Приключения Аллы Парамоновой, журналистки и девицы на выданье

В Малино мы въехали за полночь. Потом долго сидели в машине, не могли расстаться — целовались. Мой собственнический эгоизм не имел границ, Максимовский был моим со всеми потрохами. Я хотела, чтобы он остался, переночевал в гостевой комнате, но Роман наотрез отказался. — Надо закончить кое-что... Утром буду работать. А ты отдохни, подготовься, приеду к вечеру, завтра у нас шоу Луноликого. Какие могут быть дела, если я предлагаю ему переночевать под моей крышей? Но, скрипя сердцем, я согласилась. Провожая седан глазами, я ненароком вспомнила о Простаковой, Далецкой, Красниковой, Аннушке, и даже Шваревой на чей счет я давно успокоилась. Может я преступно беспечна и он, проводив меня домой, едет к кому-то из списка Максимовского? Память услужливо подкинула мне божественный профиль Вересова и его слова о том, как его окрутила Оксанка Леданина. Ужель всю жизнь мне сомневаться в мужчинах? Я заперла калитку, присела на качели и закурила. Было о чем подумать, но мои нелегкие мысли прервал звонок. — Бессонница мучает? — насмешливо спросила я. — И мальчики кровавые в глазах? — Стерва ты, Долли, — устало произнес Астахов. — Женился на стерве так нефиг жаловаться, — продолжала я измываться. — Ночь уже, может я сплю, а ты тут со своим нытьем. — Ха-ха, как же «сплю», шлялась где-то... — Ты что, опять следишь за мной? И не лень тебе? — Я обещал Геннадию Ильичу. — А ты ему расскажи, как в городе мебели... — начала я, но Костик не дал мне закончить злую фразу. — Ох, и укорочу я тебе язык, — пообещал он, начиная закипать, — я, собственно, вот по какому поводу: мне повестку вручили. — Да ладно. В армию? — хохотнула я. — Ждать не обещаю. — Сучка, — вздохнул Астахов, в словах его я почувствовала усталость и какую-то обреченность. — На допрос в следственный отдел прокуратуры... — Когда? — В понедельник. — Валерия Аркадьевна? — Старуха — кремень. Может с тобой как-то связано... — Вывернешься, — не усомнилась я. — Ты поможешь, — сказал Костик. — Так что будь готова, играй свою роль до конца. — В смысле? Это я вашу секс-торговлю организовала? — Тьфу, опять... Мне знающие люди подсказали самый лучший вариант исхода — ревность. Типа, статья эта, журналистское расследование, всё из-за ревности. — Дурак ты, Костик, я, на минуточку, в большой организации работаю, и обязанности мне делегируют, и отчет по проделанной работе я шеф-редактору предоставляю, никакой самодеятельности, а тем более по такой дебильной причине как ревность. Твои «знающие люди» не в полиции часом служат? — Видать не испытывала ты такого чувства, профессорская дочка, — начал сокрушаться Костик, не обратив внимания на мой вопрос о полиции. — И не дай тебе бог... — Ничего ты обо мне не знаешь, — зашипела я, снова вспомнив Вересова и его предательство, — и узнать не дай тебе... никто тебе не дай! Спокойной ночи! — Спокойной, — грустно сказал Астахов и дал отбой. И как теперь уснуть? Задним числом я снова попеняла себе на то, что срываюсь, грублю, раздражаю его попусту, а я ведь знаю, насколько жестоким может он быть. Я прошла в дом, мои полуночники еще бодрствовали: слышалось тихое постукивание клавиатуры из отцовского кабинета, звук работающего телевизора в родительской спальне. На кухне я встретила Котофилю. — Не спишь? Вот и я тоже. Такое ощущение, Тотошка, что мы больше не в Канзасе... Что будет с нами в стране Оз? Котофиля потерся о мои ноги и потопал на веранду, всем видом показывая, что ему не о чем говорить с сумасшедшей. Я осталась одна. Согрела стакан молока, открыла Сильвер. Ноутбук был девственно чист, словно я начинала новую жизнь. Я с тоской вспомнила о старом товарище, о своих фотографиях, любовно собранном плей-листе, рабочих файлах, и понимала, что я могу настоять на его возвращении, но не смогу снова доверить ему кусочек моего мира. Черт! Похоже мне грозила бессонная ночь, а ведь завтра у нас первое знакомство с Карабасом Барабасом и его несчастными марионетками. Моя бессонница принесла плоды. Ночью я скомпоновала всю информацию о Луноликом в один файл, бросила текст на электронную почту Максимовского и продублировала черновик на флэшку. Роман работал, поэтому тут же пришла SMS: «Супер!» и «Ты почему не спишь? Спокойной ночи, Парамонова 😊». Я улыбнулась смайлику и отправилась в кровать. Мы оставили машину на уютной, усаженной яблонями Чистопольской улице, пересекли заросшую травой и кустарником тупиковую железнодорожную ветку, прошли мимо городошной площадки и шлагбаума у проезда, ведущего к стадиону «Комета». Штаб-квартира Диогена Луноликого располагалась в одном полузаброшенном доме культуры, построенном в пятидесятые годы двадцатого века. Само здание еще хранило очарование сталинской архитектуры: восемь колон поддерживали треугольный фронтон трехэтажной постройки, стилизованные под старину фонарные столбы красовались у парадного входа, освящая памятник стахановцу на небольшой площади перед ним. Огромные окна верхних этажей были украшены подъемными французскими шторами с бахромой на нижнем крае, но парадная лестница в зал для представлений была китчево украшена шарами, являя собой явный диссонанс с окружающей обстановкой. Раньше здесь выступали театральные коллективы, проводились киносеансы, районные детишки занимались в многочисленных кружках, но со времен развала СССР и закрытия машиностроительного завода — хозяина этого заведения, здание переходило из рук в руки и наконец обрело владельца. Им-то и стал наш Карабас Барабас. Сам Диоген был фигурой неоднозначной. От моего инсайдера я получила довольно подробную информацию о его становлении как личности. Он вырос без отца, в юном возрасте был излишне опекаем матерью, и после школы навсегда оставил «тмутаракань» — его выражение — где провел свое детство. А дальше неудачные попытки поступить в столичные театральные ВУЗы, которые не раздавили нашего героя, а только закалили. С тех пор он воспринимал жизнь в городе его мечты исключительно как сражение. Он мечтал прославиться на весь мир, но испытывал то полное поражение, то неожиданный взлет. Он сам объявил себя артистом, переформатировал идею приобретения классического театрального образования в селф-мейд-шоумен, собрал свою труппу, а затем создал и свой театр. Он часто использовал телевидение в продвижении себя, скандалил, позиционировался как психоаналитик, и безусловно нашел свою аудиторию. Он был не таким как обычные люди, он обещал своим последователям мир без снисходительности и презрения, и они возвели его на пьедестал. Мы прошли в зал и устроились в партере. Представление началось с исполнения гимна. Нет, не Российской Федерации, а Ордена Детей Луны, именно так называли себя адепты Луноликого. Последующие за тем номера были абсолютно любительскими, но назвать их дилетантскими не поворачивался язык, поскольку артисты были людьми с ограниченными возможностями. Я поймала себя на том, что у меня подкатывали слезы, как это было трогательно и искренне. Но Диоген разочаровал меня... Я поняла, почему его называли Тёмным Ангелом — он был одет в черно-красный костюм, совсем как опереточный вампир. К тому же костюм украшали чёрные перья и мне пришла мысль, что ему слегка не хватает смолы. — По-моему мы тащим пустышку, — шепнула я на ухо Максимовскому. — И это чучело подпитывается человеческой энергией? Не верю. — Давай не будем делать скоропалительных выводов, — попросил меня Роман, погладив по ладони. — Я не вижу в нем никакой дьявольщины... — А я вижу, что убежденность его приспешников исключает всяческие сомнения. Ты же видела, как зрителями и артистами пелся гимн? Глаза их видела? — Не видела... Вслушивалась в слова. — Напрасно. Глаза фанатиков горят верой в каждое слово. А это означает, что они готовы на всё, и исполнят любую прихоть властелина. — Ты хотел сказать «глаза фанатов»? — Парамонова, ты же умница и знаешь, что фанат и фанатик разные понятия. В данном случае мы имеем последнее. — Блин, ну какое это божество? Ряженый какой-то... — недовольно пробурчала я, разглядывая Темного Ангела, на мой взгляд готового вот-вот разразиться куплетами Мефистофеля. — Ты и в Валерии Аркадьевне сомневалась... — прошептал Роман. — В сравнении с Диогеном старуха просто Пол Пот против народа Кампучии, — возмутилась я. Сзади меня похлопали по плечу. Я повернула голову и встретилась с ним глазами. Молодой человек был явно недоволен моим поведением. — Вы могли бы не разговаривать во время