Как обретают крылья

Ведомые неким общим инстинктом, оба противника, не спуская друг с друга глаз, прошагали к середине, точнее, осевой линии, поляны. Мэннок изящно-небрежным жестом поднял руку со своим «уэмбли», и прозвучал первый выстрел – приветственный. Британец, похоже, всерьёз и не намеревался попасть. Он явно издевался. «Придурок, - хмыкнул про себя Фальк. – И кто тут фанфарон? У тебя шесть патронов, а у меня десять». Он сделал несколько медленных шагов в сторону противника и вскинул руку с пистолетом – но тот лениво отошёл в сторону, склонив голову набок и сунув левую руку в карман куртки. Целясь, Герман проследовал за своей мишенью, выстрелил и промазал. Он мог бы поклясться, что Мик кисло сощурился, если б это было различимо с такого расстояния. Тогда Мэннок зашагал чуть быстрее, Фальк повторил манёвр, на ходу отклоняясь от прямого курса. Вдруг Мик встал как вкопанный – новый выстрел из револьвера – мимо. Теперь видно было, что лицо его осталось бесстрастным, точнее, привычно хмурым. Ах да, знаменитая «жёсткая верхняя губа»... После этого Мэннок снова неспешно двинулся навстречу противнику, на ходу ступая то туда, то сюда, самым вызывающим образом уставившись в землю, будто искал что-то в траве. Усмехнувшись, Герман пальнул в него – мимо. Первыми четырьмя выстрелами они установили негласные правила игры – и вскоре, с угрожающей постепенностью убыстряя шаги, подступая друг к другу, принялись петлять, словно зайцы – если бы только зайцы могли превратиться в охотников. Фальк и Мэннок словно неумело пытались повторить на земле то, что они так виртуозно проделывали в воздухе. Им не приходило в голову, что, коль скоро они покинули небо, на земле им подобные действия не пристали, что это удел пехотинцев. Мозгом каждого из недругов владела только одна цель – и она была прямо перед глазами. Шаги становились всё скорее, расстояние меньше, выстрелы чаще; противники молча кружили по поляне почти бегом, иногда смещаясь к её широкому, а не длинному краю, танец становился всё опаснее – и когда кто-то смел отступить, на лице другого появлялась полная презрения ухмылка. Герман и вовсе торжествующе осклабился и издал сдавленный смешок, когда Мик расстрелял свой шестой патрон. Он торжествующе сжал в руке свой «маузер»: «Ну, вот тут-то тебе и крышка...». Но почему на бледном лице Мэннока, в его злых, прозрачных голубых глазах виднелось такое спокойствие? Неужели он настроился мужественно, стоически распрощаться с жизнью? Но отгадка пришла через мгновение, и Фальк похолодел: Мэннок спокойным решительным жестом достал из кармана вторую патронную пачку и зарядил револьвер. О да. Четыре патрона Германа против его шести. Это в воздухе можно действовать расточительно, строча из пулемёта – на земле каждый лишний патрон имеет значение. Ничего не оставалось. Фальк принялся отступать, не в силах отвести застывшего взгляда от злорадной улыбки Мэннока. На сей раз он обнажил свои длинные чуть неровные зубы, и как раз этот оскал выдавал его истинную натуру. Можно было попятиться к лесу, а потом туда и кинуться, под укрытие деревьев. Но Герман чувствовал, что он ни за что на свете так не сделает. Выстрел. Ещё выстрел. «Какой же я дурак...» У Фалька потемнело в глазах, его внутренности словно скрутились в узел и покрылись ледяной коркой. Он всех предал. Всех. Своих людей, полк. Своего Месснера. Свою Карин. Свою семью. Своего кайзера. Свою страну... И он заслуживал сейчас позорной казни за то, что пошёл на поводу у собственных амбиций и собственной ненависти, которую он так трепетно взращивал. Он, на самом деле, предал свою честь. С предсмертным животным рыком Герман двумя скачками