Приключения Аллы Парамоновой, журналистки и девицы на выданье

Юная фигуристка в куцых красных шортиках кружилась на льду, расчерчивая коньком замысловатые узоры. Плавные движенья рук и точеные ножки привлекли мужское внимание: Разгонов и Максимовский глаз не сводили с мелькавшей фигурки. — Хорошая девочка, — произнес Макс, наклоняясь к фотографу. Тот кивнул, подтверждая — хорошая. Может быть «хорошая спортсменка», хотелось спросить мне, почему они видят только ручки-ножки? Если им нравится то, как она катается, то почему они говорят «девочка», словно оценивая ее женские качества? Шальная мысль мелькнула в мозгу, я гнала ее, но она не хотела исчезать. Глупость, конечно, но почему бы и нет? В детстве я ходила в школу фигурного катания, и даже имела некоторые успехи, неужели я не смогу исполнить пару элементов? — Я отойду на минутку, — бросила я уже на ходу, направляясь к гардеробной катка. — Парамонова, ты куда? — крикнул мне в след Максимовский, но я успела исчезнуть из вида. Уставшая тетка, в синем стеганом жилете, смиренно дожидалась, когда накатается немногочисленная публика. Она ткнула узловатым пальцем в полку с коньками, и, не удостоив меня даже кивком, приняла причитающуюся за прокат сумму. Надев коньки, и собравшись с духом, я побрела к выходу на каток. Навстречу мне, на ковер сошла юная фигуристка, так поразившая воображение Максимовского. Я приободрилась — конкурентка закончила кататься, и я буду на льду единственной звездой, а мои узкие джинсы даже привлекательней ее куцых шортиков. До чего ж ты докатилась, Парамонова, до катка... Голова кружилась, в глазах рябило от баннеров на бортиках, а в ушах: вжик-вжик, вжик-вжик... Первый мой шаг на лед, и классическая мелодия вдруг сменилась хип-хопом! Я оттолкнулась от бортика, и поняла — это провал. Под эту музыку я не смогу сделать даже простейшую дорожку, и не потому, что забыла или разучилась, а потому что панически боюсь быть осмеянной — где я, и где хип-хоп. Ноги помнили, как менять одно ребро конька на другое, но общее впечатление, думаю, было тягостным. Одно утешение, что Максимовский и Разгонов так были увлечены беседой, что не видели моего позора. Заметив это, я успокоилась и занялась катанием, даже исполнила небольшое вращение, но звёзды были не на моей стороне. Катающихся пар было не много, и явных новичков тут не водилось, поэтому летящий на меня парень был уверен, что я не подставлюсь под его конек. Как же! Когда столкновение стало неизбежным, я совсем растерялась и рванула в сторону с воплем: — поберегись! — но было поздно. Во-первых, я растянулась на льду, во-вторых, парень, перекувырнувшийся через меня, просто чудом прочеркнул коньком по воздуху, а не по моему виску. А в-третьих, меня услышал Максимовский. Лежа на ледяной поверхности, я увидела раскрывшийся в крике рот Романа, но не слышала ни звука, только вжик-вжик и ритмичную дробь барабанщика. Упавший парень уже поднялся, и стал тянуть меня вверх, пытаясь поднять со льда. Побарахтавшись еще немного, я встала на колени, но дальше дело не пошло. Чтобы не рухнуть снова, я вцепилась в бедра юноши, брюки его начали катастрофически сползать, и он, бросив меня, схватился за пояс. Наша поза была весьма фривольной, особенно, когда он отрывал от брюк мои цепкие пальцы. Максимовский уже скользил легкими туфлями по льду, за ним, быстро перебирая сапожками «прощай молодость», неслась тетка в стеганой жилетке, из-под которой развевались полы халата. — Куда?! — заревела она трубным голосом. — Без коньков запрещено! Публика была наша. Такого успеха каток не видел давно. Не обращая внимания на теткин окрик, Максимовский притормозил у нашей пары. Я все еще судорожно сжимала ткань брюк несчастного парня, поэтому Ромке ничего не оставалось, как подойти ко мне со спины. — Вставай, Парамонова, — велел он, хватая меня за подмышки. — И отцепись, наконец, я держу тебя. — Покиньте каток! — верещала тетка, окончательно уморив веселящихся зрителей. Парень сбежал, как только я отпустила брючины. Макс дернул меня вверх, и сразу