, если что, — продолжая смотреть мне в лицо, Ран просто ликовал. — А то я смотрю, ты весь бледный какой-то, как поганка, и замызганный. Он прищурился и медленно поднял руку, жестом давая понять: «Не двигайся». Я застыл на месте. — Фу… Подожди, — проговорил он тихо, почти с благоговением, — ты чего, из всех обитателей этого… места… решил подружиться с ним? Я вопросительно моргнул. — С кем? — С пауком, — сказал он с холодной серьёзностью и указал мне в сторону головы. — У тебя в волосах. Я занервничал. — Где?! Его лицо не выражало ни тени улыбки, он говорил спокойно и очень серьёзно, будто смотрел на взведённую бомбу. — Огромный. Чёрный. Мохнатый. С лапками. Наверняка уже завёл с собой хозяйство. Поздравляю, ты теперь отец, — поддакивал второй, рассматривая меня всё больше и больше. Я в панике замер, лихорадочно дёргая плечом и пытаясь нащупать что-то в волосах. Мои руки метались, тело на мгновение заледенело от ужаса. И как на пружинах я отпрыгнул от греха подальше — к стенке. Теперь мне было совсем не всё равно… может, он ядовитый!? Ран подошёл ближе. Его глаза сузились, губы дрогнули. Он медленно протянул руку… и неожиданно щелкнул меня по лбу. Опять! — Нет там никого, — с ухмылкой заявил он. — Шутка. Ты, правда, думал, что паук забрался на твою несчастную голову? Я растерянно уставился на него. — Ты чего вообще… — А ты повёлся, — показывая пальцем, два звонких смеха раздались эхом по зданию. Державшись за животы, два брата чуть ли не валялись на полу, умирая от гогота. Не видел, но чувствовал, как мои щёки стали красные от стыда. Прикрыв на секунду лицо, я опустил взгляд на колени: — Придурки! — крикнул я на этих балбесов, но, конечно, меня они не слушали. — Кто из нас еще придурок. В другой раз он тебе скажет, что у тебя за спиной стоит голая ведьма, и ты снова поверишь. Я молчал и тихо хавал их смех. Выдохнув, снова ощупал волосы — теперь больше с неловкостью, чем с тревогой. Всё было пусто. — Не сы. Если он и был — теперь уже убежал. Мы его испугали. Почти так же сильно, как и тебя. Завязав и развязав все узлы языком, я решился спросить: — Что насчёт моей, типа, не-смерти и этого места? Братья потихоньку стали приходить в себя, обращая, наконец, на меня взор. — Тебя зажало между слоями. Считай — кома с бонусами. — Куда мне идти?.. — с трудом прошептал я. — Ох, ну вот опять: «скажите мне путь, раскройте тайну»… — протянул Риндо. — Бе-бе-бе. Ни привета, ни ми… — За языком следи. Рин чутка смутился, что его тут затыкают. С презрением посмотрел на брата. — А то тут неженки-одуванчики таких слов не знают, — косичка быстрым взмахом зацепил мою недовольную рожу и продолжал говорить: — Тем не менее, — вздохнул Ран, уже менее насмешливо, — у нас к тебе предложение. Мы поможем тебе… временно. — Но не бесплатно, — перебил второй. — Одно желание. Не сейчас — потом. Мы скажем, когда наступит время. А его тут предостаточно. Предложение было сомнительно до изнеможения. Таким личностям и быть должным — это себя не уважать. Но выбора у меня нету: как-никак, об этом месте они знают больше, чем я. Взглянув на обоих, я решил спросить: — Чего вы хотите?.. Два мелких Цербера переглянулись. — Ты не готов его слышать, — тихо сказал Риндо. — Пока нет. Ран подмигнул. — Но зато мы готовы устроить тебе экскурсию по твоему личному временному месту жительства. Вставай, герой, мы ведём тебя… в деревню. Я нехотя поднялся, опираясь на стенку, всё ещё дрожа от холода. Как они в таких тряпках не окоченели? Пока я рассекал в своих мыслях о халате, две белобрысые головы уже маячили около входа. После них остался странный запах, вперемешку с цветами. Не ладаном. Скорее… дождём, железом. Когда тяжёлая дверь церкви закрылась за моей спиной, я услышал, как скрип металла растворился в пустоте. Воздух сразу стал другим. Влажная древесина, полынь, старая сажа — не так чувствовались в церкви, как тут. Я стал разглядывать, как в первый