Как обретают крылья

Вернувшись в штаб, и командир полка, и ревизор узнали от капитана Месснера, что перемирие продлено ещё на два дня. Фальк и его заместитель понимающе переглянулись: значит, готовится крупная заварушка, и хотя говорят, что перед смертью не надышишься, все участники боевых действий впопыхах стягивают силы и производят какие-то последние лихорадочные приготовления. - Дополнительных распоряжений, приказов от командования не поступало? – озабоченно спросил Герман, покосившись на телефон, стоящий в кабинете, и ища глазами ленту телеграммы поверх лежащих на просторном столе карт и бумаг. - Никак нет, - официозно отвечал Франц. Воланд тонко улыбнулся, безмятежно заложив руки за спину: - Что ж, тем больше возможностей разобраться в ваших делах. - А вам-то что? – фыркнул Фальк и поддел: - Уж не собирались ли вы вместе с нами отправляться на боевые вылеты? Мы делаем своё дело, вы своё. - О нет, - легко отозвался гость, - но ведь вам иначе было бы не до расспросов и пояснений, не так ли? Герман приподнял бровь и пробормотал: - Ну да, вы правы. Придётся вас потерпеть ещё немного, хотя я, скорей, предпочитал бы иметь дело с англичанами в воздухе. И в очередной раз Воланд резко, заливисто расхохотался, и смех его оборвался так же, как начался. - Ничего, совсем скоро у вас будет возможность проявить себя, - спокойным и даже мягким тоном произнёс ревизор. При этом Воланд снизу вверх, но удивительно вызывающе сверкнул на майора глазами, тени и мешки под которыми выдавали непрекращающийся труд и накопленную чуть не веками усталость, зато искры, плясавшие в глубине зрачков, казалось, вылетели из мартеновской печи. Всё это показалось зловещим, словно приступ душевной болезни во всём её безобразии у человека, который казался совершенно нормальным, быть может, даже образцом благоразумия. Месснер поёжился и повёл квадратными своими плечами, Фальк кашлянул и нахмурился. А Воланд как ни в чём ни бывало одарил их новой тенью очаровательной улыбки и, вкрадчиво сделав нечто вроде полупоклона – нет, всего трети или четверти поклона, но различимых – объявил: - Что ж, господа офицеры, я пока вас оставлю, надеюсь увидеться за ужином. Вот эта недосказанность и казалась в нём противной, эти полутона; Герман Фальк, может, далеко не сразу смог бы облечь в слова то, что его возмущало, но он всё-таки не зря был не только солдатом, исследователем, но и писателем. И он сказал бы, что Теодор Воланд с ним играет и – сознавая свою реальную власть, со стороны непонятно, до куда протирающуюся – лишь дозволяет себе грубить и дерзить, а сам снисходительно изображает любезность и покорность штатского в гнезде военных. - Уж если будет надобно, я себя проявлю, пусть не сомневается, - медленно проговорил себе под нос Герман, не обращая внимания на Франца, а глядя в окно, на горящий раскалённым металлом ранний закат. Как себя сегодня проявил Воланд, командир полка своему заместителю рассказывать не стал. Зато в ближайшие пару дней также проявила себя свита берлинского чиновника. Этим она доставила немало хлопот капитану Месснеру, который был живым нервом полка, практиком, критиком, скептиком и порой неутомимым цербером – тогда как майор Фальк, национальный герой, был тоже хватким офицером, но мыслил более общо, в высоких терминах – впрочем, так и полагалось этому соколу, пионеру новой стези войск. Он был философом от авиации, проповедником новой религии, которой подошло бы название «авиатеизм». Но стоило и спускаться на землю, где творились весьма неприглядные дела. - Эта Гелла, она мало того, что по виду штабная шлюшка, ещё и извращенка! Она может повредить состоянию здоровья наших пилотов! – бурлил Месснер. - В чём дело? Я, конечно, знаю, что женщины не способствуют хладнокровию офицеров. Исключение составляла