представления? — сердито прошипел он. — П-прошу п-прощения, — испуганно икнула я, глядя на лицо, пылающее праведным гневом. — Всё. Молчу. Тихоня Максимовский снова погладил меня по ладошке и заговорщицки подмигнул. И действительно дальше мы смотрели шоу молча, тем более что к финалу оно становилось всё фееричнее и фееричнее. После поклона артистов и шквала аплодисментов мы прошлись по фойе, украшенному огромным портретом Луноликого в величественной позе и с мантией на плечах. — Павлин... — не удержалась я. — Чересчур эти его перья, согласен, но если откинуть мишуру, то дело-то благое, — сказал Роман. — Вот, к примеру, местный клуб знакомств. — Удивил, — фыркнула я. — Это для нас ничего замечательного в таком клубе нет, а вот для инвалидов эта проблема одна из насущных — найти себе пару. У них потребность в партнере выше, чем в чем-либо ином. И творческие коллективы... — ...представлены в большом ассортименте, — закончил фразу молодой человек, стоявший в непосредственной близости от нас. — Извините, что вклинился в ваш разговор, я сидел в зале рядом и волей-неволей слышал вашу беседу... — Еще раз прошу прощения, — поторопилась я принести извинения. — Разрешите представиться, Ринат Сайдеков, — он слегка склонил голову и протянул Роману левую руку. — На правой протез, — пояснил он. Мы обменялись приветствиями, при этом мне было крайне неудобно, ведь я знала, что Ринат слышал мою критику в адрес Луноликого. — Я так понимаю, что вы здесь впервые? — и получив утвердительный кивок, продолжил: — Могу провести экскурсию, хотите? Мы хотели. Ринат показал нам хорошо обустроенные студии, художественную и театральную, компьютерный класс, столярный цех, швейную мастерскую, и прочие кружки для рукоделия и творческого развития. Он был здесь своим, и весьма компетентным экскурсоводом. В голове у меня вертелся один вопрос: а как он оказался в партере? Было очевидно, что представление он видел не единожды... Вербовщик? Специальный агент Луноликого, следящий за новыми персонажами разыгрываемой пьесы? Мне стало жутко любопытно, и пока Максимовский задавал вопросы нашему сопровождающему, я огляделась. Общественные помещения занимали весь первый этаж и часть второго, включая театральное фойе и выставочную галерею. Именно около неё я заметила указатель на пожарный выход и массивную дверь. В здании три этажа, значит на третьем, недоступном для гостей Ордена, и происходят все таинственные ритуалы, о которых мне рассказывал инсайдер. — А вот эта лестница? На третий этаж, там что? — спросила я, мучимая подозрениями. — Можно посмотреть? — Технические помещения, — отрезал Ринат. — Посторонним вход воспрещен. Да уж, Парамонова, ты снова недооценила противника. Каким бы позером не был Луноликий, а свои темные делишки он держит под замком. Что там? При моём богатом воображении мне виделся молельный дом, где вместо икон висят портреты Диогена с черной помадой на мученическом лице, и в мантии, распахнутой, словно крылья летучей мыши. И сам Луноликий — паук, набросивший паутину на иссохших мух-прихожан. Я вовремя вернулась из страны грез. Ринат подозрительно смотрел на меня, ведь после его фразы о запрете я ни сказала ни слова. — Мм, понятно, нельзя так нельзя, — быстро согласилась я, стараясь сгладить впечатление. — Спасибо, Ринат, — попрощался Максимовский. — Очень познавательно. — Приходите еще, мы всегда рады гостям. Так нам дали понять, что мы никогда не будем здешними обитателями, в силу определенных обстоятельств. Я помахала однорукому на прощание, но забыть о запретной дверце не могла. — Парамонова, у тебя синдром жертв Синей Бороды! Сказали нельзя и тебя теперь распирает, — рассмеялся Роман, выслушав мои предположения. — В каждом здании есть зона, куда запрещен вход посторонним. Это серверные, инженерно-технические посты, обслуживающий персонал в конце концов... Мы лежали в постели в квартире Максимовского и мне не хотелось спорить и доказывать свою правоту. — Черт с ним, с Диогеном, — пробормотала я в подмышку моего любовника. — И с третьим этажом его бочки тоже... — Первая часть про Диогена мне понравилась, но вот на второй я заволновался... Ты там ничего не задумала? — Ромка приподнялся на локте и внимательно посмотрел мне в лицо. — Девочка