Отчаяние в глазах

Дверь за Александром Петровичем захлопнулась. Рафаил облегченно вздохнул. В голове все еще не укладывалась мысль о том, что это действительно произошло. Александр, черт бы его побрал, Петрович просто так взял и заявился к нему, ища поддержку? Звучало сюрреалистично. До нелепости смешно. Но это было правдой: об этом говорила оставленная на столе кружка и следы чужих ботинок в прихожей. Какая наглость. Злость снова стала закипать внутри Рафаила. Приперся, напомнив о своем существовании, так еще и на жалость надавил своими крокодиловыми слезами. Почему? Почему он приехал? «Мне не к кому больше пойти», — это ведь ложь. Это просто не может быть правдой. Александр Петрович — и не к кому пойти? Одна часть Рафаила продолжала плеваться ядом и заходиться в ненависти, но другая все никак не могла отпустить образ полных отчаянья серых глаз. Выдавить фальшивые слезы несложно. Но взгляд… Взгляд так просто не подделать. Рафаил мотнул головой. Саша не заслуживает его сочувствия. Не заслуживает даже жалости. После всего того, что Рафаилу пришлось из-за него пережить… Как он посмел заявиться? Оставшийся вечер прошел сумбурно. Следующий день — тоже. И потом еще один и еще… Блядский Романов. Или Невский. Или как там его сейчас?.. Почему ему так нравится портить жизнь? Рафаил шагал по пустынной набережной. В такую погоду мало кто решался выходить из дома. Ледяной ветер жестко хлестал по лицу. Колючий снег мелкими хлопьями падал на землю. Море еще не до конца замерло и бесновалось в предсмертной агонии. Рафаил любовно смотрел на темные волны и опустевшие пристани. «Если бы не он, сейчас тут стояли бы корабли, — упорно повторял голос в голове, — Если бы не он, ты бы не был сейчас одинок». Одиночество. Был ли Саша в нем виноват? Была ли тут вообще чья-то вина? Рафаил не хотел об этом думать. Парадигма, в которой Рафаил жил два с лишним столетия, очевидно, разрушалась. Чертов Романов. Невский. Плевать, как там его. Почему ему так нравится ломать то, что Рафаил старательно выстраивал? Почему-то оставаться один на один с собой стало неожиданно сложно. Поэтому Рафаил уехал в Мурманск. Рома жил в совсем маленькой комнатке в коммуналке — очень по-советски. Этого мальчишку с пустым взглядом Рафаил сразу полюбил. Но все же… Рома был ребенком. И даже не в плане человеческого возраста. Рома прожил слишком мало по меркам города. И в особенности по меркам Рафаила. С Ромой чувство одиночество притуплялось, но понимания в Роме Рафаил не находил. Да и не искал, если честно. А вот в Саше… Нет. Ничего этот Романов… Невский не понимает. «Со временем становится легче?» — спросил тогда он. Рафаил тоже задавался этим вопросом уйму времени. Надеялся, что время действительно лечит. Что раны на сердце затягиваются, что дышать становится легче, что получается смириться, отсыкать в себе силы на ебучее принятие… Но нет. Или, может, дело в Рафаиле? Может, дело в том, что он упорно отказывается эту реальность принять? В этом они с Сашей похожи. Черта с два Романов смирится с тем, что он стал Невским. Тоже не примет новую реальность ни при каких условиях. Рафаил мотнул головой. — Рафаил Федорович, вы вообще меня слушали? — Рома сложил руки на груди, обиженно глядя на растерявшегося Рафаила. — Прости, Рома, отвлекся… — Рафаил улыбнулся настолько тепло, насколько вообще был способен, — Расскажешь снова? Рома закивал и с ребяческим восторгом принялся вновь рассказывать историю. Сердце Рафаила тронуло что-то очень доброе. Рома был странным и немного отстраненным ребенком. Но с Рафаилом всегда раскрывался. Рафаил заботился о Роме, покровительствовал ему как отец. Но кто позаботится о Рафаиле? Уж точно не Саша. Рафаил задумался о том, как давно он разговаривал с кем-то не по делу, а просто так. А ведь ему есть, что рассказать. Да и послушать, что скажут другие, было бы интересно. Саша, кстати, вполне вероятно разбирается в темах, интересных Рафаилу, но… Опять ебаный Невский, который на самом деле Романов. В голове Рафаила новая фамилия совершенно с Сашей не вязалась. Да назови его любой советской фамилией — он все равно останется Романовым. Не вытравишь из него его «романовость». Еще через неделю Рафаил с ужасом осознал, что ему нужно ехать в Ленинград с делегацией, чтобы обсудить выполнение долбанной пятилетки. В списке принимающей делегации почти первым был, конечно же, А. П. Невский. Да чтоб этому Александру Петровичу под землю провалиться… Снова вспомнились серые глаза и надежда, переплетенная с отчаянием, в голосе. Рафаил схватился за голову. Да что за нахер? Почему не получается перестать думать о нем? Рафаил зашел в ванную и плеснул холодной воды себе в лицо. Поднял глаза и встретится со своим отражением. Ничего необычного: едва заметные морщинки на лбу, впалые щеки, синяки под глазами… Глаза. Отчаянья в них не читалось. В прочем, в них вообще ничего не читалось. Безжизненные, потухшие, холодные, как две льдинки. Через пару столетий и у Саши будут такие же. Блядство. Опять он. Почему он не выходит из головы? Поезд Архангельск — Ленинград шел почти сутки. Не мало, но и не много. От мыслей отвлекали разговоры с членами какой-то там комиссии по производству, рассказывающими очередные бредни о советской экономике. Но хотя бы не скучно. Да и с их глупости можно посмеяться. Про себя, конечно же: проблем с законом Рафаилу не хотелось. В небольшом зале для собраний было душно. Прямо на стене напротив висел портрет Сталина. Его глаза, казалось, смотрят прямо на Рафаила. Неприятное ощущение. Рафаил перевел взгляд на Александа Петровича. Тот стоял и невыразительно зачитывал написанный явно не им текст. Восхвалять советскую власть в таких формулировках уж точно не в его стиле. Опущенные на лист бумаги серые глаза все так же выражали печаль. А еще усталость. Но это, скорее всего, от духоты и бессмысленности происходящего… Наконец собрание было окончено. Члены обеих делегаций спешили выйти на свежий воздух. Рафаил медлил. Саша, судя по всему, вообще уходить не собирался — продолжал сидеть без движения и потерянно смотреть в одну точку. — Александр Петрович, — тихо позвал Рафаил, когда дверь за последним выходящим человеком захлопнулась. Саша повернул голову и постарался натянуть улыбку. Вышло так себе. — Рафаил Федорович? — опять это безграничное отчаяние. В тоне голоса. Во взгляде. Просто во всем. — Если хотите… Приезжайте снова в Архангельск. В глазах напротив произошло легкое изменение. И улыбка стала как будто чуть более искренней. Рафаил шагал по широкому проспекту чужого города. Почему-то он был действительно не против иногда Александра Петровича видеть. Да и поговорить с кем-то иногда тоже было бы здорово… Блять. Рафаил вздохнул, поправляя шапку. Видимо, выйти из привычной парадигмы все же придется. Нравится же Александру, мать его, Петровичу рушить то, что Рафаил строил годами.