жена командира, Карин, которая неоднократно навещала часть, и лётчицы шведского добровольческого полка. Эти девушки иногда наводили трепет и на мужчин: в конце концов, они пилотировали самолёты, которые сбрасывали бомбы на Лондон и выглядели соответственным образом – самоуверенными, жестокими и отстранёнными. И также этой шведской валькирии, Карин, пристало лишь поклоняться: высокая, сухая, вся сотканная из мышц и рвения, со строгим и правильным, и в то же время женственным лицом, пронзительными стальными глазами и пепельными волосами, она составляла прекрасный контраст майору Фальку с его крупной статью и трогательными ямочками на полноватых щеках, когда он улыбался. Но Гелла была иной. Острота её красоты чувствовалась по-другому: она влекла и приглашала к близости. И вот лейтенант Кляйн примчался в лазарет в испуге: - Она прокусила мне артерию, наверное! Ну, вы видите, как оно тут хлещет?! Что это?! Новые берлинские утехи?! Я на такое не подписывался! Между тем, за пару часов до этого Гелла предупреждала, когда они уединились с лейтенантом в комнате поместья: - Мои предпочтения очень специфичны. С этим она облокотилась на мягкий подлокотник кресла и наблюдала, как Кляйн томно смотрит на неё, хлопая веерами девичьи прекрасных ресниц. А потом они обнимались и целовались, а затем Гелла впилась ему в шею, разорвав кожу удивительными, нечеловечески острыми зубами, и, кажется, высосала по крайней мере, пятьдесят миллиграмм крови, так утверждал Кляйн. - Вы же понимаете, что такое поведение недопустимо? Фальк сидел за своим командирским столом с разложенными картами, Воланд расположился на стуле рядом, скрестив руки, и осуждающе покачивал головой. - Фройляйн Гелла, отвечайте! Секретарша потупила глаза, хотя мелькнул хищный и заговорщицкий взор, когда она глянула на своего непосредственного начальника. - Увы, герр Воланд, мне очень жаль, но я же сказала обо всём заранее... - Мало ли что вы говорили. Фронт не место для подобных интрижек. Вы могли бы выбрать кого угодно для удовлетворения, только не уважаемого лейтенанта Кляйна, а лучше бы справились сами. Вас можно было бы отдать под трибунал, но я не стану этого делать, если вы обязуетесь блюсти приличия. А что скажет герр майор? Фройляйн Гелла изобразила крайнее смятение и заломила руки, но от Фалька не укрылась театральность жеста. - Отныне вы занимаетесь только делами и поручениями руководства. И никакого разврата в моём полку, - приказал Герман. - Но ваш лейтенант всё-таки пошёл на риск, желая потешить свою плоть, - бровь, вздохнул Воланд. - Человек слаб, но другой человек должен бы иметь совесть, чтобы не смущать своего товарища, ведь мы все здесь товарищи и соратники? – осведомился Фальк. – Вы, конечно, прибыли с ревизией, но не слишком ли рискованны такие, с позволения сказать, эксперименты? - Это не было никаким экспериментом, это была слабость и мимолётная досадная вспышка фройляйн Геллы, - поспешно уверил Воланд. – Равно как и опрометчивость лейтенанта Кляйна. - Я думаю, им обоим стоило бы показаться особому специалисту, - ухмыльнулся Герман. - Доктору Фрейду в Вене, возможно? – с неким непонятным энтузиазмом откликнулся ревизор. - Вероятно. Хотя он сомнительная знаменитость, - хмыкнул майор. - А вы у него бывали? Как ни странно, Воланд угадал, и – опять же странно – невозможно было соврать ему. Но Фальк всё-таки был настроен обороняться. Он холодно и выразительно взглянул на провинившуюся секретаршу, и Воланд красноречиво кивнул ей: - Вы свободны, фройлян Гелла. Вам стоит сейчас помочь герру Ринду с документацией – он сказал, что вроде бы с финансовой точки зрения всё чисто, хотя и есть элемент типично фронтовой неразберихи. Так вот, в первую очередь стоит разделаться с вопросами поставки горючего – если я не ошибаюсь, герр