Blood on the Altar

      Се Лянь просыпается медленно, его голова яснее, чем когда-либо с тех пор, как его впервые принесли в Дом Блаженства. Может быть, это из-за сытной еды и долгого спокойного сна, может быть, из-за того, что его тело расслабилось после того, как он выплакался прошлой ночью, или, может быть, это…       Се Лянь мысленно возвращается к своему сну, к темному и пугающему полю битвы, к зловещему лесу, тянущемуся к нему, своими ветвями похожими на когти. Это должен был быть кошмар, но это был не он, потому что в своем сне он был не один. Умин ответил ему, и Се Лянь теперь понимает, что он сказал это голосом Сань Лана.       От этой мысли Се Ляню стало больно в груди. Неужели всего нескольких дней, проведенных рядом с другим призраком, действительно было достаточно, чтобы его воспоминания об Умине стёрлись... Но нет, он ведет себя глупо. Прошло 800 лет со дня второй и окончательной смерти Умина. Время способно стирать воспоминания эффективней эмоций. Се Лянь тихо вздыхает, его рука слегка двигается, и именно тогда он осознает, что ощущение чьей-то руки в его является не просто затянувшимся эффектом его сна, а это реальностью.       Се Лянь медленно открывает глаза. Он переводит взгляд со своей руки, которая была переплетена с другой, на руку, покоившуюся на его плече, и на черноволосую голову рядом с ним с закрытыми глазами и явно спящую.       — Сань Лан...       Се Лянь был удивлен мягкой улыбкой, изогнувшей его губы. Большую часть времени, что они провели вместе, он боялся князя демонов, хотя на самом деле бояться было нечего. Сейчас он выглядит таким умиротворенным, неудивительно, что Се Лянь уже проникся к нему симпатией. В конце концов, он исцелил Се Ляня, заботился о нем, обнимал его, когда он плакал.       Но что он здесь делает? Бросив взгляд в сторону, Се Лянь видит, что кресло, обычно стоящее в конце роскошной спальни, теперь занимает место рядом с кроватью Се Ляня, позволяя князю демонов держать его за руку и наблюдать за ним, пока он спит. Возможно, это должно было бы обеспокоить Се Ляня, но этого не происходит, ведь призрак всего лишь держал Се Ляня за руку, помогая прогнать его ночные кошмары.       «По традиции, призраки отдают свой прах только своим возлюбленным»       Слова Посланника Убывающей Луны снова всплывают в голове Се Ляня. Сань Лан — князь демонов, повелитель Призрачного Города, и все же он проводит ночь в кресле в одной из своих гостевых комнат, чтобы прогнать ночные кошмары падшего бога. Это странно, и только подтверждает слова слуги.       «По традиции, призраки отдают свой прах только своим возлюбленным»       Свободная рука Се Ляня поднимается к груди, пальцы пробегают по кольцу. Он думает о Сань Лане, который провел всю ночь рядом с ним, о Сань Лане, стоящем на коленях перед ним и говорящем, что он бы взял на себя боль Се Ляня, если бы мог, о Сань Лане, который обнял его, утешил, отнёс в постель. Что-то теплое, незнакомое, разливается в груди Се Ляня. Было ли это любовью? То, что Сань Лан сделал для него? Это было проявлением любви? Прошло столько веков с тех пор, как Се Лянь испытывал любовь так, что он уже почти не помнит как она должна ощущаться.       Его взгляд падает на руку князя демонов, которая все еще покоится в его руке, и на щеках появляется слабый румянец. Сможет ли он полюбить Сань Лана в ответ? ...Может быть, да, если последние несколько дней что-то значат, то, возможно, да, он сможет. После всех его бесконечных бесцельных скитаний быть в безопасности и тепле, быть возлюбленным князя демонов звучит... звучит заманчиво.       ...Но это будет не так-то просто, Се Лянь это знает. Даже сытый, отдохнувший и умиротворенный, он все равно может чувствовать видения в глубине своего сознания, алтарь, кровь и призраков. Они никогда по-настоящему не покидали его. Спустя 800 лет Се Лянь слишком хорошо осознает слабость своего собственного разума и знает, что он не в последний раз видит кошмары или вспышки боли. Он слишком хорошо знает, что должно пройти некоторое время, прежде чем он снова станет полностью здоровым, и что, как бы хорошо он ни умел притворяться, его окружению этого будет недостаточно.       Будет ли Сань Лан по-прежнему любить его, когда поймет, насколько Се Лянь на самом деле сломлен? Останется ли он?       ...Нет, конечно, нет.       Никто никогда не стал бы.       Боль сжимает сердце Се Ляня. Может быть, ему стоит уйти сейчас, пока тепло Сань Лана все еще может быть для него драгоценным воспоминанием, а не гневом и разочарованием, которыми, как он знает, это обернется. Да, он должен уйти, он должен уйти, пока его невезение не осквернило это место, пока он не увидел разочарование в глазах Сань Лана, когда тот поймёт, что Се Лянь недостоин его любви. Почему-то Се Лянь просто не может вынести этой мысли, поэтому он принимает решение.       