обхватил за талию. — Ты спас меня, — горячо зашептала я, как только мы, под свист и улюлюканье, покинули лед. — Становится привычкой, — заявил он. — Коленки только-только зажили, а ты опять... Скажи мне, дорогая, зачем тебя понесло на каток, м? Рассказать ему про фигуристку? Но я передумала, боясь показаться ревнивой занудой. — Скучно мне, вот и... — Опять скучно? Дома тоскливо, Фил с невестой тебе не интересны, я, наверное, тоже надоел до зубовного скрежета, да? — В постели ты занимательней, чем за беседой с каким-то Филей, — брякнула я, позабыв о своих клятвах. — Спасибо и на этом, а то я уже думал... Что думал Максимовский осталось неуслышанным из-за рассерженного монолога догнавшей нас тетки, и оглушительного вопля Разгонова. — Приветствуем новую Слуцкую! Жжешь, Парамонова! Внимание смеющихся и аплодирующих соседей, хохот Разгонова, и хмурая мина Романа стали меня напрягать. Вечер уже не казался мне замечательным, несмотря на присутствие милой Анны. — Алла, тебе не больно? — спросила она, видя мою грусть. — Ты хорошо каталась, я видела. Парень сам виноват. Я промолчала, внимание мое привлекли люди, торопящиеся по широкой лестнице к многозальному кинотеатру. Яркие огни афишных рам гипнотизировали, а запах попкорна достигал ноздрей вместе с волнами кондиционированного воздуха. — Ну-ка, ну-ка, что это мы губки надули? — поддержал Анну Роман. — Устала? Тогда собирайся, домой поедем. — Не поеду, в кино хочу, — ответила я, отпив сок из высокого бокала. — Домой? Вы живете вместе? — Разгонов был очень удивлен этой новостью. Он переглянулся с невестой, и вопросительно посмотрел на Романа. Не ответить не получится — Филя известен своей дотошностью. Что же скажет своему приятелю любимец женской половины мега-холдинга? — Ну... вот так сложилось, — уклончиво ответил Максимовский. — Ого! Не значит ли это... — подмигнул ему Филя, и многозначительно замолчал. — Не значит, — отрубил Максимовский, криво улыбаясь. Филя развеселился не на шутку, хлопнул Романа по плечу, и громко сказал: — А что, мы, к примеру, счастливы, чего и вам желаем. Давай, Макс, женись! Тема эта Роману не нравилась, но то, что он сказал Разгонову, еще больше не понравилось мне. — Женишься на такой, она весь мозг вынесет — то не это, и это не то. Неужели я такая капризная? — внутренне охнула я, но тут Максимовский притянул меня к себе и поцеловал в висок. Разгонов ухмыльнулся, и с любопытством посмотрел на нас. — Скучно ей со мной, представляешь, Фил? — пожаловался Роман. — Не представляю. Ты ж у нас в ловеласах значишься, любую спроси. Может, Алка обманывает в надежде развить в тебе комплекс? — Зато мне с ней весело, вон и на коньках умеет. Дура я, все бешусь, подозреваю в чем-то, а он всего лишь шутит с приятелем, а что на девчонок засматривается, так это привычка. У меня тоже привычки есть, причем не самые лучшие: спорить, когда можно промолчать, да сбегать от мужчин, при каждом удобном случае. А что Максимовский ловелас, известно всей журналистской тусовке. — Ромка, я тебя не узнаю! Влюбился? Не, Алка, конечно, чикса... простите, дамы, девушка видная, и профессионал, но еще год назад я мог бы поспорить, что ты женишься на какой-нибудь богатой американке, или на худой конец модельке. — Худой конец в моих планах не числится, — ответил Роман, — вот говорил ты об американках богатых, а я признаюсь тебе, Фил, мне сейчас никто не нужен, — он замолчал, и тут же добавил, — кроме Парамоновой, конечно. Повисла тишина, мне стало неловко, и я стиснула локоть Максимовского, подавая знак, что пора идти. — Ну, мы в кино, на последний сеанс, — объявил Роман. — Может еще остались места для поцелуев. Пойдете с нами? — Мы бы с радостью, но у нас планы на вечер, — Фил с нежностью посмотрел на подругу: — Аня, милая, прощаемся с друзьями, — и не удержался, — а на свадьбу все-таки позовите! Я покрылась румянцем, мне были очень приятны слова Разгонова, и я подумала, а вдруг и правда? Мы купили билеты на последний сеанс, зрителей набралось десятка три. Магазины уже закрылись, на катке спецмашина выравнивала лед. — Попкорн возьмем? — спросил Роман. — Я объелась, да еще и на ночь глядя, — понизив голос, сообщила я ему, входя в полутьму открытых дверей кинозала, сеанс уже начался, шли рекламные ролики. — Сейчас сболтну страшную тайну... Готова? — Конечно готова, обожаю тайны! — зашептала я. — Мне... нравятся... толстушки! — выдал Максимовский, и тихо рассмеялся. — Тсс...