Фальк, именно это беспокоило вас больше всего? Гелла по-змеиному изящно выскользнула из-за стола и удалилась, на ходу оправив короткую юбку и затем бесшумно прикрыв за собой дверь, а майор отвечал: - Так точно, герр Воланд. Бензин, что нам привозят, не соответствует технической документации, самолёты постоянно глохнут в воздухе. Между тем, интендант только разводит руками, клянётся и божится, что это якобы проблемы эксплуатации – конечно, у нас нет здесь лаборатории, чтобы проверить состав горючего, но практика говорит сама за себя. Мы порой вынуждены входить в штопор и имитировать аварию, чтобы уйти от вражеских машин – куда это годится?! - Разумеется, ни в какие ворота, - сочувственно покивал Воланд. – Как его зовут? Вроде бы Гольдберг или?.. - Гольднер. Штефан Гольднер, - неприязненно скривился Фальк. - Ха-ха, красноречивая фамилия, торговец жидким золотом. - Скорее, лошадиной мочой. И никакого стыда, подвизается в Министерстве... - Это мы решим, уверяю. А интересно было бы разобраться, на каком топливе работаете вы, герр Фальк, - как всегда, неожиданно свернул Воланд. – Если возвращаться к теориям доктора Фрейда, что вам ближе – эрос или танатос? - Вот ещё любопытство! Вы в своём репертуаре. Но почём мне знать? Да, касательно вашего прямого вопроса – в Вене я был, и мне не понравилось. - Правда? - Да я чуть его пресловутую кушетку не перевернул со злости. - Вы не любите, когда вас пытаются вызвать на искренность? - Я не люблю, когда меня пытаются выставить моральным уродом и поливают грязью мою семью, - отрубил майор. - Но вы же согласитесь, что в нас всех, даже самых возвышенных натурах, присутствует не только божественные задатки, но и порок? Ну, хотя бы взять фройляйн Геллу – она великолепный профессионал, но у неё тоже есть свои странности, с которыми она, увы и ах, не смогла совладать. Мы противоречивы по своей натуре, но столь любимый вами Господь наделил нас свободой воли, и в каждый момент мы делаем выбор – и, увы, мы не застрахованы от ошибок. - Вы ещё начните оправдывать Гольднера, который заливает нам в баки ссанину! – огрызнулся Фальк. - О нет, - ничуть не обиженно отозвался Воланд, - его я оправдывать не намерен. Инцидент с фройляйн Геллой и её, кхм, нездоровой нимфоманией – это моя промашка. Позвольте мне её загладить как раз таки улаживанием дела с интендантом. Насколько мне известно, он сейчас в Страсбурге. Если я срочно телефонирую ему или отправлю телеграмму, он явится в полк завтра же. - Неужели? - Мои полномочия позволяют обеспечить столь срочный визит. Так что вы сможете объясниться с ним лично – я вижу, что вы умеете быть убедительным. Думаю, не стоит доводить дело до судебных разбирательств, вы ведь сможете решить всё полюбовно? - Я бы хотел плюнуть ему в физиономию, а затем вышвырнуть в окно – надеюсь, это достаточный аргумент, - мрачно проговорил майор. - А вы действительно злы, дорогой Герман, - усмехнулся Воланд. - Моя профессия – истребитель, если вы не забыли, это должно бы говорить само за себя. - С другой стороны, - прибавил ревизор, - ваша агрессия - это обратная сторона доброты. Я вижу, что вы очень переживаете за своих людей и за свои машины. Вопрос, сколько в этом альтруизма, а сколько тщеславия – вы же хотите, чтобы полк был первым не только номинально? Майор утомлённо потёр лоб и предпочёл промолчать. - Ладно. Как я уже говорил, я готов обеспечить вам первенство во всём. А всё, что нужно мне – лишь прозрачность и честность. Но насколько я вижу, я вполне могу на вас рассчитывать. После расставания с ревизором Фальку оставалось гадать, что принесёт новый день: правда ли накануне боевого вылета стоит ждать встречи с недобросовестным интендантом и как именно берлинский гость намерен проучить его? А он это мог, насколько понял командир полка.