Ему нужно уходить.       Сейчас.       Быстро, прежде чем он успевает отговорить себя, Се Лянь вытягивает свою руку из руки Сань Лана... Но у него не получается.  Как только он шевелит пальцами, рука призрака еще крепче сжимается вокруг его собственной, удерживая его так, словно никогда не собирается отпускать.       — ...Гэгэ?       Голос Сань Лана все еще звучит сонно, и когда он поднимает голову, его взгляд затуманен. Се Лянь пытается ободряюще улыбнуться, но уже чувствует, как сердце сжимается от предчувствия будущей боли. Его встречает сонный взгляд Сань Лана, полный облегчения и любви, настолько искренний, что у него захватывает дух.       Что такого сделал Се Лянь, чтобы заслужить такой взгляд? Что он вообще мог сделать? Он не достоин его, и даже если Сань Лан не знал его достаточно долго, чтобы осознать этот факт, это только потому, что Сань Лан не был знаком с Се Лянем достаточно, чтобы сформировать какие-то чувства к нему.       Прошло всего несколько дней, и какие бы чувства Се Лянь ни начал испытывать к князю демонов, они возникли только из-за нежности, с которой Сан Лан относился к нему с момента их знакомства... нежности, которую Се Лянь никогда не имел шанса заслужить.       — Гэгэ, что-то не так? — сонливость в голосе князя демонов сменяется беспокойством, и Се Лянь открывает рот, чтобы ответить... и замирает.       Звук голоса Сань Лана возвращает Се Ляня ко сну, а вместе с ним и к другим словам.       — Я здесь, ваше высочество, я здесь.       Слова Умина, но голос Сань Лана, прикосновения Умина, но рука Сань Лана, и, может быть, Се Ляню просто приснился Умин, и то, что услышал его спящий разум, вошло в его сны, но…       Но…       Сердце Се Ляня бешено колотится в груди, его глаза расширяются.       ...Но Умин — это не имя собственное, так что, услышав, как Се Лянь зовет его во сне, откуда Сань Лан вообще мог узнать, что он зовет человека, не говоря уже о том, чтобы знать, что ответить?       Внезапно до Се Ляня доходят другие слова, которые лишь наполовину заглушают рев его собственной боли и паники.       «ЧТО ВЫ СДЕЛАЛИ?!»       «За то, что вы сделали, каждый из вас будет кричать, истекать кровью и молить его о пощаде!»       «Я сказал вам молить о ЕГО пощаде!»       Чьей пощаде? О чьей пощаде должны просить последователи Собирателя Цветов Под Кровавым Дождём в храме Собирателя Цветов Под Кровавым Дождём, кроме самого Собирателя Цветов Под Кровавым Дождём?       В ту ночь там был только один «он».       Только Се Лянь.       Теперь, оглядываясь назад, гнев Сань Лана кажется слишком личным. Это слишком резкая реакцией на травмы незнакомого человека.       ...Но ведь они никогда и не были незнакомцами, не так ли?       «Ваше высочество, вы в сознании?»       «Ваше высочество, пожалуйста, потерпите меня. Это займет всего минуту.»       Первые слова Сань Лана, обращенные к нему, были полны эмоций, и Се Лянь был слишком глубоко погружен в свои страдания, чтобы понять это. В храме царил полумрак, но не кромешная тьма, горели свечи, но все же всё был тусклым, настолько тусклым, что тот, кто знал его только по картинам или видел мельком, не узнал бы его, и все же… Сань Лан узнал. На самом деле, если судить по его вспышке гнева, Сань Лан узнал его с первого взгляда.       В мире очень мало людей, которые когда-либо знали Се Ляня достаточно хорошо, чтобы узнать его так быстро, тем более учитывая тьму, кровь, и то как он изменился.       Его мать, его отец, Наставник, Цзюнь У, Фэн Синь, Му Цин и…       И это совершенно невозможно.       И это придает всему смысл.       Гнев Сань Лана и его нежность, его ужас, когда Се Лянь сравнил его с Безликим Баем, и его желание, чтобы Се Лянь знал, что он не имеет никакого отношения к этому давно умершему призраку. Его почтение, его уважение, отсутствие удивления, когда Лянь вспылил и сорвался, даже то, как он преклонил колени перед Се Лянем…       — Что не так? — в глазах Сань Лана растет беспокойство, вызванное, по-видимому, неподвижностью Се Ляня. Звук его голоса возвращает бога к реальности.       Дрожащими пальцами Се Лянь протягивает руку, пока их кончики не касаются щеки Сань Лана. Глаза призрака расширяются, но он не делает попытки отстраниться, только наблюдает за Се Лянем, ожидая, что тот сделает дальше.       «Если бы я мог занять твое место и забрать всю твою боль себе, я бы это сделал»       Только один человек мог когда-либо сказать это Се Ляню, только…       — ...Умин?