Так я и поверила. Врун, — я щелкнула его по носу, и, наконец, увидела слегка подсвеченную цифру нашего ряда. — Нам сюда. Представь себе, — сказала я Роману, — страстно мечтала посмотреть этот фильм, но когда была премьера, я писала жутко важную статью, и вместо меня отправили Швареву... потом опять что-то срочное, и опять. Шварёва успела поработать за границей, кинофильм с триумфом прошелся по планете, но если бы не наш с тобой внезапный «отпуск», то я вряд ли бы увидела его вообще. — В любом минусе можно отыскать плюсы: зато о подпольном развлекательном бизнесе в столице лучше тебя не знает никто! — Аминь, — пробурчала я, начав протискиваться между кресел, и вдруг, как гром среди ясного неба зазвучал рингтон Ромкиного мобильного. Максимовский тут же вытянул меня в проход, и тихо сказал в трубку: — Алло? Здрасьте... В центре. Да бог с ним, завтра... Мы уже в зале... — потом, помолчав минуту, сказал: — Ладно, сейчас выйду... Я ошарашено смотрела на него и не могла понять, куда он собрался выходить. — Наш коллега должен передать мне кое-что, говорит для Михалыча и очень срочно! Я на минутку, и сразу вернусь. Ал, вот на минуточку, честно... — Скажи коллеге, что он зад... короче, редиска он, — надулась я, — иди, здесь подожду, садиться не буду. Это чтобы ты все время думал о том, как тяжело мне стоять и держать ноутбук. Кстати, дай его сюда, а то потеряешь! — Всё, побежал, — Роман клюнул поцелуем в щеку и поднялся наверх, в фойе. В открытую им дверь на секунду пробился яркий неоновый свет, потом резко исчез, и я не видела ничего, кроме экрана, где планета Земля сначала осветилась солнечным диском, но огромное Universal затмило бедняжку под оглушительные звуки бравурного марша. Я поставила коробку с ноутбуком на ступеньки и не успела разогнуться, как услышала над самым ухом. — Молча вниз пошла, — прохрипел голос невидимки, — только пикни, поймаешь перо. Я почувствовала руку незнакомца, скрутившую мою, и легкий укол в левом боку. — Это я тебе для острастки, чтоб не думала шуметь. Двигай, давай. Что-то знакомое почудилось мне, даже не в голосе, а манере разговора, но разглядеть похитителя я не могла, хоть и стала различать ряды, кресла, и зрителей на них. Он подтолкнул меня, и, чтобы не упасть, я внимательно смотрела на слабо подсвеченные ступени лестницы. Максимовский убежал вверх, меня тянут вниз, а прямо посередине остался мой новенький ноутбук... Надеюсь, Макс сразу поймет, что со мной беда, потому что бросить его я никак не могла. Мы дошли до нижней площадки, и мужчина открыл дверь на запасную лестницу. Там было светло, но не единой души. По этой лестнице из торгового центра выпускали зрителей последнего сеанса, и персонал появлялся на ней вместе с титрами на экране. Не убирая ножа от моего тела, похититель приставил меня лицом к стене. За ней, выложенной бежевой плиткой, шел фильм, который я так и не смогла посмотреть. «Видно судьба», — подумалось мне. Звук отрываемого скотча, резкий толчок, передо мной выросла фигура похитителя, но разглядеть его мешала бейсболка, натянутая на лоб, и поднятый ворот летней куртки. Короткий обыск, и мой телефон перекочевал в карман его брюк. И вот мой рот залеплен противно пахнущей лентой, потом руки, спереди, крепко. Я невольно поморщилась, скотч неприятно стягивал кожу, но тут же забыла обо всём, и смотрела, как он снимает бейсболку, ерошит короткую чёлку, и улыбается мне. — Вот и всё, Долли. Умница. Веди себя хорошо, слушай меня, и, может быть, я буду нежен. Я замотала головой. — Не хочешь нежно? — Костик разозлился, и больно схватил меня за шею. — Сколько раз тебе намекали, чтобы не лезла в это дело? А