моя, а? — Тебе не о чем беспокоиться, — заверила я, захватив губами его сосок, так заманчиво маячивший у моего лица. — Не обмани меня, — попросил он, заваливая меня на спинку, — Парамонова... Как бы мне не хотелось покидать постель моего любовника, я четко понимала, что только я могу защитить близких от преступника. Нам приходилось отказываться от бокала вина на лоджии с видом на вечернюю Москву, и сна в объятиях друг друга. Максимовский безропотно принимал мои правила, и я не забывала благодарить за это. Но когда он отвергал мои предложения остаться ночевать у меня на даче, или вот как сейчас приглашение на завтрашний пикник, то оставлял меня мучиться сомнениями. Смогу ли я избавиться от этой пагубной привычки? Он самостоятельный, успешный мужчина с вытекающими отсюда привилегиями, а мои глупые фантазии могут навсегда разрушить хрупкий любовный рай. Воскресный пикник за городом был моим любимым семейным сбором. Мне нравилось отцовское колдовство у барбекюшницы, мамино умение превратить застолье в праздник вкуса, где всем было удобно и весело. Отец сам мариновал мясо, этому его научили в экспедициях, причем делал это умело и знал множество национальных рецептов. Наши гости были коллегами родителей, разговоры не умолкали ни на минуту, иногда превращаясь в научные диспуты. Мама шутила, что после третьей рюмки у нас начинаются раскопки. Я любила слушать людей, говоривших о своей работе с такой горячностью, и немного завидовала их дружбе и сплоченности. В нашем коллективе все были конкурентами, дружбу, а иногда и любовь губили проклятые рейтинги. Мне повезло, что Максимовский залетная к нам птица, да и работаем мы над одним делом. Теплый ветерок, запах шашлыка и веселый смех... Я устроилась в гамаке у дальней беседки, воткнула наушники и задремала, слушая новый альбом Сиа. Кто-то потрогал меня за плечо, я недовольно открыла глаз, мол «не мешайте», и чуть не вывалилась из сетки. Надо мной стоял Астахов. Константин улыбался, ему явно нравилось моё замешательство. — Привет. — Какого... черта? — Заехал проведать женушку. Завтра понедельник. Помнишь? — Мы с тобой договорились! — возмутилась я. — Все вопросы по телефону! Пшел вон отсюда... — Тихо, тихо, — успокаивал меня он. — Мне нужно убедиться, что ты всё уяснила. — Да ты боишься, — сообразила я. — В тюрьму мне неохота, — признался Костик. — Про ревность я помню, и постараюсь быть естественной, — заверила я его. — Я заинтересована в том, чтобы ты остался в стороне, и мы наконец-то развелись. — Умница, — похвалил он. — Ну а пока мы женаты, может с тестем рюмочку да под шашлычок? — Если ты через минуту не свалишь отсюда, то увидишь, что будет, — пригрозила я, было и страшно и злость кипела во мне. — Не гони, Долли, ничего не будет, боишься ты не меньше моего. Ладно, пока. Придется от приглашения тёщи отказаться. Я чуть не взревела. Этот негодяй умело бесил меня. Потрепав меня за щеку, он пошел к калитке. Сквозь кусты крыжовника я смотрела за тем, как он попрощался с родителями и гостями и скрылся за изгородью. — Вот сволочь... — пробормотала я. Настроение было испорчено, не хотелось ничего, особенно расспросов мамы. Я болталась в гамаке посреди сада и размышляла уж не дура ли я, что договариваюсь с таким подлецом, и о том, как бы мне не спалиться. «Потом как-нибудь выпетляю...» — решила я. Набрала номер Максимовского. Сейчас мне хотелось услышать его голос, слова поддержки, или просто ни к чему не обязывающий трёп, его смех... Но он был недоступен. — Мама звала пить чай, — сказал подошедший отец. — Лучше бокал вина, — ответила я, вставая из сетки. — Евгений отличное вино привез из Массандры, шикарнейший букет. Рекомендую, — сказал папка, предлагая мне руку. Я взяла его под локоть, и встречаемые внимательным материнским взглядом мы вернулись к столу. Жены археологов пили чай с пирожными-макарунами, и я села рядом с бокалом красного. — Хочешь знать моё мнение? — заговорщицки спросила мама. — Мнение о чем? — О ком, — улыбнулась она. — Давай, — брякнула я словно своей подружке. — Мне больше нравится Роман... — Мне тоже, — ответила я с любопытством взглянув на мать. Она искренне засмеялась, взлохматила мою челку, и спросила собравшихся дам: — Кому еще пироженку?