бросился вперёд и выпалил последний патрон в проклятого Мика – но у того только встопорщился край воротника. Мэннок слегка отшатнулся, но тут же вскинул руку, пальнул – и левое плечо Фалька, - аккурат там, где задела его та самая, «озёрная» пуля – а ведь говорят, что дважды снаряд в одну воронку не угодит? - пронзило жгучей болью. Герман попятился, еле держа равновесие, и, качнувшись упал на одно колено. Хорошо хоть, не на оба... Он инстинктивно накрыл раненое плечо ладонью, чувствуя, как кровь потихонечку сочится между пальцев. Поняв, что это уже без толку, он отнял руку, бессильно опершись ей о землю, и обречённо склонил русую голову. Раздались мягкие шаги по густой траве. Перед глазами снова предстали добротные высокие ботинки со шнуровкой. Совсем как у того, в Перонне. Ну и поделом... - Ну и поделом, - послышался сверху голос, которому тщетно пытались придать ленцы – голос этот звенел торжествующей злостью. Фальк услышал, как Мэннок смачно сплюнул в сторону и с нескрываемым презрением протянул: - Ну ты хоть голову подними. А то так и помрёшь курицей. И Герман поднял. И Мик не успел сделать выстрела. Герман с нечеловеческой силой бросился вперёд, врезавшись в грудь противника головой. Мэннок сдавленно охнул и рухнул, как спиленная сосна. Падая, он невольно широко раскинул руки для сохранения равновесия и при этом случайно нажал курок – прогремел последний выстрел, и пуля ушла куда-то к вершинам деревьев. Теперь и Мэннок был безоружен. Фальк, тяжело дыша, приподнялся и попытался оседлать его, но тот вывернулся и ударил противника револьвером по голове, целя в висок, но промахнулся – Герман зашипел, однако тут же перехватил его руку и с хрустом вывернул запястье. Мик закричал и выронил оружие – и в крике его слышалась не просто физическая боль, но искреннее возмущение. - Ах, вот как! – прохрипел он и снова принялся отчаянно выворачиваться. И это ему удалось – при внешней долговязой нескладности он оказался гибок, как змея. Он откатился в сторону и вскочил, как ошпаренный, Фальк тоже поднялся на ноги. Пару мгновений враги смотрели друг на друга: Герман с вызовом, Мик со смесью потрясения и ненависти. Он никак не ожидал, что ему так подло сорвут торжество. И если в первую встречу, когда Фальк ушёл в штопор, он спасался и отступал, то теперь был намерен напасть. В следующий миг они ринулись друг на друга, как бешеные звери. Удары посыпались градом. Длиннорукий Мик успел-таки пару раз достать Германа и съездить ему по лицу, но тот двинул его ногой в живот, и Мэннок чуть не сложился пополам. Впрочем, в ту же секунду он опять кинулся в атаку, но Фальк уклонился и снова ударил противника под дых, уже кулаком – а рука у него была тяжёлая, так что его недруг засипел с открытым ртом. Мэннок брал боксёрскими навыками и подвижностью, Фальк – сочетанием терпения и мощи. Мик бросался на Германа снова и снова, как гончая на медведя, но тот стоял, как скала, время от времени нанося сокрушительные удары. Боль теперь служила ему топливом, внутренним огнём, и лишь подстёгивала. Он ждал, когда Мик выдохнется, чтобы атаковать в последний раз. Так и случилось. Когда Мэннок чуть замедлился, чтобы перевести дух, и зазевался, Фальк, собрав все силы, почти без замаха двинул его в подбородок. Голова Мика резко мотнулась вверх, он шатнулся назад, и Герман добил его ногой, опрокинув на землю – и тут же налетел на него, как коршун, исполняя первоначальное намерение – оказаться сверху. Тут же для порядку Фальк несколько раз приложил своего врага по лицу, так что голова у него болталась из стороны в сторону, как у тряпичной куклы, а из носа брызнула кровь. Герман на пару мгновений остановился, и