ты все равно лезешь. Плохо, Долли, плохо. Пойдем, я буду тебя чуть-чуть убивать... Вот как хотите, но не верилось мне, что Костя будет убивать. Пугает, — решила я. И пошла с ним до самого подвала, до служебных ворот, на которых висел рекламный плакат «Посетите подземный город мебели в популярном торговом центре города». Там Константин достал связку ключей, и какой-то странной металлической загогулиной открыл одну створку. Я никогда не была здесь. Это действительно напоминало город — подиумы, разгороженные на комнатки с самой разнообразной мебелью, безлюдные стойки с темнеющими омутами мониторов, рекламные слоганы на бетонном полу. Ни стен, ни окон, кругом комоды да кровати, с балдахинами и без, очевидно мы находились в секторе спален. — Представляешь, Долли, как мне повезло, — сказал Костя, — они сократили персонал настолько, что огромный блок охраняет только один человек. Кризис... Он подтащил меня к одному из возвышений, и тут я увидела человека в униформе. Лицом вниз он лежал на кровати «спальни», был связан, и, похоже, находился без сознания. Мой похититель перевернул его, усадил меня рядом, сорвав с лица липкую плёнку. — Он жив? — с ужасом спросила я, всё еще не веря своим глазам. — Мертвяков боишься? Ага, сейчас я вас вместе... — пообещал Костя, и начал быстро обматывать скотчем наши тела. Я и бездыханный охранник, дружно завалились набок. — Ай! — взвизгнула я, но тут же присмирела, не хотелось лежать с заклеенным ртом. — Скованные одним скотчем... — пропел Константин. — Страшно тебе, Долли? В ответ я тихо и обреченно заскулила, но никак не хотела показать ему, что спиной к спине связана со знакомым мне человеком, с первой своей любовью — Никитой Вересовым. Сердечко билось, как птичка, попавшая в силок. Узнает ли он меня? Скорее всего, ведь я не слишком изменилась. Только вот обстоятельства нашей встречи не предполагали радостных объятий — Никита приходил в себя после удара по голове. Он шевельнулся и тихо застонал. Послышался глухой удар, и я почувствовала, как он снова обмяк у меня за спиной. — Идиот, Костик... — произнесла я, глотая слезы. Он присел на колени перед моим лицом, убрал волосы со щеки. Потом провел пальцами по шее: наверное, уже появились синяки, у меня они моментально выступают. — Долли, не хотел я, видит бог, не хотел. Да что ж ты бестолковая такая? Не видишь очевидного, не слышишь громогласного... — Все ясно, — сказала я, снова почувствовав шевеление за спиной, звук моего голоса видимо разволновал пленника, — может, развяжешь? Человеку помощь нужна. — Да в норме он. Чего волнуешься? — Не хотелось бы таскать на спине покойника. — На покойника он не похож, очухался уже. Словно подтверждая его слова, Вересов замычал. Константин подарил мне одну из своих обаятельных улыбок, и, кивнув в сторону охранника, сказал: — И кого нанимают эти частные предприятия? Хлюпиков каких-то. Я бы с ним не согласилась. Никита никогда не был «хлюпиком» и занимался спортом, причем успешно. Я с ума сходила по его совершенной фигуре, сильной и гармоничной. Давно ушедшие чувства всколыхнули память, прикрыв глаза, я снова переживала свою печаль и предательство любимого. Слёзы скатились по щекам... Ах, если бы я могла их вытереть, чтобы только Костик не видел, и не ляпнул о них при Вересове. — Кость, может, поговорим? — поспешила сказать я, стараясь убрать слёзы из голоса. — Для чего ты меня привел сюда, а? — Для чего, для чего... Видишь, на что иду, — озлился он, — и всё из-за того, что ты тупая, как овца, да и фраерок твой мог бы уже мозгами пошевелить. Вот и приходится Константину Дмитричу учить вас уму разуму. — В этом заключается твоя работа с персоналом? — не удержалась я, вспомнив, как без запинок он врал моему отцу. — Ты бы не злила меня, Долли, — он грохнул кулаком по матрасу так, что мы с Вересовым закачались на нем, как на волнах. Глаза Константина побелели, губы сжались в тонкую полоску. — Больше не буду, — торопливо пообещала я. — Ты говори, я слушаю. — Внимательно слушай, девочка. Условие такое: никаких статей о