раз — тот не считается я быстро поджав хвост, пошёл внутрь, толком не рассмотрев окружность. Небо — всё то же: серовато-синее, с рваными облаками. Перед нами раскинулся двор, старый, заросший травой и крохотными белыми цветами с запахом чего-то приторного. Они пахли не радостью, а прощанием, тоской и скорбью. Между кустами стояли статуи. Их было много. Каменные фигуры, покрытые мхом и трещинами. Некоторые — с выбитыми глазами. Некоторые — без лиц вовсе. Одна сидела на коленях, вытянув руки вперёд, словно молила о пощаде. Другая прятала лицо в ладонях. А третья — ухмылялась, как будто знала, что будет дальше. — Не смотри им в глаза, — тихо сказал Ран, проходя мимо. — А если у них нет глаз? — спросил я, невольно задержав взгляд на безликой фигуре. — Тогда не позволяй им смотреть в тебя, — отозвался Риндо. У него в голосе снова зазвенела насмешка, но уже с приглушённым эхом. Мимо нас пронеслась лёгкая пыль, как будто ветер только что пробежался, собирая воронку из лепестков, мха и сухой земли. Камни под ногами были белые, создавая иллюзию дороги. Из трещин росла трава — выжженная, как будто её кто-то поджигал, и она всё равно проросла обратно. Кованые ворота, ведущие из двора, скрипели от малейшего дуновения. Петли были ржавые, но каждая линия завитка — выверенная, словно создана с любовью, которую давно забыли. — Это место меня пугает, — сказал я, оглядываясь. — И правильно делает, — отозвался Риндо. — Если бы ты чувствовал себя здесь уютно, мы бы тебя сразу обратно в церковь затолкали. — Теперь аккуратно: не зацепи корнями, не споткнись о чьё-нибудь прошлое и не дай лесу влезть в разум. Тебе крайне повезло, что ты тут не откинулся сразу, когда бежал. Риндо насвистывал себе под нос — тихо, спокойно, почти рассеянно. Их нимбы светились лучше всех фонарей, давая нам путь среди закрученных деревьев. Лес расступился неожиданно. Перед нами раскинулась деревня. Дома словно лепил трёхлетний ребёнок. Кривые, потемневшие, но в некоторых окнах мерцал свет — тусклый, тёплый, как от свечи в банке. Ран остановился, вдохнул воздух и негромко сказал: — Вот она. Сердце местного мрака. Или желудок. Смотря как посмотреть. Я нахмурился. Если сердце — то явно с аритмией. — Нам вон туда, — добавил Риндо, кивнув на здание с вывеской. Она менялась, как будто колебалась от сквозняка: «Ответ. Ключ. Истина. Возвращение.» Косичка усмехнулся: — В прошлый раз она называлась «Поздно». Мне понравилось. Простенько и честно. Я сглотнул. В груди стучало напряжение. Страх всё ещё был, но внутри появилась тонкая, упрямая решимость. Они — кажется, очень мутными типами. Вроде помогают, а вроде будто терпят моё присутствие. У них есть цель, но её не рассказывают. Почему? Думают, не пойму? И всё равно… мне с ними было чуть спокойнее, чем одному. Ран толкнул дверь заведение, которая отворилась со скрипом, впуская нас в мутный полумрак. Посетители здесь были разные, но у всех что-то было не так. У первого, что сидел у стойки ближе к входу, была серая кожа и пальцы. Его глаза были закрыты, он пил — медленно, ритуально. В углу, за столом под вентилятором, сидела женщина в чёрном. Её лицо почти не видно: оно было прикрыто тонкой вуалью. Она не двигалась. Только пальцы на руке иногда постукивали по краю бокала. Стук этот был неровный, как биение сердца. В самом тёмном углу, где свеча не горела вовсе, сидел кто-то, кто казался слишком большим для человека. Его силуэт был почти нечётким, как будто его фигура дрожала. Он не пил. Он просто сидел. У ближайшего к окну столика сидела пара — мужчина и женщина. Оба смеялись — не громко, но отстранённо. Смеялись так, будто знали, что смех здесь — дело тонкое. На их столе лежали карты вместе с недопитыми коктейлями. И, наконец, были те, кто не казался странным вообще. Уставшими. Настороженными. Они переговаривались шёпотом, играя в кости. И только по их зрачкам можно было понять: они тоже давно здесь.