оказалось, что Мик не потерял сознание – он глянул снизу вверх совершенно ясным взглядом и прошипел: - Говна кусок, ты всё равно подохнешь! Это было даже не пожелание смерти, а некая констатация – и Фальк рассвирепел ещё больше. Но некая часть его ума оставалась ясной, как лёд, и молнией пронзила догадка о том, как исполнить давнишнюю мечту. У него имелось за голенищем сапога нечто, бесполезное против огнестрельного оружия, но столь необходимое сейчас. Фальк выхватил свой охотничий нож и прорычал: - Нет, подохнешь ты! С этими словами он наискось всадил нож Мэнноку под ключицу. Тот оскалился и дёрнулся – Герман вытащил нож и мельком глянул на окровавленное лезвие. Вид его завораживал – и Фальк тут же поддался этому опьянению. - Это тебе за Шмидта! Это за Лоренца! Это за Альбранда! Это за Дитце! Это за Бауэра! И за второго Бауэра! И за Липперта! И за Нойманна!.. Когда закончились достоверно известные имена погибших от атак Мэннока или просто сбитых им, Фальк начал наносить удары просто так. Он особо никуда не метил, бил куда попало – в миг замаха любуясь, как на куртке поверженного врага образуются всё новые дыры, как сочится и льётся тоненькими ручейками тёмно-красная кровь, как она брызжет на траву, поблёскивая под солнцем, вышедшим из-за туч. Иногда он задерживал нож внутри и проворачивал, расширяя новую рану. Шёпотом, в котором слышались нотки яростной нежности, Фальк приговаривал: - Ублюдок... мразь... погань... будешь ещё ебать наших?.. Я сам тебя выебу... сучий потрох... Мэннок тяжело стонал и хрипел, выгибался, мучительно сведя брови и зажмурившись, только бы не видеть своего палача. Он поначалу скалился, но вскоре на это сил не осталось, лишь судорожно подрагивали губы. Фальк ощущал исступлённое возбуждение. Оно было ничему не подобно, даже волнению во время близости с любимой женщиной. Словно фейерверки взрывались у него в груди от каждого удара и каждого стона, звучащего сладкой внеземной музыкой. О, такого наслаждения он не испытывал ещё никогда! Пожалуй, даже во время воздушного боя, как бы кощунственно это ни звучало... даже во время первых полётов... Он сделал ещё с десяток ударов даже тогда, когда Мэннок, чуть слышно вздохнув, затих и обмяк. Тогда наконец Фальк, тяжело дыша, унялся. В голове ощущался приятный туман и даже лёгкий звон, по телу разливалась тяжёлая нега. Он вдруг осознал, что устал. И от этой сладкой расправы, и вообще за сегодняшний день. Также он вспомнил, что, вообще-то, ранен – но боли не ощущалось вовсе. Он отбросил нож в сторону и полюбовался на творение рук своих. Иногда раньше он по возможности, согласно боевой обстановке, позволял себе некоторые вольности: проследовать за расстрелянным самолётом и посмотреть на мёртвого неприятеля. Порой ему даже становилось жаль сбитых им насмерть лётчиков, и в сердце загорался маленький огонёк ласковой грусти. Но сейчас – нет. Только сугубое блаженство. Он слез с Мэннока и примостился на траве рядышком. Охлопал карманы, и с удовлетворением обнаружил пачку сигарет, и одну из них сразу же механически сунул в рот. Затем повторил проверку и разочарованно замычал: - М-м-м, а спички-то? Вот чёрт! И тут Герман тревожно вздрогнул: в один миг вокруг потемнело, как перед вечерней грозой; казалось, все цвета вдруг померкли и приобрели мертвенно-серый оттенок. Герман глянул вверх и увидел, как за считанные секунды над ним смыкаются клубящиеся чёрные тучи. Он завертел головой из стороны в сторону, как во время боя, но никакого противника тут не было и быть не могло. Зато послышался знакомый голос: - Так точно, герр майор. Вот и я. Фальк резко обернулся. Перед ним стоял не кто иной, как Воланд.