брачном агентстве, про Валерию Аркадьевну забываешь напрочь. Хочешь, разыгрывай амнезию, хочешь, падение с девятого этажа и полное отбитие мозгов, мне пофиг, главное, никакой информации в прессе. Отвечаешь головой. Усекла? — Усекла. Но, боюсь, от меня ничего не зависит. Костик громко выматерился, и снова схватил меня за шею, вдавливая в упругий матрас. Тут я поняла, что он убьет меня, и даже не заметит как. — Дурак... — прохрипела я, вдруг потеряв страх. Не хватало еще на пороге смерти труса сыграть! — Что? — от удивления он даже ослабил хватку. — А то, — и, откашлявшись немного, пояснила: — не я так другой, информация уже ушла, и статью проанонсировали. Удавишь меня, напишет мой фраерок. А всех тебе не передавить. Он задумался. Вскочил, измерил шагами периметр подиума. Прикидывал, наверное, вру я или нет. Потом снова присел около матраса, на котором я ожидала его действий, и молчал привязанный ко мне Вересов. — Вот смотри, Долли, сколько мы знакомы, а был меж нами только один поцелуй, — обратился ко мне Константин, и наш разговор вдруг приобрел странный оттенок. — А я ведь к тебе со всей душой, даже жениться хотел. — Да пошел ты, Костик, — в сердцах бросила я, не понимая, зачем он снова несет этот бред. — Я за тебя только в страшном сне пойду. — Устроила тут ромашку «пойду-не пойду», — хохотнул Костик, и мне стало еще страшней. Заученная шикарная улыбка расцвела на его лице, но в глазах была темень, не стало юркой лжи, она исчезла вместе с тем весёлым парнем. Мне стало горько, ведь мы никогда уже не будем теми, кто вместе ел мороженное, и болтал о Барилоче... Одинокая слеза пролилась на щеку, и сползла на шею мокрой дорожкой. — Поплачь, овца моя, а я тебя утешу — прям сейчас и женюсь. Костя рванул на мне блузку, она распахнулась, обнажая ключицы, но дальше мешал скотч. Изрядная порция адреналина, страхом впрыснутая в кровь, сделала меня безрассудной. Я заорала, чем заработала оплеуху и новый пластырь на лице. За спиной беспокойно заерзал Никита, он слышал всё, и видимо мучился от бессилия. — Освободи её, поговорим, договоримся... — громко сказал он Константину. Разъяренный моим воплем, Костя набросился на Вересова, и я почувствовала град ударов, отдававших в мою спину. — Еще раз побоксируешь, и могу не очнуться... — сплюнув, выдавил Никита, и снова посыпались удары. «Он отвлекает Костю от меня...» — подумала я с благодарностью, но тут же почувствовала, как обмякло его тело. — Заждалась меня, Долли? — мучитель вернулся ко мне. Так и не справившись с блузкой, насильник взялся за мои джинсы. Он расстегнул ремень — я, мыча изо всех сил, задрыгала ногами. Обхватив ногой мои колени, он расстегнул молнию и стал стаскивать джинсы с бедер. Лицо мое стало горячим и, наверное, пунцовым, от крика, рвущегося наружу. От бессилия и ужаса предстоящего действа, я почти потеряла сознание, и видела нас как бы со стороны. Мы были странным зрелищем: трио, лежащее на просторной кровати, где двое в отсутствии любви — лицом к лицу, а третий был безмолвным и, вроде как, даже не свидетелем. С шипением и треском заговорила рация, отнятая Константином у Вересова. Сейчас она валялась поодаль от кровати, и передавала нам свист и шорохи эфира. — Спальня, я кухня, ответь! Чей-то встревоженный голос повторил фразу трижды. — Спальня, ответь, что у вас там? — надрывалась «кухня». Костя чертыхнулся, с сожалением отпустив меня, встал с матраса, и, поправив антенну, недовольно сказал: — Кухня, вас слышу. У меня все в норме. — Спальня, приготовься к приему. Какое-то ЧэПэ в кинозале, возможно, будут силовики. С канала не уходи. — Понял. Готов. До связи. Не выпуская рацию из рук, он вернулся, сел на матрас. О чём-то думал в позе мыслителя, выписывая антенной на обивке странные иероглифы. — Повезло тебе и на этот раз, — наконец сказал он, бросив рацию рядом со мной. — В следующий не сорвешься, а потому советую подумать, хочешь ли ты снова увидеть меня. Я не верила в счастливое избавление до последней минуты, ровно до того самого момента, когда в сектор вошли люди.